- Какие у тебя холодные пальчики, Лялечка! Мама сейчас поцелует, и они согреются. И одну ручку, и другую.
Хорошо, что еще не отключили горячую воду. Помылись мы с тобой чистенько, и я тебя одела во всё новое, красивое. Тебе, правда, нравится? Это ничего, что платье немножко помнется, я или бабушка потом разгладим.
Я и сама чистенько оделась, хотя и не во всё новое, как надо бы. Когда твой папа Герт приходил в последний раз, он сказал, чтобы я все старые платья выбросила, но я его не послушала в этот раз. Всегда слушалась – а тут нет, не смогла. Я в этом светлом платье с ним на свиданья ходила. Давно, еще дома. А потом ты родилась, Лялечка. И сннизу всё такое красивое на мне, с кружевами. Когда Герт вернется к нам, я рожу ему ещё мальчика.
- Нет, деточка, мы это платье тебе позже купили, когда я уже начала работать и получила первые деньги. Спасибо хозяйке квартиры: это она помогла с работой. Она, наверно, добрая женщина. Она тебя каждый день горячим кормила, пока я полы подметала в магазине, и денег много не брала за это. А там на полу уже с утра рыбьи хвосты, чешуя и головы с глазами. Вначале я боялась, что глаза эти смотрят на меня, но потом разглядела получше: на глазах у рыб плёнка, и они меня не могут увидеть.
Я приходила с работы и сразу в душ – смыть запах рыбы. Хозяйка ещё сердилась, что уходит много горячей воды. А ты, Лялечка, жаловалась, что запах всё равно остается.
Даже деньги там пахли рыбьей чешуей, правда платили они аккуратно. Я только всё время пугалась, когда ко мне обращались: я ведь не понимаю почти ничего. Наш язык тёплый, ласковый – он течёт во рту. А в их языке слова будто острые осколки, их больно языком поворачивать. Не смогла я его выучить, как ни старалась. Каждый вечер открою учебник, который привезли из дома и всё повторяю-повторяю. По нему твой папа Герт язык выучил (он очень способный). Я положу голову на страницу, где его рукой перевод написан, и чудится мне его запах. Часто так и засыпала у стола. Сколько раз ты меня будила и укладывала спать, когда я от усталости даже говорить не могла. Добрая ты у меня девочка, родная моя!
Твой папа, Лялечка, давно рвался уехать, а я никогда не хотела. Он думал, что в новой стране что-то в себе откроет необычайное. Пусть всё у него получится – мы ведь ему уж больше не помеха - , но ведь так не бывает. Добрый не станет злым, разве только если его долго обижать, а злой не станет добрым. Ящерка шкурку сбрасывает и новую надевает, а внутри – всё тот же зверёк. Все мы носим в себе наше детство. Отгородишься от него новым именем, тяжёлыми дверями или деньгами, а оно вдруг присядет рядом и спросит:» Ты зачем прячешься? Всё равно ко мне вернешься.»
Да-да, про платье, Лялечка. Было воскресенье. Мы купили тебе платье – ты в новом платье была такая красивая! – и вышли на набережную. Вспомнила? Мы там долго стояли. По морю шли большие корабли, один за другим. Некоторые шли в порт, а другие наоборот – уходили куда-то за горизонт. Я ещё подумала, что когда-нибудь и мы с тобой поедем далеко-далеко, в разные интересные страны.
Ты спрашиваешь, когда мы поедем? Теперь уже наверно никогда.
-------
Мне здесь сразу не понравилось, Лялечка. Дома высокие, холодные, со странными запахами, а снаружи под окнами черные лестницы. Улицы длинные, но пешеходов нет. Из машин глядят люди, а глаза у них плоские, стеклянные, как у тех рыбьих голов.
Долгое время после приезда мне всё снилось, что я летаю. Легко так, просторно. Тёплый ветерок скользнёт по ногам, по груди, когда я поднимаюсь, и прочь побежит. А мама будто стоит возле нашего дома и машет мне. И руки у неё всё длиннее, всё тянутся, чтобы меня поддержать, но я лечу всё выше, и подо мной бежит сначала наш маленький город, потом река, а дальше дороги, леса. (Я не знала тогда, что мамы уже нет. Она тогда так просила не уезжать, не оставлять её. Да разве ж я могла? Он же мой муж, отец моего ребёнка. И мы уехали. А мамы скоро не стало: не дождалась она пока я встану на ноги и вызову её к себе).
А Герт поутру всё ворчал, что я ему руку сжимала и не давала спать. Может быть он уже стыдился меня с моей привычкой есть много свежего хлеба, с простыми цветами в банках по всей квартире, с подушками из дома, которые я отказывалась сменить на здешние, мягкие как из ваты. Его наверно раздражали наши игры с тобой в дочки-матери и наши старые куклы, которых мы оба так любили с тобой. Даже когда я обнимала его, он любил меня нехотя, по привычке. Я даже думала, что от меня пахнет рыбой – потому! Ближе к концу года он стал пропадать по несколько дней и говорил, что работает на выезде, далеко за городом.
А перед Новым Годом он совсем исчез, даже вещи свои вывез. Только плащ то ли оставил, то ли забыл. Наверно, просто оставил, ведь там карманы сильно потерлись от его привычки держать руки в карманах.
По ночам нам было очень страшно. Всё казалось, что кто-нибудь поднимется по черной лестнице и нападет через окно. Мы с тобой, доченька, ставили банки с водой на подоконник – если кто полезет, банки разобьются; может, шума испугаются?
Знаешь, я всегда очень любила Новый Год: такой чистый весёлый праздник. Дома – снег, скользко, но мороз не сильный, и дышится легко. Все ходят из дома в дом, поздравляют друг друга: так и ночь проходит. А здесь в новогоднюю ночь шёл липкий дождь, и в окне качался желтый свет фонаря. Если бы не ты, Лялечка, не звук твоего дыхания во сне, не прожить бы мне той ночи! Но как же я могла тебя оставить? Получается, что спасла ты меня тогда, дочка. А сегодня я тебя спасу и никому не отдам.
Я ведь тебе не рассказывала, что вскоре после той ночи всё же нашла я Герта – видно, с отчаяния -, чтобы спросить, ждать ли мне его. А он только плечами так пожал, сел в машину и уехал. Больше я его уже не видела. Даже к тебе не приехал ни разу – наверно, не хотел со мной встречаться. А ещё через несколько дней я работу потеряла.
Они мне что-то говорят, но я ведь не понимаю. И подметаю быстрее-быстрее – но от волнения всё на одном месте. И гора чешуи, хвостов, рыбьих голов вокруг меня всё выше. Ну, метлу у меня отняли, я сначала ладони не могла разжать. Денег сколько-то дали и отправили. Я иду домой и радуюсь, что солнышко светит, что пойдём с тобой гулять. А потом уже слёзы потекли.
--------
В учебнике Герта был урок под названием « Рабочий день». Я составила и заучила выражение «Ищу любую работу». Из двери в дверь, из магазина в магазин я повторяла зти слова. С утра и до вечера, когда я возвращалась домой, чтобы немного побыть с тобой перед тем, как забыться сном. От усталости вечером мне всегда бывало холодно, и я прижималась к тебе во сне.
Ты помнишь тот день, когда ты простудилась, с кашлем и температурой? Я осталась с тобой, и мы провели вместе целый длинный прекрасный день. У нас было ещё немного денег от благотворительной организации, которая когда-то помогла нам приехать сюда. Я побежала в аптеку, потом за молоком, а по дороге домой купила тебе несколько большх зелёных с красным яблок, которые пахли летом. Я рассказывала тебе, как в детстве лазила за яблоками на дерево и упала. В школу в седьмой класс я пришла в гипсе. Твой папа Герт ещё дразнил меня, но не обидно. «Да, конечно. Он был старше меня на два класса. Мы с детства были знакомы.». Ты напилась горячего молока и уснула у меня на руках.
Последнее время хозяйка приходила с требованием денег за квартиру все чаще, но в тот вечер она не пришла. Но спасибо ей, девочку мою она каждый день кормила горячим, как и раньше. На следующее утро я опять ушла повторять « Любую работу» на пороге всех дверей, которые открывали мне.
А вчера они пришли втроем: хозяйка и с ней еще две. Одна такая, видимо, главная, вся в черном, ноги в черных чулках словно крючья. Губы тонкие, и глаза смотрят, как гвозди в меня остриями. А с ней переводчица, женшина постарше, прямо в рот этой главной смотрит. Я ее спрашиваю, что же мне делать ? А она мне: - Это уж ваша проблема, уважаемая. Ребенка мы воспитаем за счет государства. Соберите, что можете, и через два дня мы придем за девочкой. Ваша хозяйка добрая: она разрешила вам еще два дня без оплаты. - И с тем они ушли.
В тот вечер мы не играли в дочки-матери. Наши куклы сидели у стены, смотрели на нас своими детскими глазами и, как и мы, с ужасом спрашивали, что же делать?
Ты заснула поздно. Я слушала твое тихое, как шорох шелка, дыхание и думала, что если бы меня сейчас вдруг не стало, я бы не увидела, как уводит мою дочь эта женщина в черном. Под утро я задремала, и сразу же ко мне пришла мама.
- Мама, ты видела? Они хотят забрать мою Лялечку.
- Да, отсюда я все вижу и слышу. И ты сможешь её отдать?
- Нет, никогда, никогда.
- Тогда ты знаешь, что надо делать – сказала мама.
- Нам идти к тебе?-
Мама повернулась и исчезла.
Сейчас мы совсем одни на целом свете. Не знаю, слышишь ли ты меня еще. Я обниму тебя покрепче, Лялечка, и мы полетим далеко-далеко, прочь от этих черных домов и людей. Даже дальше, чем те корабли, на которых мы не успели поплавать.
Господи, пожалей мое дитя! Защити её, чтобы она не испугалась одна. Отведи её скорей к моей маме, пока я приду к ней.
Наутро потеплело. Дневное солнце было ярким. На подоконнике лежало надкушенное яблоко. Когда дверь открыли, в комнате было пусто и пахло теплым яблочным соком. Больше ничем.
