Поиск:

Уже с нами:

Виталий Бабенко

ОБИДНЫЕ СКАЗКИ

Оп!

Про Игоряшу

   ИГОРЯША ЗОЛОТАЯ РЫБКА
   (коллективная фантазия)
  
   ОЗАРЕНИЕ
   глава «он»,
   подсказанная автору талантливым филографом Ш. Майским
  
   Игоряша-второй прекрасно помнил, как он поймал свою первую Золотую Рыбку.
   В то утро Игоряше опять приснилось, что он подряд, без закуски, выпил две бутылки дряного портвейна. Поэтому Игоряша проснулся пьяный и на работу не пошел.
   Начиналась пятница. Игоряша – тогда еще просто Игоряша, без численного индекса – нащупал свинцовой рукой будильник и, нажав на кнопку, убил во чреве часов недоношенный звонок. Затем открыл глаза. Безоблачное небо распирало окно, грозя взломать переплет и расшвырять тесные стены. В пыльное стекло бились солнечные волны.
   Тяжелая сила подняла Игоряшу над кроватью и принялась качать, стараясь ударить головой о вздыбившийся пол. В голове было тесно, шумно и душно, как в переполненном вокзале. Перед глазами плавали радужные медузы. Игоряша с трудом зажмурился и подумал, что с нехорошими снами надо кончать. Во рту творилось страшное: казалось, он был набит гнойными бинтами. Хотелось воды и покоя.
   Игоряша собрался с силами, свесил ноги с кровати, в муках поднялся и, шатаясь, бормоча непристойное, царапая ногтями обои, побрел в кухню. Кран забулькал, но воды не дал. Из чайника в стакан посыпалась синяя труха. Холодильник был омерзительно пуст, лишь банка горчицы нагло красовалась на полке, да вызывающе пялился с одинокой тарелки ущербный рыжий глаз вчерашней недоеденной яичницы.
   Игоряша открыл морозильник, соскреб со стенок немного снега и сунул в рот. Это было ошибкой. Противная струйка, отдающая керосином и машинным маслом, ледяной рукой скользнула по пищеводу в желудок, цепко ухватила внутренности и рывком вывернула Игоряшу наизнанку. Очнулся он в ванной, где сидел – странным чудом уже одетый – на мусорном ведре и убито вдыхал кислые запахи.
   Спасло Игоряшу – а также коренным образом изменило всю его последующую судьбу – то, что жил он тогда в новом столичном районе Строгино, в ста метрах от Москвы-реки. Он не ведал, как ему удалось добраться до вожделенного берега, а осознал, что просветление наступило, когда стоял на коленях перед ведром и мочил голову в речной воде.
   Внезапно в ведре что-то шевельнулось.
   Игоряша поднял голову и ошарашенно уставился в мусорный сосуд. С волос, бровей, носа, распухших губ сбегали струйки, вода в ведре рябила, поэтому поначалу ничего нельзя было разобрать. А в следующий миг Игоряша узрел там рыбу.
   Довольно крупная рыба спокойно лежала на дне и шевелила червонно-золотыми плавниками. И вообще была вся золотая.
   Она чудом попалась, когда Игоряша, не видя и не слыша ничего вокруг, а только ощущая себя опустевшим вокзалом, откуда все, топоча, ринулись на последний поезд, с размаху зачерпнул ведром воду.
   Вопреки обывательским представлениям, Золотые Рыбки не разговаривают человеческим языком, они общаются телепатически.
   Игоряша этого, разумеется, не знал, как не знал вообще о существовании Золотых Рыбок, никогда не верил в них и справедливо полагал, что сказки пишутся исключительно для малых детей, а по сути это – белиберда.
   Но судьбе угодно было распорядиться так, что в контакт с Золотой Рыбкой вошел именно Игоряша, и его представлениям о действительности суждено было претерпеть коренную ломку.
   Первой мыслью Игоряши было, что если бы не гадкий сон и не вчерашнее, то спал бы он по сию пору спокойно, готовясь пробудиться к работе, и голова не раскалывалась бы, и не пришлось бы ее мочить в ведре, и не мерещилась бы всякая златоперая чушь. В ту же секунду голова у него болеть перестала, тело обрело необыкновенную легкость и здравость во всех членах, а в мыслях не осталось и следа подозрительной мистики, только откуда ни возьмись родились загадочные слова: «Первый регистр исчерпан».
   (Побочным эффектом этой молниеносной терапии было полное излечение Игоряши от неуемного пристрастия к спиртному. Не то чтобы он превратился в убежденного трезвенника, но напрочь перестал принимать дрянной портвейн в подворотне, подъезде или во сне. А если его впоследствии и посещало желание выпить, то он удовлетворял его, используя арсенал самых изысканных и благородных средств. Впрочем, речь об этом пойдет впереди.)
   Игоряша сел на песок, почесал в мокром затылке и недоуменно произнес:
   – Откуда ж ты взялась у меня такая... золотая ты моя и единственная?
   Вопрос, хотя и был обращен к рыбе, но прозвучал чисто риторически. Игоряше в тот момент и в голову не могло прийти, что он тут же получит ответ. Между тем это был единственно верный вопрос в данной ситуации. Если бы Игоряша вдруг ляпнул что-нибудь о погоде, или о неработающем водопроводном кране, или о пустующем холодильнике, он, безусловно, получил бы детальную метеосводку по всем регионам земного шара или на всю жизнь был бы обеспечен родниковой водой и замороженными яствами, но на этом дело и кончилось бы. И Игоряше оставалось бы до конца дней проклинать себя за тупость, продолжая существование просто Игоряшей, не первым, не вторым, не третьим... никаким.
   Однако вопрос был задан:
   – Откуда же ты взялась у меня такая... золотая ты моя и единственная?
   Рыба, конечно, ничего не сказала вслух. И даже хвостом не махнула. Но в сознании Игоряши обрисовалась очень четкая и исчерпывающая картина:
   Золотая Рыбка взялась не откуда-нибудь, а из очень далекого мира, центра галактической цивилизации;
   золотая окраска ее – свойство защитного слоя, оберегающего от рыболовного крючка, гарпуна, остроги, динамита, гидродинамического удара, сверхвысоких и сверхнизких температур, проникающего излучения и вообще всех видов механического и немеханического воздействия, но, увы, бессильного против обыкновенного ведра;
   она вовсе не рыба, а информационный биомодуль, сиречь унифицированный белковый узел разветвленной галактической сигнальной системы восьмого порядка, призванный поглощать и выдавать информацию;
   она вовсе не единственная – таких биомодулей на Земле весьма много, хотя и ограниченное количество;
   информация в данной сигнальной системе – в отличие от систем с первого по седьмой порядки – понимается очень широко, и эта информация может быть невещественной и вещественной, в зависимости от запроса существа, вступившего в контакт с Золотой Рыбкой;
   и, наконец, емкость информационного поля каждого биомодуля конечна, включает три условно лимитированных, энергетически безразмерных регистра и рассчитана на полное удовлетворение трех запросов, в какой бы форме они не были предъявлены к исполнению.
   Точка.
   Второй регистр исчерпан.
   Ответ Золотой Рыбки произвел на Игоряшу ошеломляющее впечатление. Осознать-то его он осознал, но понял далеко не все, однако заключительная фраза огненно отпечаталась в мозгу, словно выжженная золотым клеймом.
   Игоряша уяснил, что выпал ему, как старику из сказки, заветнейший шанс – тройной шанс! – и на две трети он, безмозглый старик, оказался потрясающим кретином. Снял похмельный синдром – раз. Выяснил, откуда рыбка, – два. Сейчас пролепечет что-нибудь сдуру, и – три! – исполнив его «запрос», рыбка исчезнет. Или подохнет. Или выпрыгнет в реку и уплывет.
   В голове роились тысячи мыслей, заветных желаний, тайных устремлений, но ни на одном не хватало духу остановиться.
   Рыбка спокойно ждала.
   И тут Игоряшу осенило.
   Наверное, гений желаний сказал бы на его месте то же самое. Но Игоряша был не гением вообще и не гением желаний в частности, а всего-навсего рядовым сотрудником Управления праздников и трудовых будней (УПРАТРУБа), посредственным специалистом с дипломом о высшем образовании, «человеком-без-хобби», как звали его сослуживцы, представителем широких масс нечитающей, но любящей книгу публики. Словом, в мыслителях он не числился. И тем не менее попал в самую точку.
   Крутой перелом его жизни и головокружительная цепь последующих событий взяли начало из того невероятного факта, что Игоряшу
  
   (курсив)
   озарило.
  
   – Хочу еще одну Золотую Рыбку! – сипло сказал он. – То есть информационный биомодуль.
   «Принято. Третий регистр исчерпан», – стремительной вязью начертало огненное перо в мозгу Игоряши.
   Золотая Рыбка в ведре дернулась, потускнела, золотая окраска ее пропала, затем она всплыла брюхом вверх и, растаяв, расползлась по поверхности воды липким слоем вонючей белковой слизи. В следующую секунду пропала и слизь. Ведро доверху наполнилось новой водой. И на дне возникла Золотая Рыбка № 2 – точная копия первой.
   Она слегка шевелила червонными плавниками и излучала готовность явить Игоряше бездны своих трех регистров.
   Игоряша одеревенело уставился на нее, потом судорожно подхватил ведро и, затаив дыхание, шагая, как экскаватор, понес домой.
  
   ПАРТНЕРЫ
   глава «покой»,
   разработанная наследником натуральной школы Б. Аникаевым
  
   Честно говоря, рассказа о первом контакте Игоряши-второго с Золотой Рыбкой – да что там, о первой реальной, фактически подтвержденной встрече человечества с галактическими биомодулями – мы так никогда и не услышали от Игоряши в подробностях.
   Приведенный выше эпизод – это лишь облеченный в подобие художественной формы домысел, реконструкция, так сказать, псевдоисторическая модель, канва, сотканная дотошным глоссатором Шушуней Майским из расшифрованных недосказанностей, недомолвок, туманных намеков и сбивчивых аллюзий.
   Кое о чем Игоряша проговорился сам, кое-что мы дополнили, руководствуясь его стыдливыми рассказами о жизни до События, кое-что пришлось вытягивать клещами. Все это тянулось долго, и более или менее четкая картина первого Контакта, длившегося от силы час, сложилась у нас после многомесячного общения с Игоряшей-вторым. Он живо и захватывающе рассказывал о своих Достижениях (что это такое – станет ясно позднее, всему свое время), но тайну Золотой Рыбки хранил свято – как британский аристократ хранит тайну своего внебрачного появления на свет.
   И – поразительно! – любые, даже самые фантастические, несусветные Достижения мы не воспринимали как бредни, наоборот: верили каждому слову Игоряши, слушали с великим интересом, но и не удивлялись; даже описание того или иного путешествия во времени представлялось нам абсолютно естественным, словно рассказ о вчерашнем походе в магазин. Психологическая блокировка делала свое дело.
   Однако стоило нам, расспрашивая собеседника, коснуться первопричины... Игоряша – такой охочий поговорить на любую тему – тут же затихал и либо переводил разговор в шутку, либо исчезал напрочь. Вот именно исчезал: сейчас он сидит перед вами, а через секунду его уже нет. Нет – как не было. И ни у кого не возникает вопроса – а куда же испарился человек? И был ли человек вообще?
   Мы долгое время вовсе не озадачивались, что за персона этот Игоряша, кто его первым привел в нашу компанию, отчего все так охотно его приняли и почему Игоряша – не просто Игоряша, а Игоряша-второй.
   Поначалу он был просто Человек-Без-Имени. Гость, что ли. Постепенно мы к нему привыкли: приятный собеседник, бель ами, свой парень, легкий говорун, тонкий спорщик, некичливый всезнайка, всюду бывавший, все видевший, блистательный повеса, барон Мюнхгаузен, но вроде бы правдолюбец, не фантазер.
   Потом вдруг родилось имя – Игоряша. Странное имя для такого необыденного молодого человека.
   Всегда одет с иголочки – идеально сшитый твидовый костюм, модный батник, шейный платок; благоухает пряным одеколоном «L’Homme» фирмы «Roger & Gallet». На ногах – безупречные туфли, каждый раз новые, но модели настолько схожие, что лишь эксперт Минпромторга отличил бы одну пару от другой, ведь для неспециалиста что «Тависток Даллас», что «Берлути» – все едино. Прическа – волосок к волоску, но не супер, не салонный лоск, а просто очень к лицу. Очки – «Линберг» в оправе «Эйр Титаниум». Курил только «du Maurier», и зажигалка тоже «du Maurier». На лице всегда естественный легкий загар, зубы крупные, ровные, блестящие. Запах изо рта неизменно приятный. Манеры естественные. Улыбка – человеческая.
   И, что самое главное, никаких замашек парвеню: ни массивных золотых перстней на пальцах, ни золотых же цепей, ни серебряных нательных крестиков, ничего кричащего в одежде. Но не похож и на мальчиков-дипломатов, едва оперившихся атташе из посольств в развивающихся странах. Нет апломба, нет верхоглядства, нет намеков на большие связи. Словно все, что на нем и при нем, – все родилось с ним же и принадлежало только ему по какому-то естественному наследному праву.
   В общем, изысканность, безупречность и шарм – в том редчайшем сочетании, которое должным образом оценит и самая пристрастная, тесно спаянная мужская компания.
   А вот имя Игоряша почему-то прилипло.
   Конечно, по всем законам он должен был быть чужаком нам – пусть умен, пусть элегантен, пусть фантастичен, пусть эрудирован и информирован, и остер на язык, и здоровая доля критики и скепсиса, и точная оценка окружающего, доходящая до грани осторожности, но ведь настолько
  
   (курсив)
   не наш
  
   . И все же оказался – наш!
   Как-то само собой получилось, что мы приняли его безоговорочно.
   С первых же минут: «Здорово!» – «Привет!» – «Как дела?!» – «Читал то, читал се?» – «Слышал о событиях в Свазиленде?» – «А в Чикаго?» – «А в Улан-Баторе?» – «Читал статью в «Литературке»? А слышал, что писал ее не Почечуев, а вроде бы Пильдеев? И, говорят, за Пильдеева сам – тссс! – Ракакашкин?!!» – «А в статье-то между строк – ого-го!!!» – «Пил когда-нибудь виски “Гленливет”?»
   А он: «Привет-привет-привет, мужики-старики-отцы-ребята! Читал то, и читал се, и еще пятое-десятое-тридцать-четвертое. “То” – вроде мура, а “се” – здорово, мне понравилось. Слышал-слышал-слышал, многое правда, а насчет Улан-Батора – враки, там все наоборот и даже лучше. Статью читал, похоже, что написал ее даже не – тссс! – Ракакашкин, а чуть ли не... – ну вы понимаете! Между строк там – целая вторая статья, а между строк той второй статьи – целая история. «Гленливет» пил. Неплохая штука двенадцатилетней выдержки. Кстати, у меня с собой бутылочка...»
   И вот уже наполнены стаканы (разумеется, на палец, не более того, мы же не варвары какие-нибудь), и все смакуют шотландский дистиллят высшей очистки, и обмен вздорными слухами закончен, можно поговорить о чем-нибудь серьезном.
   Так Игоряша-второй с первых же минут вошел в наш круг. Но вот любопытно – никто не помнит, когда они были, эти первые минуты. Год назад? Два года? Словно в памяти какой-то кусок вычеркнули, а вместо него вписали приказ: «Не удивляться!» Не удивляться появлению Игоряши, его облику, исчезновениям, его в высшей степени потрясающим рассказам, его дорогим сигаретам, которые мы курили одну за другой, а запас их не иссякал, его «бутылочкам», что появлялись как по волшебству, стоило лишь завести разговор об ирландском ликере «Бейлис», или смирновской водке, или коньяке «Реми Мартен».
   Нет, ничто не вызывало у нас изумления. Никакая мелочь не рождала беспокойства. Кроме одного – лицо Игоряши всегда казалось смутно знакомым. Ничем не примечательное лицо, заурядное даже – такие сотнями встречаешь каждый день на улице. Вот это и настораживало – уж больно примелькавшееся было лицо. Лишь потом, когда мы собрали по кусочкам историю Игоряши и многое прояснилось, когда в памяти все оборванные ниточки связались в узелки и вернулась способность удивляться, – лишь потом, спустя год, или два, или три, поняли мы, почему так до боли был знаком нам Игоряша-второй.

Далее читайте в книге...

ВЕРНУТЬСЯ