Поиск:

Уже с нами:

Инна Амнуэль

Я УЖЕ ПО ТЕБЕ СКУЧАЮ

   С детства я любила что-то писать, набрасывать, выписывать, записывать. Это могли быть сказки, сценарии к школьным КВНам, стихи, зарисовки о жизни и о детях.
   Иногда, даже ночью, спросонок, я вскакивала, чтобы впотьмах "начирикать" на клочке бумаги, которая была под рукой, то, что услышала во сне. А утром с трудом разбирала эти каракули.
   Я писала всегда. Я ничего не сочиняла, я любила и люблю описывать то, что происходит со мной и вокруг меня. Потому что всегда есть что-то, что дает нам для этого пищу. И если не лениться, то можно выпускать романы один за другим, описывая то, что с нами происходит. Раньше я ходила с блокнотом и ручкой в сумке. Сейчас стало не до этого, приходится откладывать все в памяти, а она, старушка, что-то стала в последнее время подводить.
   Когда-то давным-давно, когда я еще имела счастье учиться в Иерусалимском университете (счастье, потому что потом я имела глупость его бросить), я решила выйти замуж в первый раз. И редактор журнала "Сабра", в котором я тогда регулярно печаталась, Алла Никитина, буквально умоляла меня: "Выходи замуж. Делай что хочешь. Только, пожалуйста, не переставай писать".
   А я ее не послушалась.
  
   Прощание
  
   Я люблю возвращаться в мой город нежданно, под вечер.
   (из песни)
  
   Девичья башня, стены Старого города, дворец Ширваншахов. Вечный огонь на площади 26 Бакинских комиссаров. Набережная Приморского бульвара, где когда-то собиралась городская молодежь. Дом правительства, филармония. Фуникулер, лениво ползущий вверх, в парк имени Кирова. Дом книги, бесчисленные книжные магазины. Старые лабиринтообразные улочки. И дома, где выросли наши мамы, где им знаком и дорог каждый камень. Новые безликие проспекты. Все это — Баку. Все "это" началось, когда ее родной город со снисходительностью бывшего "нашего" человека назвали "каменным веком". Ее Баку? В котором родилась, впервые увидела себя в зеркале и в нем узнала себя.
   Да, все началось именно тогда. Кто-то приехал из Израиля в гости. В город, из которого в свое время поспешно уехал. Приехал и не узнал его. Не поверил, что мог когда-то здесь жить.
   Запах раннего утра. Она гладит пионерский галстук. Стягивает неподъемный ранец и, не спеша, идет навстречу подруге.
   Она вспоминает... Как хорошо, что память не покидает нас, и мы, путешествуя из времени во время, из мира в мир, способны проносить ее с собой. Можем испытывать память на прочность: когда придет время вспомнить то, что промелькнуло, не оставив даже короткой записки на обеденном столе...
   Поезд резко дергается, как человек, когда отмахивается от навязчивых мыслей. Поезду надоели столпившиеся на перроне люди, он застоялся, ему пора в путь. Люди прощаются, судорожно обнимая друг друга, цепляясь последней надеждой за пиджаки. Кто-то зашелся в плаче. Волосы запутываются в пуговицах — не хотят отпускать, их расцепляют дрожащими руками, и ты снова увлекаешь за собой того, кого, возможно, не суждено увидеть никогда.
   "Вагончик тронется, перрон останется"... Предел терпения есть и у поезда. Он вздрагивает, и вот он уже пошел, пошел. Побежал...
   Лица. Мелькают за окном лица. Кто-то пытается бежать вслед, но разве поезд позволит кому-то идти с собой в ногу? И вот пошли поля, поля, замелькало, небо сошлось с землей. Слезы застилают глаза, не воспринимаешь мир, тебе кажется, что все кончено, ты не хочешь иной жизни, потому что слишком любил прежнюю.
   Поезд мчится, ни о чём не задумываясь, и вовсе не потому, что он так равнодушен к людям, просто у каждого свое дело: у людей — предаваться горю или радости, у поезда — перевозить своих пассажиров и не давать волю чувствам, эдак и разжалобиться недолго. Из открытого окна в купе врывается порыв ветра, он треплет волосы, переворачивает банку с цветами. Она вспоминает...
   Прошлое навещает нас в виде кадров старого, но не забываемого, немого, но любимого кино. Она влюблена. Милый мальчик, красивый и нежный, украдкой поглядывает на нее. Был и другой мальчик, некрасивый, в очках, который любил ее, но как это случается, любим не был. Он (а не тот, другой, кого она так ждала) приезжал за ней на велосипеде, приглашая погулять на бульваре. Он приходил узнать, как ее дела, когда они уже не учились вместе. Он звонил ей и приглашал на свидания, от которых она всегда отказывалась, надеясь, что вот-вот придет другой.
   Страшно покидать свой Дом. Его стены восприимчивы к нашему настроению, разве не к ним мы прислоняемся лбом, когда стонем от обиды и тоски? Разве не стены Дома — вечные свидетели нашей радости и грусти? А когда нам не с кем посоветоваться, они — наши безмолвные слушатели.
   Дом. Он не раз дарил нам покой, и она в почти звенящей тишине вечера включала Баха, которого любила слушать в сумерки, наблюдая, как в соседних домах зажигаются огни, как приходят туда усталые люди и как по-разному встречает их Дом. Дом успокаивал ее, когда она в слезах сидела одна у телефона и ждала звонка от того, кто звонил лишь в детстве.
   Дом любил всех, кого любила она. Они всегда были союзниками. Во все страшные дни. Дом впитывал в себя всю ее жизнь: через пожелтевшие фотографии на стене, одинокие вбитые гвозди, на которых ежегодно менялись перекидные календари. Через висевший на стене телефон, часто заменявший отсутствующих друзей. Через колыхавшиеся на ветру старые занавеси. Через ночники, при тусклом свете которых она читала книгу, одолженную ей на одну ночь. Через бабушкины песни и сказки. Дом любил ее, она была его неугомонным ребенком, поэтому отъезд из Дома — двойная потеря.
   Поезд мчится, но в нем все же есть капелька благожелательности к роду людскому, и он останавливается, предоставив пассажирам возможность выйти на перрон, накупить свежих яблок и семечек. Через несколько дней поезд прибудет на место назначения, тогда ему можно будет подумать и о себе...
   Мальчик с голубыми глазами приглашал ее в кино. У него это хорошо получалось: уверенно-застенчиво. А наша девочка, которую впервые приглашали на свидание, что-то мямлила и не знала, как надо ответить, чтобы не было заметно, что у нее сильно закружилась голова и почему-то охрип голос.
   С серьезным видом она осведомилась: "А какой будет фильм?"
   "Не знаю", — спокойно глядя ей в глаза, ответил он.
   "Хорошо, — быстро сказала она, чтобы он не разозлился на ее "бестактный" вопрос. И совсем уж ни к чему добавила: — Пойду, если мама разрешит".
   Завтра...
   Завтра они и узнали, как называется фильм. Но сеанс в кинотеатре в тот день отменили...
   Дом книги... Святая святых, храм, куда неизменно вели все пути-дороги. Она не успокаивалась, пока не обходила с подругой все книжные лавки города. Любимые трамвайчики в наступающих сумерках. Вагончики неторопливо бредут по рельсам, видимо, предчувствуют близкую разлуку. Так, всматриваясь в темноту, пришло время вспомнить то, что она, собственно, никогда и не забывала. Она вспоминает, как на глазах умирал Дом. Когда постепенно из всех комнат исчезало все, что было накоплено годами, вещи, с каждой из которых были связаны дорогие воспоминания.
   Людей, приходивших в ее Дом в последние дни, можно было разделить на две категории: друзей, которым не важны были шмотки, остающиеся после нее. И покупателей, которым, конечно же, было жаль, что она уезжает, но еще более жалко, если из их рук уплывет вот тот премилый сервизик, который потом можно будет сбыть подороже. Очень хочется поговорить, но еще больше хочется все потрогать, помять, попрыгать на диване, испытывая его на прочность. Хочется все сорвать и забрать с собой, не гнушаясь даже входной дверью...
   Она сидела в первом ряду за второй партой, наконец-то отвоевав место рядом со своей любимой подругой. Он — почти в конце второго ряда. Сотни раз за время урока она поворачивала голову, будто просто так, из любопытства, оглядывая класс, "невольно" бросая на него взгляд. И замечала, что на нее неотрывно смотрят глубокие, как море, голубые глаза.
   Тем временем подруга брала на измор нервного педагога физики, неторопливо набрасывая его портрет, то сосредоточенно поглядывая на него, то склоняясь над блокнотом. Он вскакивал со стула, тщетно пытаясь приглядеться к тому, что она вытворяет над клочком бумаги. Она же игриво дрыгала ножкой, а он увлекался, и теперь уже не спускал глаз с носка туфельки. В классе слышались смешки.
   Они убегали с уроков всем классом и, разбившись на группки, ехали в город, на Приморский бульвар. Уходили туда, где пахло морем, бились о берег волны и кричали чайки. Они брали билеты на катер, и казалось: корабль сейчас уплывет в открытое море, где его настигнет пиратское судно с черным флагом. И Он вырвет Ее из рук бандитов. Догадывался ли тогда мальчик, о чем она думала? Она не знала, только все время ловила на себе его взгляд. И изредка — улыбку, когда волны бились о борт и брызги летели ей в лицо.
   Постепенно темнело. А они все бродили по городу. Покупали мороженое, рассматривали прохожих и самих себя в витринах магазинов. Было так хорошо, что совсем не хотелось возвращаться.
   Уезжали друзья. Девочка с удивлением наблюдала за их торопливыми сборами и была глубоко уверена, что, если и ей придется покидать Дом, она не будет в спешке, крадучись, словно вор, убегать из него. Она медленно пройдется по родному городу, облазит все уголки парков, садов, бульваров, где любила бывать с детства, и все это время проведет с друзьями.
   Но она, к сожалению, не оказалась счастливым исключением, и у нее происходило все точно то же, что и у друзей, уезжавших раньше. Она была настолько замотана, что бегала по городу только из-за необходимости наладить какие-то дела, с друзьями виделась еще реже, чем прежде. Кроме того, ее мучило странное чувство вины перед ними: она не могла дать им того, что должна была бы. Так, напоследок по городу она и не погуляла...
  
   17 лет спустя,
   или праздник, который всегда с тобой
  
   В этом городе ярких огней,
   В этом городе добрых друзей
   Я учился жить и любить.
   Как же мой Баку не любить?
  
   Я еще никогда так не собиралась в дорогу. Сделала что-то, села, встала, а в голове все время вертелись ночная рубашка и тапочки – брать, не брать? А Люда по телефону все время твердила: "Зубную щетку не бери, я тебе купила".
   Волнение, удивление, особенно когда в аэропорту я увидела на табло надпись "Баку", тогда я поняла, что это правда: я лечу.
   Потом я обманывала себя, что сильно занята дьюти-фри, что я просто так зашла сюда, как бы походить по магазинам, а заветный выход на посадку В-5 ("Ворота в рай") не выходил из головы. Туда я прибежала первой со слезами на глазах. И вот талончик пробили, я зашла в туннель-гармошку, стюардесса заговорила по-азербайджански, и я заплакала.
   Самолет "гудел": "Ну, да, садись, да". Рядом сидела женщина, она звонила домой и говорила: "Приеду в Баку – позвоню". Приеду и куда – в Баку! Точно как во сне. Я еду в сон. Ущипните меня.
   Глаза все время на мокром месте. И вспоминается, как семнадцать лет назад я уезжала из Баку. Тогда я была уверена, что и перрон, и провожавших я вижу в последний раз.
   В самолете было смешно. Иврит, азербайджанский, русский с типичным только для Баку акцентом. Вдруг на душе стало так покойно, особенно после "Хош гялмишсиниз".
   Следует заметить, что одна я путешествовала впервые. Поэтому я чувствовала себя, как школьница на каникулах, глазела на все, будто и не мать троих детей. А может, в глубине души мы и не взрослеем вовсе.
   Да, когда семнадцать лет назад мы уезжали из Баку, я была глубоко уверена, что промелькнувший передо мной перрон вижу в последний раз. Почему-то я была уверена, что никогда не вернусь сюда. Не смогу. Не посмею. А может, просто не захочу. Вот интуиция меня и подвела. За этот последний год я так виртуально насытилась Баку, что, кроме как увидеть его, больше ни о чем не мечтала. Вот сейчас увижу девочек – семнадцати лет как не бывало.
   Каждый уважающий себя человек должен делать себе подарки. Хоть раз в жизни. И только себе. Подарки – не духи и не помаду. Подарки в виде исполнения мечты.
   Конечно, замечательно полететь в Париж или Лондон, пойти в музей мадам Тюссо, побродить по Пикадилли... Но, Боже мой, какое же это счастье – ходить по родным улицам!
   Конечно, я была готова к тому, что город окажется другим, но ведь и мне не семнадцать. Но я знаю, я уверена в том, что мы признаем друг друга.
   Всё. Летим. Обратного пути нет. Только вперед – в Баку.
  
   * * *
   Когда я вылетала из Тель-Авива, служащий в аэропорту спросил меня: "Где вы живете?". Я, не задумываясь, ответила: "В Баку". И мы с ним вместе рассмеялись.
  
   * * *
   Я уезжала из родного города во второй раз. И наверное, плакала не меньше, чем в первый. Но... Тогда у меня было чувство потери и горького одиночества, а сейчас было ощущение, что я разбогатела. Ведь богаты мы своими друзьями.
   "Праздник, который всегда с тобой". Так бы я назвала эту неделю. Одну из самых бурных и счастливых в моей жизни.
   Мое путешествие в прошлое началось с Торговой. Скажу честно – если бы меня перенесли на какую-то улицу, вот так, на следующий день после приезда, вряд ли я стала бы все узнавать. Узнавание происходило постепенно. Но есть такие места, которые я бы узнала даже на ощупь, по запаху, с закрытыми глазами. Коммунистическая, кинотеатр "Азербайджан", Молоканка, базар напротив ЦУМа, Крепость, и, конечно, бульвар,
   Меня тактично предупреждали, что город изменился. Но, если честно, мне было абсолютно все равно. Я ехала наслаждаться. Сначала я просто смотрела, наблюдала, потом замечала перемены. От всего получала удовольствие – и только потом начинала задумываться: нравится ли мне увиденное. Было бы странно или даже глупо ожидать, что ты найдешь свой город таким, каким оставил. Но он все равно был тот же. Ощущение, что ты переместился во времени. Особенно это чувствовалось в микрорайоне. Там у меня были сплошные эмоции. "Ой, это же горка! И даже бабушка на том же месте продает семечки. Здесь была хлебная, а здесь цветочная. А этот дом явно недавно покрасили".

Далее читайте в книге...

ВЕРНУТЬСЯ