Миссия Поиск Журнал Кино Книжный магазин О магазине Сообщества Наука Спасибо!

Поиск:

А	Б	В	Г	Д	Е
Ж	З	И	Й	К	Л
М	Н	О	П	Р	С
Т	У	Ф	Х	Ц	Ч
Ш	Щ	Э	Ю	Я	А-Я

Уже с нами:

Наталия Лазарева

Апология речного стока

   Однако помнить о больших мыслителях, пусть даже в чем-то утопистах – наш великий гражданский долг. И при этом не вредно сделать предположение, как и когда их задумки осуществить лучше...
   «Проблемы использования водных, земельных и гидроэнергетических ресурсов Центрально-азиатского региона»
   Морозов Александр Николаевич*

   Чтобы распять сегодня, нужно много строительных средств.
   Сочинитель Ю **


   * Морозов Александр Николаевич – специалист в области мелиорации (www.water-sult.narod.ru)
   ** Сочинитель Ю – Юрий Арабов ( «Земля», ArsisBooks, 2012 г.)



   Миша бежал к пристани, ощущая колтуны в сапогах, стараясь ставить правую ногу на носок, чтобы не жало на мозоль, и чуя, что он опаздывает, совсем на немного, но опаздывает. В свои пятнадцать с половиной лет он так и не научился наматывать портянки, сапоги были великоваты, болтались, натирали. Миша был мал для своего возраста, худ, но энергичен и несколько беспорядочен. Он старался, выполнял все задания, слушался приказов, но его вечно несло в сторону, он не видел подвоха в приказах. Никогда не мог понять на интуитивном уровне – как понимали другие – что приказ следует выполнять с избытком, тогда начальник будет доволен. Да и избыток следовало интуитивно отмерять. Но у Миши это не выходило.
   Он прибежал к пристани, наверное, минута в минуту, но катер с Вырьевым и его людьми уже отчалил и казался черным пятном на далекой огромной бурой воде. Было очень тихо. В отчаянии, бросив вещмешок и сорвав с темной, коротко стриженой головы кепку, Спесивцев принялся топтать ее своими разболтанными сапогами. Потом повалился на серые, вымытые дождями доски причала с чувством бесконечной утраты, собственной ошибки, провала, ненависти к себе, полежал так на сухой, пахнущей ветром, доске и постепенно затих. Наступила снова тишина, и в этой тишине резко, но гулко, как всегда на реке, несущей звук, как и воду, долетели до причала грубо сварящиеся голоса. Это кричали: в данное время, бригадир геоморфологов, доктор наук, профессор, и.о. руководителя ведущего направления Главной темы Павел Константинович Вырьев и капитан изыскательского судна Ванька Кныш. Вырьев что-то требовал, капитан отказывался и посылал его с разными наименованиями. Голос капитана Кныша ни с чем нельзя было спутать – оглушительно громкий, и не высокий и не низкий, а словно выдавливаемый между двумя заключавшимися в его широкой груди жерновами – резко разрывал воздух и разносил звук как можно дальше, а вода отражала его: «....все закрутишь, зальешь. Деревни, руду, нефть, клады. Все! Все!.. Не пристану к ...ловому, не пристану, там колюки в воде. Мог бы, мог бы, да не... стану. Сам иди-и-и!.. А лодку не да-а-м!» Катер был уже очень далеко, Вырьев отвечал глухо и можно было только понять: «ай, лодка, ай, лодка».
   Миша понимал, о чем свара. Вырьев хотел непременно пристать к острову Еловому, где существовал гидрологический пост, но сейчас подходы к острову завалило ушедшим после прорванного лесосплава бревном, корягами, там можно было напороться на полуутопленные у берега острые обломанные стволы, прорвать обшивку, да и вообще... И ледостав не за горами. А когда Вырьев изволит возвращаться... Все в поселке слышали разглагольствования капитана по этому поводу, и знали, что Кныш не выносит эти вырьевские дела и все то, что за ними стоит. Но у Вырьева были причины для получения точных данных о стоке за указанный период, а заставить Вырьева отказаться от своего решения… поступал так, как стоял. Миша знал, как Вырьев стоял. Миша часто так видел людей: по тому, как человек говорит, как стоит, как смотрит. Так можно было оставить ощущение, тень человека в себе. Но никак нельзя было предвидеть, когда он нанесет тебе удар. Примерно так оставляли тень человека или события в Мише стихи, которые он находил в книжном шкафу тети Антоты.
   Павел Константинович всегда выбирал опору – ствол дерева, столб, в крайнем случае, угол соседнего здания – а опирался слегка плечом и частью спины. Само свое тело оставляя свободным, он переносил тяжесть на одну ногу – в крепком, остроклювом, шитом на заказ сапоге, а другую небрежно клал сверху. Он скрещивал и руки, и, сняв рабочую рукавицу с одной кисти, помахивал этой рукавицей в воздухе, словно дуэлянт перчаткой. При этом его лицо с хищным острым носом, четко очерченным ртом, с очень темными, словно бы почти черными, прищуренными в усмешке глазами, с высоким лбом под редеющими, мелкокудрявыми, подготовившими свое отступление темно-русыми волосами, было столь высокомерно, столь упорно и столь завершенно-уверенно соответствовало всей позе: что да, Вырьев так стоял!
   Вот он велел Мише быть на катере в «шесть ноль-ноль», поэтому практикант должен, по его мнению, прибыть на пристань в пять или в крайнем случае в полшестого, а что катер ушел в пять сорок, никого не касалось. А портянки – это ж стыд и срам.
   Миша понял, что практику не зачтут, что Назарити перестанет его уважать, что Ангелина Васильевна – тетя Антота – больше не пустит в свою комнату просто из презрения к нему. А там на полке – портрет и «Восточные сказки».
   Очень жалко было еще, что накопленные к сухому пайку практиканта картошки не пригодятся так, как он надеялся. Он думал, испечет их с бригадой на костре.
   И потом – что он никогда не придет с водой к Фатиме. «Камень терпения, камень терпения – или ты расколись, или я расколюсь».
   Позже, в своем письме к тете Антоте, Миша подробно рассказал про свою жизнь на практике:
   «Пока все хорошо, но скоро зима. Нам поручили помогать при заготовке запасов на зиму. Мы перебирали картошку и морковь. Подгнившие картофелины и морковь, что меньше указательного пальца, отдали в нашу столовку, и все здорово наелись. Приехал, наконец, учитель по гидрометеорологии и показывал нам на объекте, как снимать показания с приборов». Потом Миша подумал, что про капитана Кныша тоже нужно что-то рассказать и написал, как и думал про него: «не высокий и не низкий, а когда говорит, получается такой звук, словно он выдавливается между двумя жерновами, которые у него в груди», и – если тот знакомился с кем, то «вовлекал, окружал своими короткими, но мощными руками, пригибал, прижимал».
   А позже сказал сам себе несколько слов, не очень хороших, побегал по комнатке и решил, все же, признаться. «Я был с ребятами в клубе, слушали песни. Лег поздно, но утром все же встал вовремя. А нужно был встать еще раньше». И тогда сообщил о своем постыдном опоздании и добавил: «А капитан Кныш и начальник группы Вырьев принялись ругаться, и Вырьев просил лодку, но капитан ему не дал».

   Начальница не дула на челку, чтобы приподнять ее и смотреть спокойно, а просто иногда небрежно помахивала головой, и пепельные пряди слегка отодвигались в сторону. Прозрачные, светлые, слегка выпуклые глаза глядели на Даню строго, и в тоже время, как бы не замечали вовсе.
   – Как вы знаете, Даниил, наша страховая госорганизация Страхгос собирается отмечать юбилей. В связи с этим мы вспоминаем различные страховые случаи, которые мы распознавали, либо успешно, либо крайне неуспешно. Поэтому мы решили подготовить специальное юбилейное издание и таким образом осознать пройденный путь. Вам, Даниил, поручается страховой случай геоморфологов, погибших при невыясненных обстоятельствах на реке Обь более сорока лет назад. Страховка родственникам погибших была выплачена.
   – Позвольте спросить, почему именно мне и почему именно сейчас, - Данечка слегка поморщилcя. – Я же занимаюсь пропажей коллекции Зарецких, и это... – он посмотрел на пальцы начальницы, которыми она постукивала по столу, и заметил вдруг то, чего не замечал раньше – на нежно-розовом лаке, покрывающем ногти, на мизинце, который она всегда слегка поджимала, виднелись две округлые, словно встроенные друг в друга, цифры: пять и ноль.
   Даня резко мотнул головой, потом демонстративно отвел назад длинные темные волосы, которые обычно падали на его широкое лицо, прикрывая полные щеки и по-детски торчавшие уши, выделив при этом нос – почти совсем ровный, в единую линию со лбом, но в самом конце слегка приподнятый, и еще с двумя впадинками на переходе к приподнятости, словно там сидел мотылек, опустив крылышки.
   – Зарецкие подождут! – вдруг резко бросила начальница отдела распознаваний. – Я же сказала – мы готовим юбилейное издание. Вы должны знать, что наша госорганизаця проработала в Союзе Советов 60 лет! И потом, – она уперлась руками в стол, приподнялась и приблизила свое матово бледное лицо к сидящему с другой стороны Дане, – ведь именно ваша мама Наденька была причастна к Водмину и всей этой истории с реками и каналами. Вот вам, как говорится, и карты в руки. Географические.
   А начальница Лидия как-то особенно не любила этого Даниила – Данечку. Полагала, что он не очень умный (что вполне неплохо), с ленцой, к тому же начинает толстеть. При этом любит хвастаться. И еще Данечка носит длинные волосы, прикрывающие его пухлые детские щеки, темные пиджачки и бесконечный белый шарф, несколько раз обмотанный вокруг шеи. К тому же начальница подозревала, что ее подчиненный соглашается на «левые» консультации и забирает деньги в свой карман, но Лидия молчала, потому что знала: он живет с матерью в однокомнатной квартире и все время кричит, что ему необходимо купить свое жилье и съехать. Господи, да если бы в то время, когда она приехала из своего крохотного городка в Столицу, у нее был хотя бы свой собственный угол! А тут живет на всем готовом, мамочка его кормит...
   И тут начальница Лидия начала думать о мамочке Даниила. Память у начальницы была превосходная, и она прямо-таки видела перед глазами страницы личных дел своих сотрудников. А ведь мать Даниила, как там значилось, ныне пенсионерка, по образованию была инженером-гидрологом, а по работе оказалось связанной с гремевшей когда-то в докладах и прессе Главной темой по Переброске части стока северных и сибирских рек в южные районы страны. А тут еще юбилей Страхгоса, и настоятельные требования начальства по подготовке красочной показушной книжки, а для нее, по проработке и описанию древних страховых дел. И даже намекнули на определенное дело: гибель группы геоморфологов в самом начале работы над Главной темой, еще до написания первых глав технико-экономического обоснования.
   К юбилею много о чем можно повспоминать, но ведь геоморфологи – очень старый страховой случай, тогда и страховка-то была мизерной, да вообще страховое дело казалось некой проформой. Но Лидия все же вытянула из архивов папку со случаем сорокалетней давности не просто так. Начальница полагала, что умеет предвидеть планы высокого начальства. Она вообще гордилась умением предвидеть. А ведь в воздухе уже начинало носиться нечто... Вернее, не носиться, а плавать или скорее течь. Сочиться, капать, стекать. Конечно же, Лидия в первую очередь подумала и мировых ценах на нефть. Они начали подниматься. Потом, Лидия, конечно же, получала сведения из различных ведомств – у нее были осведомленные друзья. И то в Энергомине, то в подначальном ему Водмине: все совещание за совещанием, и все о водных системах, о состоянии гидроэнергетических объектов, да еще и о развитии огородничества в сопредельных странах. Веяло влажным ветром, и чуткий нос начальницы Лидии это улавливал. На центральных улицах вдруг появился плакат: «Вода – наше богатство», плакат показался Лидии незамысловатым, но, видимо, то был просто пробный камень. Или пробный всплеск.
   Поэтому Лидия отправилась в хорошо знакомое ей агентство по связям «Кузьмин и Кузьмин», в котором когда-то работала и прекрасно знала, что именно там чуют: чем веет, чем пахнет, а вернее, где просачивается. Поэтому замыслы рекламных кампаний зреют там за много времени до...
   Лидия сразу подошла к дверям Большой переговорной и прислушалась. Здесь на этот раз говорили про воду.
   – Влага, снова влага. Я не просто так говорю! Будет такой заказ, – прозвучал начальственный голос. – Перетяжки «Вода – наше богатство!» и «Сбереги каплю – напои мир» – это совсем не наше. Это пусть другие позорятся. Я жду от вас слов, с-л-о-о-в! Ну?
   – «Тушканчики хотят обустроенного жилья», – сонно пробурчал кто-то.
   – «Куплю кусок радуги. Дорого».
   – Да, да, последнее! – снова возник Кузьмин.
   – Не совсем ясно... Не совсем.
   «Наверное, кто-то пожилой», подумала Лидка про этот голос.
   – Что же тут неясного, – начали сонно пояснять, – радуга возникает , где есть хоть какая-то влажность. В пустыне радуга редкость. Закажите сетку каналов, измените климат. Короче – платите, платите... Даже, если с точки зрения климатологии я совершенно не прав, то все равно слово радуга связано с водой, с каплей.
   – Ладно, ладно... Ну, тушканчики, – снова ворчал пожилой, – Наверное, имеется в виду, что реконструкция каналов изменит и окружающую местность. Все будет новеньким и чистеньким, даже тушканчикам перепадет. Положим.
   – Голубые стрелы, – пискляво, безо всякого выражения, проговорил кто-то до сих пор молчавший.
   – Слушайте! – снова начальственный голос, видимо, Кузьмин. – Что каналы – это голубые стрелы придумать несложно. Последнее не для нас.
   – Голубые стрелы, – снова пискляво и без выражения. – Голубые стрелы, золотоволосый амур и... желтая грудь пустыни.
   – Желтая грудь пустыни? Вы с ума сошли. Там, где пустыня – строгие нравы. Впрочем, впрочем. Если амура одеть в приличную тунику, а пустыню сделать почти гладкой. И только чуть-чуть барханчиков. Эдак, по-девичьи!
   Вот тогда Лидия и почуяла, что нужно быть очень осторожной с этой юбилейной книгой. И именно Данечку следует заставить заняться данным страховым случаем. Сначала начальница все продумала и просчитала, а потом уговорила себя, что это именно ее необычное чутье подсказывает верное решение.
   А Даня так и видел перед собой, как Наденька в это время пристроилась у себя на кухне на венском стуле с округлой спинкой и вяжет. И рядом на этажерке стоят наденькины книги и папки с пожелтевшими бумагами. И среди книг была одна, темно-зеленая, со строгими буквами на обложке: Соколовский Д.Л. «Речной сток» , а с внутренней стороны обложки, прямо на обклеенном бумагой картоне виднелась надпись фиолетовыми чернилами: «Наденьке от Миши Спесивцева. Сколько воды утекло. Считай!»
   Даня помнил эту надпись с ранних своих лет, когда украдкой вытягивал большую книгу и изображал из нее доску в своей игрушковой, как сам придумал, школе. Рассаживал на полу мягкого медведя, подаренного тетей Антотой, жесткого зайца с белым брюхом, купленного в магазине на день рождения, деревянного раскрашенного петуха – его принес дядя Женя, а Даня в первый момент страшно испугался петуха – и писал мелом каракули на темной обложке. Наденька поджимала губы, но не кричала на Даню, только потом тщательно протирала обложку тряпкой. На надпись Миши Спесивцева она никогда особенно и не смотрела.
   Было такое время, когда Наденька в выходной втаскивала на кухню большой обеденный стол, занимая им почти все пространство – там оставалось места только для двух табуреток, на которых сидела она и ее подруга тетя Зоя с блестящими, словно шелк, черными волосами – и они «добивали отчет по теме», так она говорила. Поверхность стола была покрыта толстыми альбомами с желтоватыми бумажными страницами и разноцветными картонными обложками в потеках и разводах, напоминавшими географические карты, и еще кипами поделенных на мелкие прямоугольники листов. То были «амбарные книги» и пустографки, но про «пусто» тут и слова нельзя сказать, так как все это было плотно заполнено аккуратными цифрами, которые женщины, предварительно переместив с аппетитным стуком костяшки на больших деревянных счетах, вписывали в прямоугольники-графы. Женщины сидели так целый выходной и еще часть ночи. Две совершенно непохожие – хрупкая, со светлыми кудряшками, с небольшим прямым носом, близко поставленными серыми глазами и поджатым тонким ртом, Наденька, и черноволосая, с продолговатыми монгольскими глазами, с ровным крепким телом и сильными точными движениями, тетя Зоя. Наденька только иногда выбиралась, протискиваясь между столом и буфетом, и приносила Дане кашу или конфету, когда он начинал уже плакать. Конфеты мама Наденька покупала редко, считала, что на это не стоит тратить деньги, и поэтому заносила сумму, истраченную на покупку, в графу «Необязательное», которая имелась в салатовой школьной тетрадке для записи расходов. Поэтому Даня радовался конфете.
   Иногда Наденька давала ему незаполненную пустографку, да еще хорошо отточенный чернильный карандаш, и Даня, лежа животом на полу, проводил извилистые линии, соединяя отдаленные прямоугольники, словно создавая ходы лабиринта или своенравно закрученные и изогнутые русла рек.
   Наверху пустографки стоял бледно-синий штамп с буквами «Водмин, ГипроНИИГидротех, Главная тема «Переброска части стока северных и сибирских рек в южные районы страны».
   Когда они очень поздно заканчивали работу, за шелковолосой Зоей заходил дядя Женя, и если Данечка в этот момент просыпался, и Наденька подбирала его с ковра и вела к кровати – то видел спросонья золотистую голову, короткую бородку и насмешливые глаза. Слышал он при этом одно и то же:
   – Не потеряй штаны, пацан! Давай, давай, на горшок и под одеяло!

   А Наденька тогда сидела на первой конференции по «переброске части» в Доме ученых на Нифонтовском проспекте и разглядывала отделанные белым мрамором стены, темно-красный бархатный занавесь, обрамлявший сцену с президиумом и кафедрой, и одновременно вспоминала приемную, в которую только что заглянула. Там были зеркала, золоченая резьба, плюшевые диваны и кресла с золочеными же гнутыми подлокотниками. Наденька только начала думать, как это все старомодно и даже пошло, и совершенно непонятно, почему ученые оставили здесь эти старые вещи – ведь если есть знакомства и немного денег, то можно достать легкие кресла на косых ножках, овальные низкие столики, да и на стены повесить что-нибудь современное – как рядом с ней сел Аспирант из отдела теоретических изысканий, и она забыла о мебели. Наденька, собственно, видела только полноватую ногу Аспиранта, обтянутую узкой брючиной из мягкой шерстяной ткани с покривившейся сейчас и заглаженной не всегда на одном и том же месте стрелкой. Потом Наденька поднимала голову и разглядывала гладкие серые волосы аспиранта, зачесанные на косой пробор, кусок красной щеки и ухо.
   А пока она изучала соседа, замминистра в президиуме закончил фразу: «...ведущий технический руководитель Главной темы по переброске и распределению части стока северных и сибирских рек в южные районы страны Петр Петрович Назарити».
   Наденька тогда слышала о Назарити только то, что он привлекает людей из разных институтов на свою тему, и там ожидаются неплохие премиальные.
   А сейчас вот посмотрела и на него. Он был не очень высоким, с каштановыми, скорее, рыжеватыми волосами, сильно поредевшими посередине и очень коротко подстриженными. Пол-лица занимали очки в толстой черной оправе, из-под которой виднелся прямой, но приподнятый на самом конце нос и красиво вырезанный рот. Назарити прошел к кафедре с темно-зеленой папкой в руках, и Наденька еще подумала, что по цвету папка походит на обложку книги «Речной сток».
   – Природа, наверное, совсем не учитывала людские нужды, когда рисовала на карте нашей страны реки и озера, – начал Петр Петрович, – поэтому 88 процентов из них находятся в северных и восточных краях, а там людей немного. (1)
   Там же, где живут и работают, где стоят заводы и фабрики, где растут персики и виноград, где собирают хлопок – сток рек составляет всего лишь 12 процентов из общего водного баланса нашего Государства – Союза Советов. Много веков земледельцы боролись за воду, строили оросительные каналы, берегли каждую каплю. Но мелели озера, все меньше воды реки несли в моря. Засушливые земли дышали на иные территории нашей страны, и возникали такие засухи, когда даже на севере горел торф, заволакивая дымом большие города.
   Идея обводнения южных районов зародилась еще в прошлом веке. И только в наше время, благодаря развитию знаний, а также изобретениям отечественных инженеров, мы смогли взяться за тему, которую совсем не зря назвали Главной – «Переброска части стока северных и сибирских рек в южные районы страны». Воды с севера вольются в Срединную реку и пойдут к Срединному морю. Здесь люди издавна занимались переносом носителя, и уже существует ряд ирригационных сооружений. Остановлюсь на сибирских землях. На Оби, и, возможно, на других реках будут воздвигнуты плотины и построены системы наземных и подземных каналов. Носитель пойдет к югу.
   Постепенно в низовьях Желтой реки – Яксартес и Красной реки – Оксос, восстановятся ныне не используемые четыре миллиона гектаров плодородных земель древнего орошения, и здесь снова станут возделывать рис и растить скот. А в юго-западной части пустынь можно будет засеять целых два миллиона гектаров. На заброшенных ныне пастбищах зазеленеют травы, многоводные каналы пройдут по пустыне, и там будут построены новые просторные, чистые города. И трудиться, и отдыхать, и встречаться с любимыми, и растить малышей в этих просторных и чистых городах, так непохожих на поселки с пыльными узкими улочками и глинобитными домами, будет просто замечательно. Канал и оросительная сеть протянутся дальше, в сопредельные страны, и кто знает, как изменится жизнь в этих засушливых местах? Ведь согласитесь, именно наше Государство, наш Союз, где победила народная революция, способен помочь соседям выбраться из бедности, оставаясь независимыми.
   Петр Петрович приостановился, снял очки и оглядел зал. Было заметно, что лоб его блестит от пота.
   – Мы с вами поработаем. Очень старательно поработаем. Я знаю!
   Потом этот уже знакомый, высокий, словно поющий голос с кафедры продолжил. Назарити говорил довольно подробно об одном из возможных вариантов переброски носителя от Иртыша и верхней Оби к Аральскму и Срединному морям. Водозабор предполагался у впадения реки Тобол в Иртыш – и сердце Наденьки дрогнуло, ведь в последнее время она занималась Тоболом! – где должно возникнуть водохранилище. Оттуда, как сказал Назарити, насосные станции и система каналов поднимут воду на высоту 75-80 метров к Тургайскому водоразделу, и она пойдет по каналу самотеком до нового водохранилища, что будет создано в Приаральской низменности. И оттуда носитель пойдет в русла Желтой реки и Красной реки, а также в системы каналов – Капилляр1 и Капилляр 2, которые возродят к жизни земли древнего орошения.
   И Назарити перешел к подробностям.
   – Весь комплекс работ по переброске стока сибирских рек намечается провести в три-четыре этапа. Первый этап рассчитан на 25 кубических километров сибирской воды в год, во второй объем переброски носителя на юг вырастет вдвое либо за счет увеличения забора из Нижнего Иртыша, либо за счет пополнения Среднего Иртыша водами Верхней Оби по специальному каналу. В него носитель пойдет из водохранилища, сооружаемого на Оби возле Камня-на-Оби или у Бийска. На третьем и четвертом этапах часть стока будет направлена к югу: от района Ханты-Мансийска вверх по Иртышу и от Камня-на-Оби или Бийска по каналу к Иртышу.
   Петр Петрович говорил долго, еще и еще, и вытирал пот большим носовым платком. Но постепенно в первых рядах возник шум, выделились возгласы, вылупились из ровных рядов седовласые головы и глянцевые лысины, возвысились пухлые руки.

Далее читайте в книге...

ВЕРНУТЬСЯ