– Ты должна хорошо кушать и слушаться старших, – говорила мама, поправляя мне бант на волосах и слегка подталкивая с последней ступеньки моста на дорожку, ведущую к детскому саду. Дальше я шла одна. Бант колыхался, и на тени казалось, будто на голове у меня примостилось нечто живое и диковинное.

Когда мне исполнилось пятнадцать, сказали, что я должна быть комсоргом класса. Мол, я хорошо учусь, ответственная и вообще, больше некому. Я рьяно взялась за дело, но комсорг из меня вышел никудышный. Потому что, как выяснилось потом на собрании, во мне не хватало какого-то задора и я слабо влияла на показатели успеваемости. Помнится, меня это мало огорчило и я даже обрадовалась, когда мне разрешили комсоргом не быть. Впоследствии, едва начинало угрожать какое-нибудь общественное поручение, я охотно рассказывала всем про свое фиаско… Наивная! Я еще не знала, что шагать по жизни «порожняком», без всякого попутного груза, для многих людей просто немыслимо.

И я продолжала читать жизнь, как доску приказов. Приказ номер такой-то: поступить в институт! В какой? На горизонте маячило два. В первом мне сказали:

– Вы, девушка, плохо себе представляете, что такое нонсенс. Нонсенс – это писать вступительное сочинение на свободную тему. Тем более такую, как «Будни великих строек…». Идите и не спрашивайте, за что вам поставили плохую отметку.

Во втором я была осторожнее. И после детального анализа образа Чацкого, сделанного мною в письменном виде, пожилой доцент стал настоятельно советовать мне перевестись на филфак. Но я не вняла уговорам – осталась там, куда меня взяли. И очень скоро стала добычей Олега, референта из «Спутника» (была у комсомольцев такая туристическая фирма). Этот Олег вечно слонялся по институтским коридорам, вылавливая студентов вроде меня.

– Фу, наконец-то, еле тебя нашел. С утра с языком на плече. 160 немцев и 100 поляков. «Поезд Дружбы», прямо хоть под откос. Выручай!

Работа студентов с факультета иностранных языков в качестве гидов-переводчиков оценивалась фирмой весьма своеобразно. Обязанностей у них было выше головы, а платили по 3-40 в день. Я вяло брыкалась:

– Да ну… Только что из поездки… Устала… Отощала… Экзамены на носу, зачеты…

– Меня убьет шеф.

– Декан в командировке, отпрашиваться не у кого…

– Декан дома, и я тебя уже отпросил!

Директор школы, куда меня направили по окончании вуза, выглядел монументально и имел у учеников прозвище «Шкаф». На его широком, с тяжелой челюстью, лице царило одно и то же выражение – непроницаемости.

– Э-э-э… Ольга Александровна, почему правила дорожного движения игнорируете? И по половому воспитанию до сих пор план не составили.

– Простите, но я думала, что должна учить детей языкам. Немецкому и английскому.

– В понедельник приезжает комиссия из министерства. Тотальная проверка… Пятно на коллектив… В вашем распоряжении один день. Воскресенье.

– Вообще-то в воскресенье отдыхают.

– Без демагогии, пожалуйста. К тому же вас искала Нина Дементьевна.

Нина Дементьевна – председатель профсоюзного комитета. Когда-то, говорят, она была неплохим математиком. Но уже много лет ее выпуклый лоб украшала печать озабоченности судьбой трудовых масс.

– Представляете, умерла наша старейшая учительница. И надо же, перед выходным.

– Какой ужас.

– Ей было всего 98. Два года до века не дотянула. Вы, конечно, ее не знали и знать не могли, поэтому ваше участие в похоронах не обязательно. Вам, как человеку незаинтересованному, будет нейтральное поручение: заказать и доставить по адресу гроб.

– ???

– Снять мерки, пойти куда надо и, сами знаете…

Это самое «сами знаете» – пароль повязанных абсурдом людей – где только он меня не преследовал!

– Экскурсионное бюро? Радость моя, что-то я вас не узнала! – ворковал в телефонной трубке сытый женский голосок. – Как там у вас с объемами? С ударными обязательствами? Ой, что вы такое говорите… Вы меня прямо без ножа режете… Я же уже Иван Палычу служебную записку насчет вас отправила. Конец квартала, сами знаете. Давайте уж как-нибудь мобилизуйтесь.

И я мобилизовалась. Входила в положение и выходила за рамки. Изыскивала резервы и ускоряла темп. Использовала стимулы и наращивала потенциал. Мои мобилизованные способности помогали мне двигаться по столбовой дороге с названием «советская действительность». Не скажу, что движение это от начала до конца выглядело красивым и плавным. Временами меня заносило: три раза – в дисциплинарный «черный список», два раза – в дорожный кювет и один раз – в ряды КПСС. Но в целом я слыла человеком с довольно стабильной линией поведения. Меня, случалось, хвалили.

Однако, перебирая прожитое, я вижу, как мало я достигла из того, что входит в понятие «карьера» и «материальные блага». Зато палитра общественных ролей сияет всеми цветами радуги. Кем только я не была. Швеей трикотажной фабрики и медсестрой, пионервожатой и учителем, ночной няней и переводчицей, экскурсоводом и директором экскурсионного бюро, агитатором на выборах и, наконец, журналистом. Я попробовала даже такую экзотическую должность, как переписчик скота.

Вся моя жизнь – это борьба за собственную независимость. Борьба долгая, мучительная, и наверное, обреченная на провал. Иногда мне кажется, что независимость – эликсир, который пить большими глотками просто противопоказано…

Помнится, за высокими дверями солидного кабинета меня в очередной раз озадачили. Дескать, вот вам новизна, поиск, творческий рост. Выслушав, я кивнула и не без внутреннего содрогания решилась на сакраментальный вопрос:

– А что я за это буду иметь?

Ответа не последовало, но повелительный хор голосов стих. Теперь вот сижу и думаю: и что мне мешало раньше предъявить счета моим душеприказчикам? Насколько меньше мною бы помыкали, насколько легче мне бы жилось, сколько рутинных поручений отпало бы разом!

Стоп. А не попала бы я сейчас в толпу безработных? Не прозябала бы где-нибудь в притоне бомжей?..

Замечательная все-таки у нас страна. Она берет от каждого из нас по способностям, фиксируя цель жестким императивом: «Вы должны! На вас надеются!» – и взамен дает возможность более или менее самореализовываться. В перерывах между так называемой общественной работой. По-моему, гениально.

1996 г.