Люся сидела и плакала. Она плакала уже второй час, и три промокших до нитки платка лежали рядом с ней на подлокотнике кресла. Люсе было нестерпимо себя жаль.

         Не нищая ведь и не уродка. Как сказала одна из подружек, «если приодеть, причесать и добавить в глаза блеска, то вполне могла бы сойти за "дочку артистки Чуриковой». Даже и в сорок. Но Люся не станет стричь свою толстую, в ладонь, косу, и в бутик за модными шмотками не побежит. Пустое.

         Нет, мужчины в ее жизни, конечно, случались. Они появлялись, как поезда по расписанию и с регулярностью отбывали в неизвестном направлении. Даст прощальный гудок, скрипнет тормозами – и только рельсы гудят. Люся всем глядела вслед, махала рукой, одним – печально, другим – с облегчением. Случалось, иные поезда-мужчины вновь появлялись у нее на горизонте, приветливо сверкали огнями, запрашивали стоянку. Но Нюся всегда отвечала отказом, а если кто-то уж слишком настойчиво лез, вызывала милицию.

         Шурик явился к ней тоже по расписанию. Вошел в кабинет, положил на стол талончик с цифрой «10.00» и сказал: «Доброе утро». Дописывая что-то в бумагах, Люся не сразу его рассмотрела. Она и вообще-то не слишком рассматривала своих пациентов, разве что по долгу службы. Горло, лимфоузлы, щитовидка, печень… А чтобы пристально изучать внешность – это бывало редко. Зачем любопытствовать? Большинство ее сверстников имели либо кольца на правой руке, либо на лице характерную печать женатости. Смотришь на такого и словно видишь перед собой дорожный знак «кирпич».

         У Шурика кольца не было. И с печатью тоже все было в порядке, в том смысле, что она отсутствовала. Напротив, его зеленовато-серые глаза смотрели на Люсю очень даже заинтересованно. В них что-то таилось. Какое-то обещание.

         Заметив, что доктор уже полчаса проводит осмотр больного, сидевшая в кабинете медсестра срочно вспомнила, что ее вызывали к заведующей, и вышла. Люся и Шурик обменялись телефонами.

         Потом в трехкомнатной квартире доктора Сомовой стали появляться мужские вещи. Поначалу – мелочи: галстук, записная книжка, диск с записями.… Эти маленькие свидетельства о вошедшем в ее жизнь человеке ласкали глаз, заставляли Люсю вновь и вновь вспоминать о том, как он мил, какие чудные пирожные принес вчера к чаю и как естественно и просто подал ей пальто, когда они собрались прогуляться. То, что Шурик младше ее на пять лет, Люся в учет не брала. Она была медиком и на возраст смотрела профессионально. Что же касается длительного застоя в личной жизни зрелого мужчины, она о нем вообще не задумывалась. Сама такая.

         Через год они подали заявление в загс. К той поре в квартире Люси уже появились мужские шлепанцы, электробритва и вторая зубная щетка. При этом друг сердца вовсе не мозолил ей глаза, он отсутствовал днями, порой неделями, объясняя это условиями научной работы. Люся ему доверяла. Во всяком случае, она точно знала, что куда-куда, а налево ее милый не пойдет. Не тот случай, как говорится…

         К подготовке свадебной церемонии подошла тщательно, обдумав все до мелочей. Никаких машин с глупыми куклами. Никаких разливанных морей шампанского. Все будет скромно, прилично и со вкусом. Кремовое платье и туфли в тон. Ужин вдвоем где-нибудь в ресторане. Путевки на теплоход. Да, прическа. Придется все-таки сходить в парикмахерскую и соорудить что-нибудь из косы.

         Занятая хлопотами, Люся не заметила, что от жениха уже неделю нет никаких известий. За день до свадьбы спохватилась: «Позвонить!»

         Но телефон зазвонил сам. Немолодой, но энергичный женский голос попросил позвать Людмилу Ивановну, а потом, без всяких предисловий, сообщил, что Александр завтра в загс не придет. Нет, он не болен. И не в командировке. Александр не придет в загс потому, что не будет жениться.

         – Простите, а вы… кто? – пересохшим языком едва слышно пролепетала Люся.

         – Я его мать. Странно, что вы до сих пор об этом не знали, – в трубке щелкнуло, и раздались короткие гудки.

         Полдня она просидела в ступоре. Ее мозг отказывался воспринимать услышанное. Ее сердце протестовало. Ее мысли разлетались по сторонам, как осколки разбитой чашки, где-то под вечер родился вопрос: «Почему не сам?..» – и тут же в душе проклюнулось крохотное зернышко надежды. Обман. Конечно же, обман. Сумасбродный шаг, выходка выжившей из ума старухи. Шурик не в курсе, он узнает, возмутится, все поставит на свои места. Раз за разом она набирала знакомый телефонный номер, но номер не отвечал. Одинокий поход к загсу на следующее утро выглядел жалким демаршем.

         Потянулись дни. Крах личной жизни сильно ударил по Люсе. Она похудела, приходила на работу не выспавшаяся. Оставалась слабая надежда на реванш, связанная с собственным статусом. «У Шурика гипертония, прогрессирующий атеросклероз. Куда же он без меня?» – размышляла она и даже подумывала о вызове пациента специальной повесткой.

         Но карточки Александра Павловича Стороженко в регистратуре не оказалось. Молоденькая регистраторша со смышлеными глазками деликатно объяснила, что интересующее доктора Сомову лицо по его личной просьбе переведено в другую поликлинику. Там удобнее. Люся храбро улыбнулась. А потом весь день ей казалось, что вместо обычных рецептов она подписывает акты о капитуляции. Бесконечной и безоговорочной. Надо уметь проигрывать, твердила она себе. Ну, посмотри здраво: блицкриг соперницы просто блестящ! Тонкий расчет, стягивание резервов, мобилизация сил, натиск – и в лучших традициях военного искусства решающий удар на территории противника. Ай да мама. Виват!

         Вскоре, к своему удивлению, Люся открыла для себя, что не злится на эту женщину. В конце концов, у нее больше прав на собственного сына, чем у какой-то там участковой врачихи. Также оказалось, что и к Шурику, по большому счету, у нее претензий нет. Ведь он сражался, как мог, бедняга. Партизанил, делал вылазки. И уж если не смог создать тройственный альянс, то, по крайней мере, остался под защитой генералиссимуса.

         А вот она форменная дура. Она дура хотя бы потому, что даже не попыталась войти в его дом. Не выяснила, какие у него отношения с матерью. Просто чудо, что подобное ротозейство до сих пор не взято на заметку жуликами, маньяками и брачными аферистами. Так что хватит прикидываться жертвой. Поделом!

         И все-таки жалость к себе пересиливала, потому и опухла Люся от слез. Она сходила в ванную, умылась. Посмотрела в окно. Лил дождь, и в серых, холодных осенних сумерках почти не видно было прохожих. Будто смыло их с улиц, чтобы не тратили впустую сил, не топтали по грязи обувь, а шли бы скорее домой – пить чай, читать газеты, друг с другом разговаривать… Внезапно слезы застыли на подступе к глазам – раздался короткий звонок в дверь. Кто бы это мог быть? Соседи? Почтальон? Или?.. Звонков больше не было. Она открыла, выглянула на площадку – никого. Где-то внизу хлопнула дверь опустившегося лифта, кто-то торопливо выбежал из подъезда. И тут взгляд ее упал в угол лестничной клетки.

         Он сидел в промокшей картонке – маленький, рыжий, беззащитный, весь в дождевых каплях – и глядел неправдоподобно голубыми глазенками. Котенку было от силы месяца два, он еле держался на неокрепших лапках.

         – Подкидыш? – Люся присела на корточки рядом и взяла дрожащего малыша в руки. Тот мяукнул и, зацепившись коготками за ее халат, стал немедленно пристраиваться куда-то под мышку. Не было хлопот…. Придется греть молоко, искать пипетку, как-то кормить это существо через розовый рот-треугольник. А еще искать на антресолях мамину кофту из ангоры, устраивать гнездышко…

         И оттого, что все это неизбежно, неотвратимо и обязательно для исполнения – сегодня, сейчас, сию минуту – в душе у Люси произошло смещение неизвестных пластов, и тяжесть отступила, освободив место чему-то более легкому, воздушному. Она вошла в дверь, повернула защелку и направилась со своей ношей в кухню – ближе к теплу.