Воспоминания об СССР

Всю ночь я мучительно дрючился. Окна и двери были наглухо закрыты, и от духоты и напряжения я часто дышал, наполняя свою внутренность кислым запахом блевотины, который шел от простыней от пола. От стен. Не в силах скрыться от него, я глотал этот запах полной грудью, упиваясь его мерзостью.

Не очень хорошо помню остаток вечера, но ее, несомненно, пригласил Славик, а может быть, и не он, но вполне определенно то. Что мы выпили спирта, за которым с неотвратимостью последовала водка из ресторана, поскольку все было уже закрыто. Утром в фужерах я нашел недопитое сухое, что, разумеется, свидетельствовало о том, что его мы тоже пили, хотя лично я, пожалуй, бы этого не припомнил. И этот  обычный прокуренный вечер на кухне кончился, когда я поднялся со стула и увидел пустые табуретки и заваленный грязными тарелками бутылками и пепельницами, наполненными до краев, стол.

Я открыл окно и вышел в большую комнату. Здесь было темно и тоже очень накурено почему-то, никто не спал как обычно - не раздеваясь, на видавшем виды диване или в кресле, или просто на полу. Итак, гостиная была пуста. У меня хоть и кружилась голова, хоть я и держался за стену, но кое-что еще мог соображать. Интересно, удастся ли мне вспомнить прямо сейчас, кто же сегодня был... Ну. Начали-то мы с Сережей, это точно. Потом пришли Коля с Машей, и толстый Серж потом позвонил Славик.

Машка раньше была худенькая стройная девочка лет семнадцати и занималась балетом. Личико тоже у нее было маленьким, миленьким, с острыми чертами, но симпатичным. Но почему-то никто из нас не обращал на нее особого внимания до тех пор, пока она не сменила двух мужей. Первый был обычным длинноволосым молодым пареньком, который играл в группе, пел и был ничем не примечателен. Потом его забрали в армию на этом, видимо, все кончилось. О втором я ничего не знаю, кроме того. Что он мочился в постель, что и послужило причиной развода.

Машка бросила танцевать и стала ставить балетные номера. Она прибавила килограммов десять, а может быть, и больше и тогда, когда ее талия увеличилась в два раза, она, как ни странно, стала пользоваться бешеным успехом, и даже толстый Серж тянулся чокнуться к ее рюмке и был вполне галантен. Она была вся округлая и выступающая за пределы своей прежней фигуры. Все завидовали усатому Коле, потому, что это он сегодня ей позвонил /хотя все, в общем, знали ее телефон/ и это он ее пригласил, и он танцевал с ней медленные танцы в гостиной, пока мы пили на кухне. Впрочем, это не так - мы тоже ее приглашали. Толстый Серж точно с ней танцевал, ведь он был галантен, и между ними не было просвета. И я помню, как мы покачивались под музыку, и как ее пышные груди, плотно обтянутые тонкой шелковой рубашкой, упирались мне в живот, и я гладил ее спину, опоясанную лифчиком. От нее пахло хорошими духами, и мне было приятно придви­нуться ближе и ощутить упругость ее тела и конечно, я бы с удоволь­ствием взял ее за руки и отвел в соседнюю комнату, где быстро снял бы с нее одежду и так далее... Но я знал, что это мне не позволит Коля, ведь это он ее пригласил... В общем, мы все завидовали темноволосому и черноусому Коле, который отнюдь не выделялся чем-то из нас, но он больше всех с ней  танцевал и, целовался, а потом заперся с Машкой в ванной. Больше всех ему завидовал, наверное. Славик. Он завелся и выписал  Алку прямо посредине вечера. Точно! И он же побежал в ресторан за водкой, ибо какой же без нее завод может быть. Они сидели как раз напротив меня, обнимались и пили эту водку и прочее. Кстати, еще на моей памяти она куда-то исчезла, потом Славик исчез,.. Но, нет! Я помню, мы с ним что-то пили под самый конец, и он искал сигареты, как обычно искуренные дотла. Неужели, они улеглись в моей постели? - с тоской подумал я в тот момент.

В моей постели, точно кто-то улегся, это я увидел сразу с поро­га спальни, и подошел ближе. Это была Алка. Она спала, отвернувшись к стене. И только я увидел ее, во мне пробудилось все, что я чувствовал, когда танцевал с Машкой, и когда слышал ее вздохи из ванной. И пока я, покачиваясь, разглядывал очертания спящей Алки, член мой неотвратимо встал, и я живо себе представил, как разбужу ее, просовывая его сзади. Правда, я никогда с ней не дрючился, но это даже хорошо. Я быстро разделся, откинул одеяло и увидел, она лежит почти раздетая.

Я лег рядом с ней, погладил ее бедра, ляжки и упер свой горячий член в темное мягкое пространство между ее ногами. Она проснулась не сразу и не до конца, но, поняв, что с ней, пошире раздала ягодицы, ближе подвинулась ко мне, и я на сухую протолкался вглубь и начал свою работу. Руки мои теперь оглаживали ее маленькие груди, проходились по бокам, животу, вновь возвращались вверх и постепенно она все больше просыпалась и ее движения становились резче. Она узнала меня.

- Саша, еще, еще, о-о, еще... - зашептала она, не отворачиваясь от стенки. Влагалище ее теперь стало мокрым и податливым. Я прикоснулся губами к ее потной  спине, и тут в первый раз ощутил этот кислый блевотный запах, который все усиливался и мешал мне кончить. Груди ее были потные и липкие, она уже завелась, притягивая меня крепче к себе, шептала: «Еще, еще, еще...»

Алка кончила первая и с выкриком изогнулась так, что ударилась головой в стенку. Я - на несколько минут позже, судорожно ухватив ее поперек живота.

Все затихло, и тошнота начала постепенно подступать к горлу.

Я лег на спину и забылся. Через час сон вновь отодвинулся, я почувствовал, что не удовлетворен, и при одной  мысли о лежащей рядом женщине, член опять наполнился кровью.

Я перевернул Алку лицом к себе и начал целовать, содрогаясь от приступов тошноты, потому что она вся теперь пахла блевотиной.

Все это время она лежала  на заблеванной подушке, но я это заметил только теперь. Я вдыхал эту мерзость полной грудью и просто купался в отвращении. Она опять проснулась и, не мешкая, напра­вила меня куда нужно, прижимаясь ко мне плоским животом, задвигалась подо мной, обнимая меня за спину. На этот раз она отвалилась от меня задыхаясь, но так и не получив оргазма.

Я долго и мучительно дрючил ее, будто взбирался на длинный-длинный крутой перевал, и подъему не было конца. А взобравшись, с тоской и горечью я обозрел слепой провал, открывшийся под моими ногами, и с оборвавшимся сердцем рухнул в сомкнувшуюся надо мной темноту. Мне было жалко себя и хотелось плакать в ту минуту, когда я опять отключился...

Перед рассветом меня начало рвать. Я изгибался дугой над унитазом и из меня выходила желтая желчь и слезы капали из глаз. Я пил воду и она выходила обратно лишь немного замутненной. Наконец, обессиленный, провонявший своей и алкиной блевотиной, с прилип­шими к потному лбу волосами, я выбрался на кухню, где, подавив в себе все человеческое, один за другим заглотал все недопитые фужеры с вином. Тошнота было поднялась опять из кислой лужи, которая растеклась внутри меня, но быстро отступила и лишь потом нахлынула опять, когда я в первый раз увидел голую Алку, появившуюся из дверей ванной.

Фигура у нее была вполне, и бледная маленькая грудь с капель­ками воды на ней, и бледное лицо с глазами, казавшимися огромными от больших темных мешков под ними. Я ничего не желал в тот момент, старался не замечать ее вовсе. Ей вероятно, тоже надо было только полотенце и, обтершись, она быстро оделась и упорхнула, оставив заблеванную кофточку, запустение и вялую бессмысленность утра. Зря я закурил - меня опять выворачивало почти до вечера.

Весь следующий день я бродил по тихим улочкам с низкими грязными мартовскими крышами, мусором, покрытым серой пылью московского снега, с узкими двориками с вывороченными мусорными баками, смотрел отсутствующим взглядом на тонкие неживые ветки деревьев, точно сделанные из почерневшей проволоки, дышал сыростью и все ускорял шаг по переулкам.

Вечером, за портвейном, я пожаловался Кузе на жизнь, на гнусный бачок в сортире, где постоянно шумит вода и на то, что по ночам я барахтаюсь в блевотине.

- Чепуха, - сказал Кузя, поднимая стакан, - ты элементарно не допил.

- Не думаю, - ответил я в сомнении и выпил. Этот стакан и предшествовавший ему, выпитые с некоторым принуждением одним глотком помогли мне набрести на мысль позвонить Алке и пригласить ее

- Кузя, - сказал я, - ты знаешь Алку?

- Нет, - обронил он,

- Я хочу вас познакомить, - произнес я, поднимая еще один стакан, - и по этому поводу сходи-ка ты еще за парой водки!

- Ты хочешь продать ее за пару водки? - спросил он, уже под­нявшись из-за стола.

- Нет. Просто я надеюсь, что ты, вздрючив ее, начнешь лучше понимать мое сегодняшнее настроение. Что касается платы, то бутылки берем пополам.

При выходе он действительно содрал четыре рубля и ушел стоять в длинной  очереди в винном отделе на углу, какая бывает незадолго перед семью часами вечера.

Алка пришла скоро, посвежевшая и румяная от мороза, совсем другая, чем та, наутро.  Я был соответственно галантен, каким бы­ваю после четырехсот грамм /или после пяти стаканов портвейна/ и предложил за все за это выпить.

Милая Аллочка,- сказал я. наклонявшись вперед всем корпусом, - я хочу тебе сделать подарок! Она улыбнулась.

- Я хочу познакомить тебя с Кузей, отличным парнем и моим приятелем, который скоро придет с водкой.

Она улыбнулась точно также, и ее карие глаза смотрели совершенно прямо и без выражения.

- Лучше бы ты выстирал мою кофточку, - промолвила она наконец, протягивая руку к сигаретам, - а c Кузей я могу и сама познакомиться.

- Ты не умеешь ценить подарков, - сказал я, отобрав у нее сигарету, прикурив и вернув ей.

- Я очень умею их ценить, - пробормотала она и потянулась ко мне за поцелуем.

Некоторое время мы балансировали на одном стуле, а потом она расстегнула мне ширинку и взяла торопливый минет. Потом пришел Кузя и почуявший запах водки Серж и очень худая Люся, у которой волосы были так были приглажены к черепу, что казалось их вообще нет.

Серж опять толковал про охоту, про собак и уток. Люся един­ственная слушала его. Я почувствовал, что пьянею, и стал пить меньшими дозами.

Вечер опять медленно тек между пальцами, и время обвивалось кольцами табачного дыма и улетучивалось вместе с ним через приот­крытое окно. Я начал цепенеть, как это бывает со мной, когда я засмотрюсь на дым или на воду, но встряхнулся и закурил, чтобы ощутить здравость в голове. Я даже поднялся и прошелся по квар­тире, как караульный вышагивает на отведенном ему отрезке, только шаг был мой нетверд.

В коридоре я обнаружил изрядно нализавшегося Кузю /но, конечно, не так, как я/, прижавшего к стене немного более трезвую Алку.

- Друзья! - воскликнул я, - зачем же стоя и на проходе? - и, отстранив Кузю, поцеловал ее в лоб.

Она улыбнулась все также, и эта ее улыбка почему-то запомнилась мне надолго.

Через несколько рюмок я перестал слушать, как Серж рассказывает о своих экспедициях по истреблению уток в дельте Волги и безразличный ко всему, привалился к стене. Они ушли, не погасив свет и не открыв окно, и у меня, конечно, заболела голова, когда я опять вынырнул из сна и нашел себя на том же стуле, у стенки, с болью в висках, с тяжестью в пересохшем горле.

Они выпили все под чистую - это было видно сразу по чашкам с недопитым чаем. Если б что-то еще оставалось, они никогда бы до чая не добрались. Чтобы укротить голову, которая неразумно не давала мне спать, я закурил, и сразу сухо закашлялся.

Алка с Кузей лежали на диване в гостиной совсем голые и мирно спали. Очки Кузя так и не снял. Когда я стоял возле них и смотрел на чувственные позы разметавшихся во сне тел, я чувствовал, как спускается на меня успокоение и появляется какая-то внутренняя уверенность и даже радость, что какое-то несчастье, грозившее мне, отвращено и миновало, и я забыл о донимающей  головной боли и поверил в спасение.

Я стоял, пока Алка не проснулась от моего кашля и не села на кровати, почему-то прикрываясь руками. Я наклонился к ее уху и прошептал:

- Ну как мой подарок?

- Отстань, я ничего не хочу, - прошептала она в ответ и опять легла к Кузе, уже не закрываясь.

- Пойдем, у меня одеяло есть, - сказал я, все больше возбуждаясь.

Она только махнула рукой, и я решил, что пусть так и будет.

- Ну как? - спросил я у Кузи утром, пока она красилась в ванной

- Очень неплохо, - ответил сонный Кузя, - она это умеет, особенно по части отсосать.

- Так ты знаешь, как ее зовут Серж, Славик? Именно так и зовут и - Алка-сосалка.

Видимо, Кузе полюбился мой  диван в гостиной, потому что через несколько дней он завел разговор о том, что девочки - это вообще хорошо.

- Старик, у меня идея, - сказал он, - я попрошу мою подругу Ирку, ты ее знаешь?

- Нет.

- Я попрошу Ирку привести какую-нибудь свою подругу, и мы замечательно развлечемся - а то, знаешь, у меня дома родители и прочее - негде приткнуться.

- Знаю я этих подруг! Если баба ничего, то подруги у нее обязательно грымзы, - заметил я меланхолично и сплюнул на и без того заплеванный пол в пивнухе, где мы в табачном чаду примостились на подоконнике.

- Ну постой, - сказал Кузя, - я ведь знаю одну ее подругу. Ее зовут Таня. Она очень ничего, совсем не уродина. Вот я попрошу Ирку ее позвать, а?

Я молча грыз соленую сушку и думал, что подсунуть скверную бабу приятелю - это как нечего делать; а потом он возьмет свою мочалку и в койку, а мне что останется? Лицо своей подушкой затыкать? Это ведь не первый вариант.

Мы один раз с Лешкой двух баб разыгрывали - монетку кидали. Мне, видно, в этом деле не везет, потому что  Лешке досталась еще ничего, а мне ее подруга - ну полный финиш: рожа с угрями, нос картошкой, да еще и упирается - с такой-то рожей! Я, помню, ее в коридор выставил и лег спать. А Лешка - порядок.

- Ну ладно, - сказал я. - Давай свою подругу и свою Таню, только вряд ли чего хорошего получится.

- Все будет о'кей, старик! Я Ирину попрошу, она ее уговорит.

Через день Кузя позвонил мне и сообщил, что он все устроил, и договорились на четверг. Ну, четверг, так четверг, У меня вооб­ще каждый день праздник - на работу ходить не надо.

Несколько дней  ни с кем не дрючился. Кирять - кирял, но вот сколько раз такие варианты были, а все-таки каждый раз готовился, силы копил. И в этот раз купил пару бутылок водки и Кузе наказал. Распихал все, что валялось в квартире по дальним углам, и еще в дверь не позвонили, а я уже чувствовал дрожь в теле и предвкушение неизвестно чего. Впрочем, известно, чего... Несмотря на то, что головой не верил ни во что хорошее. Никого не стал больше приглашать, - ну их к черту, хорошо бы без предупреждения никто не заявился.

Так я лежал на диване и думал обо всякой чепухе, пока не затрезвонил звонок, и я впустил Кузю с обеими девушками. Мы познакомились, пока я снимал с них пальто, хранящих запах мороза и московских  улиц.

Мы конечно сразу пошли на кухню, и ритуал начался. Я это называю ритуалом, потому что кто бы и когда бы не приходил, все происходит совершенно одинаково и, замечу, неотвратимо. Итак, мы пошли на кухню, я поставил там на стол, что было в холодильнике. то есть водку и скудную закусь.

Не мешкая, мы разлили и чокнулись - конечно, в этот вечер /будто в первый раз!/ за прекрасных, присутствующих здесь дам. Потом, естественно, по второй. И по третьей. Вообще, было бы глупо ожидать, что мы с Кузей отойдем от стола, пока не выпьем если не

все, то, во всяком случае, изрядно. А Ирка и Танька и не ожидали  ничего такого, а слушали, как мы болтаем всякую чепуху про то, кто сколько, чего и когда выпил и что из этого получилось - это тоже часть ритуала. Но это мне в них и понравилось - например, то, что они киряли с нами на равных и не жеманились попусту.

Я старался к Таньке присмотреться. Ведь это мне с ней в постель ложиться сегодня, так почему же не узнать ее поближе? Я не из тех, кому все равно.

Лицо у нее было обычное, но смеялась она заразительно, откидывая голову назад. Косметики было немного, что приятно, и глаза ее - сероватые с голубизной, не были замазаны черной тушью.

- Какие у тебя волосы замечательные, - сказал я, - можно потрогать?

- Ну, потрогай, - ответила она, улыбаясь чуть насмешливо. Мне ее волосы действительно понравились - длинные, почти до пояса, пышные. Цвета они были неброского - шатеновые, но  с каким-то теплым отливом.

- А ты их сколько растила?

- Да с девства. Меня мама и не стригла никогда.

- А если я спрошу, сколько тебе лет, ты не обидишься?

- Нет, не обижусь. Двадцать два. Я взял свою рюмку и прислонил к ее.

- Давай выпьем за твои двадцать два.

- А тебе сколько?

- Двадцать восемь.

- Тогда и за твои двадцать восемь тоже. И мы выпили. И закурили.

Фигура у нее вроде была ничего, насколько было видно через одежду. И грудь - не большая и не маленькая.

Я откинулся на стуле и решил, что пора продолжить ритуал.

- Не пойти ли обществу потанцевать?

- Может сначала еще по одной? - взялся за бутылку Кузя.

- Успеешь, - сказал я, протягивая руку Тане. И мы с ней пошли в большую комнату, где у меня была музыка.

Я решил не прыгать и не трястись, что покачаться под что-нибудь тихое и симпатичное. И завел Саймона и Гарфункеля. Избранное. Это было Хорошо... Я слушал музыку, и забыл, что нужно о чем-то говорить с Таней

- Тебе нравится?

- Да, приятно

- Я люблю вот так послушать и тихо потанцевать...

- Хороший вечерок, верно?

- Да...

Я обнял ее за плечи и подождал, пока вновь не зазвучит мелодия. На ощупь она была плотная, крепко сбитая с гладкой упругой кожей.

Мы потанцевали еще немного, а потом пошли выпить. Что-то было не то. Словами тут не объяснишь, но когда ты встречаешься с женщиной мало, чтобы она тебе понравилась и ты ей. Надо, чтобы между вами какая-то искра проскочила. А у нас не вышло этого...

- Но все это чепуха, - сразу же подумал я, выпив рюмку, - все еще образуется.

Мы опять пошли в полутемную комнату и стали танцевать под Бэрри Уайта. Что же может быть сексуальнее Бэрри Уайта? Я его всегда в этих случаях ставлю.

Кузя пригласил Татьяну, а я остался с Иркой. Я за весь вечер успел только с ней несколькими словами перемолвиться, но только мы пошли танцевать, я понял, что хочу ее смертельно. И она меня тоже. Опять не могу объяснить - то ли это запах ее духов /хотя, он мне не понра­вился - не люблю сладкий запах/, то ли движение, которым она положила руку мне на плечо? Нет, не разобраться, да и неважно это.

Я придвинулся ближе и почувствовал, как ее грудь коснулась моей рубашки, и мне стало жарко, и музыка зазвучала будто медленнее. Я не касался ее бедер, но чувствовал рядом их мягкие очертания, и мысль о них приводила меня в неистовство. Тут Кузя с Татьяной вышли пропустить еще по рюмашке - очень кстати.

Я бросился целовать ее отчаянно и совсем забыл, что Кузя привел ее для себя, что это все-таки его подруга и что мне сегодня предназна­чена Таня и что вообще так порядочные люди не поступают. Она прижалась ко мне всем телом, и мы стояли обнявшись прямо посреди комнаты, я целовал ее лицо, рот, шею, гладил ее голову и плечи. Слова были ни к чему. Наконец, я с трудом заставил себя оторваться от нее и пробормотал:

- Я пойду, скажу Кузе...

Она улыбнулась мне в темноте.

На кухне Кузя прикончил еще одну бутылку и был пьян весьма осно­вательно. Хотя меня и пошатывало, я все же был немного трезвее и даже мог оценить, насколько Кузя набрался. Я то ж, я всегда относился к жен­щинам серьезнее, чем он.

Мы откупорили следующую и потом я улучил момент, когда мы остались вдвоем, и сказал напрямик:

- Старик, а что если мы сегодня поменяемся номерами? Ты как?

Кузя, хотя и удивился, но не стал долго раздумывать.

- Да я запросто. Нет проблем. Валяй, старик, я не против, если ей тебя хочется.

Может, он не прочь был с новой бабой, с Татьяной, или ему просто было все равно, но я был ему действительно благодарен.

Они с Танькой еще сидели на кухне, когда мы ушли в спальню. Мы не могли больше ждать, пока Кузя борется с бутылкой, нам было невтерпеж.

Я раздевал Ирку, пока она расстегивала на мне рубашку и джинсы. Мы путались в пуговицах и тихо хихикали в темной комнате у постели. Открылась ее полная грудь с заостренными сосками и я не удержался сразу поцеловать ее. Я стянул с нее юбку вместе с трусами, колготками и еще, наверное, чем-то, и наконец ее тело, полное и мягкое, оказалось полностью в моей власти. Она вся дрожала от нетерпения и после несколь­ких торопливых поцелуев прошептала:

- Ну, иди же скорей ко мне... скорей...

Ирка сразу же кончила, как я вошел в нее, так велико было ее воз­буждение. Я едва успел ощутить, как раздвинулось ее влагалище, как она, дрогнув всем телом, изогнулась и застонала, прижимаясь ко мне животом:

- А-аа, а-а-а, а-а-аа..

Она гладила меня по спине и по лицу, по всему, что попадалось под руку, и я почувствовал, как во мне нарастает горячая волна оргазма, но поборол инстинкт. Некоторое время мы оставались в напряженной  неподвиж­ности, пока эта волна медленно не отхлынула от краев моего существа.

Я медленно освободился от ее бедер и лег рядом с ней. Ее груди были нежны на вкус, я целовал их по очереди, и когда я захватывал сосок губами, Ирка отвечала мне вздохом. Я гладил ее мягкий живот, мял его, пока не насладился осязанием, глубинным ощущением этого тела, которое может быть, сродни тому, что чувствует жертва машины для наказаний в рассказе Кафки, когда через ощущения проясняются дух и чувства.

Она опять возбуждалась от медленных движений и впитывала мои руки. лежа на спине. Ноги ее, согнутые в коленях непроизвольно раздви­гались. Я гладил ее бедра, грудь, ноги, от маленьких ступней поднимаясь до колен и опять опускаясь в глубину до лобка, где во влажной  и горячей тем­ноте ждал невидимый мне напряженный маленький клитор. Она тихо тя­нула одну ноту и вдыхала воздух шумно, со всхлипом. Она умела чувствовать, эта девочка, малейшее мое движение, жадно ловила его и поглощала, набираясь страсти, как чаша.

Настало время и для меня. Мы вновь соединились и она опять громко застонала и, обхватив ногами мою спину, забилась подо мной, навстречу моих движениям. Я лизал ее горло, шею, грудь и видел, как запрокидывается назад ее голова, приоткрывается рот к и губы вытягиваются вперед, как если бы она хотела кого-то окликнуть. Член ощутил спазм, пробежавший по ее влагалищу, и сразу же на этих губ вырвался пронзительный крик. Но я почти не услышал ее, потому что в этот момент из моего горла, из самой глубины, оттуда, где взорвался фонтан оргазма, вырвался звериный рев.

Это было хорошо, оргазм не схлынул волной, как это обычно бы­вает, а медленно отступал из дрожащих, покрытых испариной пальцев, от слипшихся в паху волос, от мокрого жаркого живота вглубь моего тела, где все трепетало и содрогалось. Постепенно я начал приходить в себя, чувствовать, что я часто дышу, и у меня есть ноги и руки, и что моя ладонь прижата к ее ягодице и что там очень горячо. И я услышал ее быстрое дыхание и, наконец, комната начала обрастать тихими звуками уличных шорохов и скрипов дома.

В свете ночного окна, в отблеске стекол соседних домов я уви­дел линию губ на ее лице и широко открытые глаза. Мне показалось что в них было то же ощущение утоленной дрожи, которое чувствовал и я сам. Мы перекинулись всего несколькими словами или, скорее вздохами, и когда я еще раз увидел ее губы, я понял, что опять хочу в них впиться и не отрываясь, не поднимая головы, терзать ее тело. Мое желание возбудило ее, я почувствовал, как напряглись ее груди под моей  рукой. Подвинувшись выше, я коснулся членом ее левой груди, и почувствовал кончиком ее мягкое сопротивление. Ее голова запрокинулась назад, когда я нажал чуть сильнее и провел им по соску. Я положил его между ее раскинутых грудей и она сжала его приподняв их с двух сторон руками.

Очень медленно я начал двигаться, и она глубоко вздохнула подняла лицо, и ее приоткрытые губы замерли напротив моего органа.

- Она хочет этого, - подумал я, и еще ближе придвинулся к ее лицу, чтобы ей было удобно.

Я даже не сразу почувствовал мягкие движения ее губ, когда взяла его - робко, не узнавая себя. Едва уловимые движения ее языка поднимались по моему телу и разливались по груди, пробегали дрожью по спине. Она взяла его глубже и сжала губами, преодолевая свою нерешительность, ласкала его языком и небом. Всего несколько минут она впитывала возбуждение и потом губы ее задрожали, она обняла мои ноги и, еще дальше пустив мой член, не разжимая губ, громко застонала от подступившего наслаждения.

Я медленно вынул его и вошел к ней в мокрое, сжатое в напряжении влагалище. Через минуту я уже стонал в оргазме и стискивал ее бедра, прижимая их к себе изо всех сил.

Отдышавшись, мы опять лежали в темноте, прижавшись к другу, и тени города витали на потолке над нами. За стеной было слышно, что Кузя слегка сопит, а Татьяна стонет в такт скрипу дивана в полный голос. Я представил себе их в соседней комнате с откинутым одеялом, и опять начал возбуждаться. Потом все смолкло и чиркнула спичка.

- Почему бы не попробовать? - подумал я. - Слушай, - сказал я Ирке, - пошли к ним в гости?

- Куда? - не поняла она.

К Таньке и Кузе, - обронил я небрежно, хотя сам и сомневался, что она так легко согласится. Но она, молодец, все поняла и сказала просто - Ну, пойдем.

На фоне полутемного окна я увидел силуэт Татьяны с сигаретой. Контур ее маленькой высокой груди четко рисовался в мглистом свете улицы. Она увидела нас, когда мы подошли совсем вплотную к кровати и инстинктивно прикрылась рукой,

- Вы что ходите по ночам? И в таком виде... как в раю, - сказала она шепотом

- Мы пришли к вам в гости, потому что соскучились, - сказал я тоже шепотом. - А Кузя, что, - дрыхнет уже?

- Пить надо меньше безразлично, - сказала Татьяна я опустила руку, которой прикрывала живот.

- А можно мне под одеяло? - жалобно  попросила Ирка,- я уже замерзла,

- Иди поближе к Кузе, может быть тебя он согреет, - сказала Татьяна, усмехнувшись.

- Дай затянуться, - попросил я и присел рядом с ней. - Ты совсем холодная.

- Видимо, мало выпила, - ответила Татьяна.

- А хочешь еще по рюмочке?

Я принес с кухни стакан с вином и бутылку, и мы приложились к ней по очереди, кроме Кузи, который просто перевернулся на другой бок.

- Иди сюда. Иришка, - позвал я, - будем пить на брудершафт

- Мне холодно, - откликнулась она из-под одеяла.

- Иди, сейчас не будет холодно, - сказал я, чувствуя, как начинает напрягаться член.

Мы пили скверное вино из одного стакана, и после каждого глотка я целовал ее в правую грудь, а Татьяну в левую. Она перестала отстраняться, когда мы выпили уже почти всю бутылку. У нее была действительно крепкая грудь, и когда она немного завелась, соски ее напряглись и стали шероховатыми под моими пальцами. Я взял Иркину руку и положил ее Тане на грудь.

- Ой, какая твердая ! - Она хихикнула и слегка сжала ее пальцами. Я притянул Таню к себе и долго с наслаждением целовал ее взасос, а Ирка гладила меня и прижималась к  спине своими большими теплыми полушариями. Потом, оторвавшись, я повернулся к ней, она раскрыла свои полные губы и наши языки надолго переплелись. Я прислушивался к многоголосому дыханию подруг. Их руки гуляли у меня по груди, спускались на живот, встречались у моего возбужденного члена. Мы дышали уже тяже­ло, и я прошептал Татьяне:

- Пусти меня. В ответ она молча взяла мой член в руки и проводила его в стиснутое спазмом влагалище. Несколькими толчками я проложил себе путь под ее громкие вздохи. Оторвавшись от татьяниной груди, я нашел близкое иркино лицо и, впившись поцелуем в ее губы, начал медленно двигаться. Потом быстрее и Татьяна, раскинув ноги, тяжело застонала, как в бреду. Рукой я потянулся к Ирке и мы встретились у нее на бедрах - она немного играла с собой и я помог ей. Через несколько минут я почувст­вовал, как Татьянины движения убыстряются, и ее рука начала впиваться мне в спину ногтями, когда с неожиданной силой она притянула меня к себе

- О-о-ооо,- вырвалось у нее,- ооо, -О-ОО!

Она сильно дернулась несколько раз и руки ее, сжавшись в последний раз, начали медленно слабнуть. Я хотел отстраниться от нее, но она не позволила, зашептала на ухо:

- Ну кончи в меня, сейчас, сейчас, прошу, пожалуйста. Я обхватил руками ее ягодицы, маленькие твердые, прижал к ее бедра и пустил галопом... Через минуту я почувствовал знакомую волну оргазма, увлекающую все за собой…

- Ты у меня отнял все, - сказал Кузя, который наконец проснулся и понял, что происходит. - Сначала одну женщину, потом другую.

- Не надо много спать, - возразил я, - девочки поцелуйте его в лобик в утешение!

Ирка откинула одеяло и полезла целоваться, но Кузя оттолкнул ее руки.

- Уйди, изменница. Не хочу тебя видеть, отстань...

- Ну, Кузечка, ну миленький, не сердись, - мурлыкала и гладила его по груди. Кузя продолжал отворачиваться, отбиваться, но я видел, как он заводится. Она гладила его ноги, а член его быстро расправлялся. Он глубоко выдохнул и откинулся назад, сжимая ее голову когда Ирка взяла его в рот. Через минуту Кузя начал стонать и стенать. Ноги его, торчащие у нее из-за спины, судорожно подергивались.

Я вспомнил, как она ласкала мой член, какие-нибудь полтора часа назад, и волна тепла пробежала по моему телу. Я повернулся к Тане и увидел, что она тоже смотрит на их двигающиеся тела, не отрывая глаз. Я протянул руку к ее груди, и она обернулась с улыбкой, погладила мой живот и мягкий расслабленный орган.

В это время Кузя резко сжал иркины бока ногами, как бы давая шпоры, и закричал, в оргазме. Член его зашел слишком глубоко ей в горло, и она поперхнулась хлынувшей спермой. Откинувшись назад, она упала на спину и, схватившись за шею, мучительно закашлялась, - горячее, pacпаренное лицо вдруг оказалось совсем рядом. Мы с Татьяной посадили ее и начали стучать по спине. Сквозь кашель она с трудом выговорила:

- С Кузей всегда так: никогда не доводит дело до конца...

- Правда, правда, со мной так было, - засмеялась вдруг Татьяна, - на вас, мужчин, вообще надежды мало, - обернулась она ко мне, за­дорно выпрямившись.

Кузя дотянулся до стакана с вином и пил его большими глотками, так что кадык ходил вверх и вниз как поршень у него в горле.

Таня скользнула на подушку рядом с Иркой и, обняв ее рукой за шею, что-то зашептала на ухо. Ирка взглянула на нее, чуть отодвинувшись, покачала головой. Та продолжала что-то говорить, опустив руку на ее полную грудь, но она сняла ее руку и отвернулась к стене.

Татьяна вновь повернулась ко мне.

- Давай вина, - попросила она, - хочу сегодня набраться как следует!

Я сбегал на кухню я принес еще бутылку. Если бы ее видел Кузя! Но он уже отключился.

- Иришка, - позвал я, - давай, махнем стаканчик!

- Давай, давай, - насели мы на нее вдвоем.

Выпили по стакану, потом еще. Закусили поцелуем и сигаретой, пущенной по кругу.

- На брудершафт! - предложила Татьяна Ирке.

- Я уже ж так пьяная, - всхлипнула она, но стакан взяла. Она выпила на брудершафт и Татьяна, взяв ее голову в руки, смачно поцеловала в губы.

- Ну скажи, - громко прошептала она, - разве так мужчины могут?

- Не могут, - мотнула головой Ирка.

- Я тебе докажу, что мужики ничего не могут, - сказала Татьяна и потянулась к ее губам. Они свалились на кровать и начали, громко целоваться. Иркина руки, вначале безвольно раскинутые, ожили и легли на татьянину спину, начали двигаться, гладить и опустились к ягодицам. Татьяна опустила голову и целовала ее грудь, захватывая губами ее большие напряженные соски. Ирка слегка постанывала с закрытыми глазами. Потом она все же открыла их и увидела меня.

- Он смотрит, - прошептала она, - пусть отвернется.

- Да пусть смотрит, - беззаботно бросила Татьяна, - хоть поучится. Она массировала ее бедра и, наклоняясь, покрывала поцелуями ее грудь и живот. Дыхание их стало громче, воздух вырывался сквозь стиснутые от напряжения иркины губы.

- Ой, что ты... – испуганно вскрикнула она, когда Татьяна приникла лицом между ее раздвинутых широко ног, - Тань, ты что? Она дернулась несколько раз, как пойманная птичка, но потом обмякла и откинулась на кровать, запрокинув голову. Через минуту ее безвольно раскинутые ноги начали подрагивать, сгибаться в коленях, пританцовывать, а бедра подаваться слегка наверх. Горячее дыхание вырвалось у нее, и она застонала.

Руки ее опустились к татьяниным волосам и непроизвольно ворошили, подергивали их пряди.

Мой член давно уже окаменел, и больше я не мог оставаться пассивным наблюдателем.

Обхватив руками татьянины бедра, я медленно вошел в ее напряженное горячее влагалище. Она чуть подалась назад, чтобы помочь мне. Крепко прижавшись к ней сзади, я ловил ее отрывистые движения, когда она быстро работая языком, ласкала и теребила напряженный клитор.

О, о, о! - подалась вверх и застонала в оргазме Ирина. Она сделала еще несколько конвульсивных движений и затихла. Татьяна медленно оторвалась от нее и положила голову ей на живот. Лицо ее все покрылось испариной, губы стали ярко-красными, будто покрытые помадой. Она тяжело и глубоко дышала, так что я чувствовал, как это дыхание отдается в ее напряженном лоне.

- Прости, я не подождала тебя, - прошептала Ирка, - это было сильнее меня, я еще никогда такого не чувствовала... ты волшебница...

Татьяна тихо улыбалась с закрытыми глазами и лежала, не двигаясь, но своим членом я чувствовал, как горячие спазмы пробегают у нее внутри. Я обхватил ее за груди, также упругие под моими руками, и заставил распрямиться,

- Я хочу поцеловать тебя, - прошептал я ей на ухо. Мы разъединились, она повернулась ко мне лицом, и я прижался к ее губам, лаская языком ее зубы и небо, и ощутил вкус иркиного лона, и поймал у нее во рту волосок, попавший из ее промежности. Это был самый удивительный, самый возбуждающий поцелуй, какие мне довелось испытывать.

- Ты, старый развратник, понравились наши игры? - прошептала мне Татьяна, когда мы наконец оторвались друг от друга. Она пьяно помотала головой, не ожидая ответа

.

Не могу кончить от этого проклятого вина… Ну, плевать. Мы тебя сейчас еще немного развратим.

- Эй, вставай, хватит валяться! – крикнула она Ирке. - Давай займемся нашим единственным оставшимся любовником!

Они легли рядом со мной и занялись моим саднящим от многократного потребления членом. Они целовались сквозь него, облизывали его со всех сторон, сплетали вокруг него языки и выделывали прочие сложные фигуры. Они гладили мои ноги, доходя до самых ступней, потом поднимали и ворошили волосы в промежности, потом переходили друг на друга. Татьяна учила Ирку, как надо целовать грудь, потом опять возвращались ко мне. Вдруг Татьяна выпрямилась.

Я, кажется, созрела, - сказала она отчетливо, - ну-ка вздрючь меня хорошенько, засунь-ка мне по яйца!

Отодвинув Ирину, она вскочила на меня верхом, резко насадив себя на мой член. Ирка потянулась целовать ее грудь, и закрыла собой Татьяну, но через минуту, у нее из-за спины я услышал, как Татьяна завизжала  в экстазе.

Когда она упала на подушки, давясь возбуждением, Ирка прошептала:

- А со мной как же? Я тоже хочу...

Я лег на нее, и знакомым движением она обхватила мне спину ногами и долго не могла кончить. Я чувствовал легкое жжение в бедрах и ускорял темп, пытаясь разогнаться и покатиться на гребне нарастающего возбуждения, но эта легкая возбужденность никак не хотела переходить новое качество, она оставалась неизменной, непоколебимой. Ирка чувствовала, вероятно, нечто похожее - она подхватывала вначале быстрый ритм, но потом разочарованно затихала. Мы снова разгонялись и снова затихали.

Татьяна, которая лежала рядом с нами с закрытыми глазами, наконец, приподнялась и пробормотала:

- Давайте, разбужу Кузю.

- Попробуй,- выдохнул я,- от помощи не откажусь...

Таня лениво перевалилась на живот и на четвереньках поползла к Кузе. Он спал, раскинув длинные худые руки и ноги, закинув назад голову с торчащим узким подбородком. Она надвинулась на него сверху и начала массировать его член. Кузя нехотя и очень медленно просы­пался; так же очень неторопливо его член обретал форму. Наконец, он дернулся, пытаясь насадить ее на себя, обхватил руками ее бедра.

- Проснулся, наконец? - воинственно закричала Татьяна, - спросонья не перепутай!

Смеясь, она вырывалась из его рук и вертела голой задницей так проворно, что Кузя не имел никаких шансов пристроиться. Возбужденный, он как мог старался поймать ее в клинч, но это никак ему не удавалось. Наконец, она оттолкнула его и оказалась за пределами досягаемости.

- Ну, Кузя, - сказала она, запыхавшись, - помоги Иришке кончить, а я потом тебе помогу, если ты еще жив будешь. Кузя ухмыльнулся и подполз к нам.

- Как будем жить? - осведомился он, - втроем?

- Конечно, -  сказал я, - мне пока еще рано на покой. Иришечка, ты не против?

- Нет, только в рот я хочу брать у тебя.

Мы разъединились, и Ирина медленно перевернулась на живот. Кузя с уcилием раздвинул сзади ее полные ляжки и потянул на себя, так что ей пришлось стать на колени. Кузя взял свой член в руку и твердо ввел его между высящихся ягодиц.

- О-ох,- выдохнула она.

Я сел перед ней на коленях и  придвинулся так, что ее лицо почти уперлось мне в живот. Она лизнула мой член, потом взяла его головку мягкими губами. Мы начали все вместе.

Минуты шли, но я не чувствовал прилива возбуждения. Кузя расходился все сильнее. В такт его движениям она упиралась головой мне в живот, чтобы не падать. Руки ее крепко обхватили мои бедра и мой член оказался у нее очень глубоко. Собрав губы в плотное колечко, она водила и водила ими по всей моей длине, и все сильней сжимала мое тело, пока наконец ее бедра заходили ходуном под Кузиным членом, и она задергалась между нами от накатившей наконец разрядки.

Ее сменила на моем члене полусонная Татьяна, она лениво, без огня посасывала его, а я улегшись в позе 69 целовал ее натруженные половые губки и нежно дул на воспаленный от наших игр маленький клитор.

Все! Вечер подошел к концу. Мы расползлись и заснули.

- Старик, - сказал я Кузе через пару дней, - мочалки-то клевые оказались, заводные. С меня ящик портвейна. Прими мой гран мерси!

- О чем ты говоришь, старичок! Мне тоже немножко досталось. Надо бы и на портвейн их позвать. Ты как?

- Убедительно излагаешь, старик. А когда?

- Да хоть в конце недели.

- Отчего ж. У меня, кстати, есть одна идея.

- Еще народу позвать? – предположил Кузя

- Нет, как раз в нашем тесном кругу. Устроим свадьбу. Брачную ночь  с девственницей.

- Это едва ли получится, чувак. Нету у нас девственниц. И не будет уже, боюсь, - разочарованно протянул Кузя.

- Не надо печалиться, вся жизнь впереди… - пропел я, - ты не представляешь, сколько еще на свете и девственников и целок. Вот скажи мне, к примеру, ты бабу в зад имел когда-нибудь?

- Не имел, не состоял, не привлекался – и далее по анкете, - ответствовал Кузя.

- Ну вот, так ты и есть настоящий девственник.

- Я??

- И ты, и мочалки тоже, как я подозреваю. То есть они в этом месте целки. Полноценные целки. Вот тебе и свадьба настоящих, невинных душ и тел, а?

- Ну, - Кузя заколебался, - а если они не захотят туда?

- А портвейн? А торжественная обстановка? А работа по политпросвещению? Неужели мы не справимся, старичок?

 - Да-а-а. попробуем, конечно.

- У тебя, кстати, может от какой из баб прошлых фата осталась?

- Нету у меня фаты. Но есть, где взять – в магазине «Гименей».

- И замечательно. Все у нас будет тогда: фата, гондон, вазелин. И две прекрасные девственные задницы!

- И свечи, старик, свечи! Не те, что в зад, а те, что горят. Больше свечей!

- Будет и это. А также портвейн, не забудь.

И все было. Мы встречали в дверях наших девушек в самом приподнятом расположении духа. Они правда, пока не знали, какое знаменательное событие их ожидает. Но сюрприз был не за горами.

После пары бутылок портвейна «Кавказ», лица немного раскраснелись и посыпались воспоминания о прошлом вечере. Ни я, ни Кузя не жалели комплиментов.

- Твоя дырочка самая сладкая на свете, - шептал я Ирке на ухо.

- А твоя палочка – самая горячая, - слышал в ответ.

- Я хочу тебя везде, - бормотал Кузя Татьяне, - хочу вас обеих…

- А ты пробовала в попку? - спросил я Татьяну

- Я? Да что ты…

- А ты, Ирка?

- Нет, чего еще. Это противно, наверное

- Откуда ты знаешь? Мы тоже никогда не пробовали. Давайте подарим друг другу свою девственность!.

- Ишь, чего выдумали. И не думайте даже. Это же больно, - твердо сказала Татьяна.

- Я тоже боюсь, и вообще… - поддакнула Ирка.

Но мы не сдавались. Пока выпивалась очередная бутылка портвейна, я вел агитацию. Что больно не будет, что мы будем очень аккуратны. Что в любой момент можно отказаться. Что это будет красиво! Со свечами! Под занавес уговоров Кузя принес фату, новую, из свадебного магазина!

Первой завелась Ирка. Это в ее характере. Она покраснела, то ли от взвода, то ли от смущения, но сказала, что если мы обещаем, то… она может быть, попробует. Чуть-чуть только. Потом, после еще раунда уговоров сдалась и захмелевшая Татьяна: не разбивать же компанию.

Мы решили полюбовно, что определить пары и очередность свадебной церемонии решит жребий.

И вот наш вечер стремительно понесся. Я был выбран главным церемониймейстером. Мы сели за стол и закрутили бутылочку. Первой брачной парой оказался Кузя и Иркой, под крики «Ура!» и звон рюмок с портвейном.

- Дорогие чувихи, чуваки и все прогрессивное человечество! – провозгласил я. - Сегодня мы приветствуем две чистые души, что через все превратности судьбы сохранили себя друг для друга, для своего возвышенного союза девственной задницы и смелого но юного и неопытного члена, который до сего дня не знал ни одного анала. Вскоре вам предстоит соединиться в счастливом союзе, и открыть новую страницу в вашей жизни.! Пожелаем молодым: Совет да любовь! (Бурные и продолжительные аплодисменты).

А теперь, начнем, друзья!

Без долгих слов одежда была сброшена и церемония продолжилась омовением, в котором участвовали все: жених с невестой сидели в ванне, а мы с Татьяной мыли их. Затем вытерли и облачили ее в свадебное платье из белой простыни, а жених обошелся темным полотенцем вокруг бедер.

Они стояли перед обеденным столом, выдвинутым на середину комнаты.

Я продолжил:

- Я спрашиваю тебя, Ирина, согласна ли ты взять в анальные мужья Кузю?

- Да, я согласна! – давясь от смеха, отвечала Ирка.

- А ты, Кузя, готов ли вступить в анальный брак с Ириной?

- Точно, согласен.

- Тогда в знак вашего союза снимите одежду и обменяйтесь поцелуями.

Невеста сбросила «платье» и в одной фате, стал на колени перед женихом облобызала его пахнущий мылом орган. Затем она повернулась к нему спиной и нагнулась. Коленопреклоненный жених запечатлел страстный поцелуй меж двух раздвинутых нежных ягодиц.

- А теперь, друзья и родственники, сказал я, - мы с Татьяной поможем вам подготовиться к первой брачной ночи. Таня, свечи! Гасим свет. Ирка, на стол!

Она возлегла на расстеленном на столе одеяле, жених же стоял рядом.

Предстояло еще одно  омовение. Татьяна опустилась на колени перед женихом и, подняв край полотенца, потянулась губами к его органу. Я опустился среди раздвинутых ног невесты и взяв в руки ее белые полушария стал целовать ее бедра и затем перешел на слегка раскрытые мне навстречу половые губы. Послышались стоны. Атмосфера нагревалась медленно. Когда я наконец оторвался от щели невесты, от этой сладкой щелки, куда мне сейчас очень хотелось засадить, я увидел, что Таня не спеша облизывает член жениха, поглаживая при этом его яйца. Жених уже тоже заметно подергивался.

Я перевернул Ирку на живот и слегка развел ноги. Я проводил рукой между ее роскошных колышащихся ягодиц, чуть раздвигая их, чтобы коснуться пальцем колечка ее ануса. Не торопясь, раз за разом я нажимал на него чуть сильнее, пока мой палец не начинал уже соскальзывать в глубину.  Взяв на руку немного жирного крема для кожи, я начал потихоньку массировать пальцем это коричневой колечко, проникая в него все глубже. Пока, наконец, он не погрузился на всю длину. Я двигался очень плавно, вынимая его и вновь погружая. Невеста охала, но, кажется, охала разгоряченно.

Татьяна наконец выпустила член изо рта, вытерла его полотенцем и смазала тем самым кремом. Наконец, настал кульминационный момент. Ирка встала на столе на колени, а Кузя, взобравшись между ее раздвинутых половинок, наставил свой скользкий орган прямо на стиснутое темное колечко. Я стоял напротив, Ирка обняла меня, я видел совсем близко ее глаза, расширенные от страха. Что-то сейчас будет! Татьяна обнаженная подошла к Кузе и плотно прижалась бедрами к его ягодицам. Она крепко обхватила его руками, так что ее движения передавались и ему. Это она осторожно подалась вперед, и член Кузи слегка вошел в невесту, растянув ее вход. Ирка часто задышала, но больно ей видимо не было. Таня еще надавила немного, еще сантиметр. И вновь остановка. Затем она руками подала кузины бедра чуть назад, и член вернулся к началу. Затем новое движение глубже. Медленно. Я видел, что Кузе этот черепаший темп дается нелегко. Он весь трясся от напряга. Ирка охала с каждым проходом, слезы навертывались ей на глаза. Я подхватив в свои руки ее висящие в воздухе груди и почувствовал налитое в них возбуждение. Я поцеловал ее взасос несколько раз, и она отвечала мне очень горячо.

Это продолжалось и продолжалось, пока жених под руководством Татьяны не погрузился в невесту до конца, по самые яйца. Он опять вынимал свой член медленно, но при этом стоны невесты звучали все более страстные. Движения молодоженов постепенно, медленно, но неуклонно ускорялись, пока не вошли в размеренный ритм. Я чувствовал, что страх у Ирки ушел совсем, уступая место нарастающему наслаждению. Она оторвалась от меня, широко раскрыла глаза и, выгибаясь, начала бурно кончать. Кузе только этого и надо было, чтобы с рыком влить ей в зад свое семя.

Запыхавшиеся молодожены были красны лицами и телами. Кузин славно потрудившийся орган был любовно вымыт и сбрызнут портвейном. Впрочем, главный портвейн был с подъемом принят внутрь.

Молодая застенчиво и с любовью поглядывала на своего суженого.

- «А если это любовь?», - процитировал я название всем известного фильма.

Татьяна тоже посматривала на меня, и в ее взгляде читался вопрос: «Как-то все у нас будет?». Я отвечал взглядом уверенным, хотя внутри у меня такой уверенности не было.

Отзвучали поздравления уже в наш адрес и ласковые руки вымыли наши тела. Нежные танины губки коснулись моего члена в знак согласия. Раздвинув руками ее маленькие крепкие ягодицы, я приник к темной дырочке, чувствуя, как подрагивают ее колени от необычной ласки. Мы отдались в руки свои помошникам. Ласковые иришкины губы обволокли мой ствол, я закрыл глаза и поплыл по волнам. Стало тихо, и только слышалось наше дыхание. За окном давно царила чернота глубокой ночи. Со стола, где лежала распростертая Татьяна, со сбившейся фатой, доносилось легкое урчание: Кузя старался, молодец.

Вздохнув, Ирка выпустила с сожалением, как мне показалось, мой член на волю. И вот, напрягшийся и смазанный по всем правилам, он был готов к действу. Передо мной были стройные ножки и крепкая попка Татьяны. Она перекинулась через спинку моего большого мягкого кресла, и кроме попки я видел только часть спины. Тени от свечей колыхались по стенам. Моей спины сначала коснулись мягкие соски, а затем Иркино голое тело крепко прижалось ко мне. Она взяла мой орган и поводила им между расслабленных половинок невесты.

- Ты готова? - прошептала Ирка

- Да, кажется, - услышал я глухой шепот Тани. Кузя тоже устроился в кресле, и она обняла его за плечи.

Я нажал, еще чуть сильнее, еще – но колечко, чуть раздавшись, все же не пропускало меня внутрь. Еще сильнее, и мой ствол начал сгибаться. Тут же он распрямился, проскользнув, наконец, внутрь.

- Ой, мамочки, - вскрикнула Татьяна.

Я замер. Все это время Ирка держала руку на моем стволе, чтобы он не вошел слишком далеко.

Через несколько десятков секунд, когда пыхтенье и вздохи немного поутихли, я пошевелился. Таня была очень тесная, моя головка была плотно зажата в ее входе. Я попробовал продвинуться дальше. Раз за разом - на сантиметр. И каждое мое движение вызывало у нее сокращения сфинктера, который все не расслаблялся, и не хотел меня пускать внутрь.  Я слышал ее частое прерывистое горячее дыхание. Мне казалось, что вот-вот она взмолится и соскочит с меня. Но Татьяна была молодец – она терпела до последнего.

Это продолжалось долго. Все устали. Но в конце концом она тоже смогла расслабиться и принять меня целиком. Она перестала бороться со мной, как мне казалось под мерные движения и всхлипы, она прислушивалась к новым ощущениям внутри себя. Я начал ловить кайф от этих движений и мои яйца твердели, втискиваясь в ее полушария. А мое полушарие ощущало трущийся об него Иркин лобок. Я вдруг почувствовал, что зажат между двумя женскими телами.

Мы плыли, мы восходили, мы поднимались. Я чувствовал, что сейчас сорвусь. А Татьяна все не могла взобраться достаточно высоко. Она простонала:

- Кончай, кончай в меня скорее!

Я сильно притянул к себе ее круп и, откинувшись назад, на прижавшуюся Ирку, выстрелил в ее темное содрогающееся нутро. Едва мой член покинул ее, как Татьяна вскочила верхом на готового уже Кузю и заскакала. Еще ошеломленный напором Кузя не успел сообразить, что к чему, как ее уже накрыла волна. Все накопившееся – и боль, и тревога, и томление и воспаленность нервов – все было смыто мощным оргазмом.

В общем, - сказал я себе, - слабак ты оказался. Не смог девушку в первую брачную ночь удовлетворить!

Кончен бал, что называется, погасли свечи… Остался только их запах, сигаретный дым, аромат дешевого портвейна, тишина за окнами. Звук подтекающего в сортире бачка.

Потом, мы с подружками встречались не раз. Это, что называется, уже другая история.