Ассоциации

Я проснулась от звука деревенского радио. Звук  радио в деревенском доме невозможно спутать ни с чем  другим. Сначала я слышу строгий голос диктора, но потом к этой строгости  добавляется прекрасный звон летнего утра: истошное кудахтанье кур, пение петуха, скрип колодца, неспешная беседа деда с соседом на лавочке под окном.

Окончательно проснувшись,  прислушиваюсь к звукам, доносящимся из-за закрытой двери: там бабушка готовит «снеданок». Оттуда слышится шкварчание сала на  сковороде, стук ухвата, звон тарелок и вилок…

И над всем этим плывет радиозвук: утренние новости, песни счастливой советской страны, интервью с известными людьми и просто хорошими работниками.

Несколько раз пытаюсь заснуть, понимая, что в летние каникулы просто кощунственно вставать в такую рань. Но это оказывается физически невозможно. Когда мозг привык к  прекрасной мелодии утра,  и она стала даже убаюкивать, к ней подключилось истеричное жужжание здоровенной, взращенной на свежем  деревенском воздухе, мухи-налетчицы. Хищница  использовала всевозможные маневры, пытаясь позавтракать. Спасаясь от её  хитрых налетов, я, в конце концов, укрылась  одеялом с головой. Стало тихо. Звук радио стал мягким, нежным, все остальные звуки вообще потеряли свою значимость. Но доступ свежего воздуха прекратился, дышать становилось все труднее, жар обволакивал тело – и одеяло соскочило с меня до самых пяток. Несколько секунд я наслаждалась прохладной свободой, но,  учуяв мое молодое тело, муха возобновила атаку. Дальше нежиться в постели стало невыносимо.

Босые пятки обжег холод деревянного пола. Не верилось, что на улице набирает силу очередной жаркий летний день.
- Проснулась, паненка? – бабушка радостно захлопотала возле печи. –Умывайся, скоро снедать будем. Беги, зови деда.
В слово «паненка» бабушка вкладывала всю свою любовь и радость оттого, что внукам досталась действительно панская жизнь по сравнению с её тяжелой долей.
Капли утренней росы холодили ноги, пока я бежала за ворота. На лавочке возле палисадника под развесистой вербой  сидели дедушка с соседом.
- Дедушка, бабушка завтракать зовет! – позвала я.
- Ну, пойдем, пойдем.
… По дому разносился аромат вареной в печке картошки с пригаркой, жареного сала с яичницей, нарезанных молодых огурчиков,  залитых водой и посыпанных  чесноком и укропом.

Стукнула калитка и по двору прошла Дмитриевна. Никого не удивил ранний визит соседки,  скорей было бы странным, если бы Дмитриевна не заглянула на завтрак.

Дмитриевна или Елена Дмитриевна  была деревенской учительницей. Школа, кстати, находилась прямо напротив  бабушкиного дома. Это было небольшое одноэтажное деревянное строение. Отличала его от других деревенских домов деревянная обрешетка. Наверное,  сначала у сельсовета были какие-то глобальные планы насчет школы, но, смычка города с селом привела к падению рождаемости, количество деревенских учеников катастрофически уменьшалось год от года. Скорее всего, это и стало причиной,  по которой фасад школы имел такой оригинальный вид.  Школа своим недостроенным видом резко выделялась среди деревенских домов. Кстати, в детстве мне казалось, что эта школа так и должна выглядеть. Здание сделано на два входа: один – вход в школу, второй – в жилище учительницы. Школа была начальная. Учились в ней немногочисленные дети из близлежащих деревень.

Запах этой школы сохранился в моей памяти до сих пор. Елена Дмитриевна приглашала меня приходить за книгами в библиотеку. Вернее, библиотекой был просто шкаф с книгами, стоящий в классе. Необыкновенно интересно было заходить в  эту небольшую комнату со старинными крепкими партами, металлической круглой печкой, перебирать книги в шкафу.  Над всем этим чудом витал запах старых книг, чернила, сырости.

Сказочным казался школьный двор, заросший травой и высокими деревьями. Ничто в нем не напоминало двор моей городской школы: никакого асфальта, скамеек, клумб с цветами. В этом школьном дворе царицей была естественная зелень некошеной травы и огромных деревьев. Очень таинственно смотрелись старые школьные парты, которые почему-то стояли под ветвистыми деревьями, словно их выгнали с урока за плохое поведение. Интересно было сидеть за ними, хлопая громоздкими крышками, заглядывая  в глубину парт. Каждый раз казалось, что сейчас там найдется что-то оставленное необыкновенными деревенскими учениками. Ученики казались необыкновенными, потому что в такой школе могли учиться только необыкновенные дети,  и вообще  казалось, что в такой школе учиться можно только «понарошку».

Не только  школа казалась не настоящей, но и сама учительница Елена Дмитриевна. Она абсолютно не была похожа на городских учительниц. С одной стороны в ней присутствовала учительская  строгость, она была абсолютно  не похожа на остальных жителей деревни своим внешним видом, хриплым голосом, речью, но все же она была необыкновенно доступна. Доступна хотя бы тем, что могла вот так запросто зайти в дом или просто посидеть на скамейке вечерком с соседями, свободно общаясь со всеми, чего никогда не позволяли себе городские учителя. Учителя городских школ всегда были окружены ореолом таинственности,  и казалось, что все у них не так, как у обыкновенных людей. А кроме этого Дмитриевна курила! Курила запросто, никого не стесняясь. Это было удивительно!  Вы еще сомневаетесь, что школа была необыкновенной?

Дмитриевна была  уже немолода, двое ее сыновей жили в Гомеле, хозяйства у нее не было никакого и вот только теперь, когда я пишу эти строки, я задаю себе вопрос: «Как же она жила большую часть своей жизни в этой деревне? Что чувствовала?» И уж точно не могла себе даже в страшном сне представить, что по прошествии сорока лет её сын Олег станет «последним могиканином» нашей деревни…

 Летний день набирал силу. Дедушка ушел  на ферму, бабушка крутилась по хозяйству. Я в силу своих детских возможностей пыталась ей помогать, хотя бабушка все время говорила: «Не трэба, иди лепей гуляй, пакуль малая. Ну, если хочацца, дык парви траву на цыбули». Теперь я понимаю, что только лук и можно было мне доверить, потому что его очень тяжело спутать с сорняками. А сколько удовольствия доставляло мне кормление поросенка. Было страшно и одновременно весело смотреть, как бабушка открывает засов сарайчика и тазиком с едой отпихивает поросенка от входа, затем ставит тазик на пол и поросенок, аппетитно чавкая, похрюкивая, разбрызгивая свой обед, который казался мне необыкновенно вкусным, начинает трапезу.  Разве ел бы с таким удовольствием кто-нибудь невкусную пищу? Среди дня я бросала  в его сарайчик через незастекленное окошко лебеду, сорванную в огороде. Поросенок, посапывая, вставал с пола и, хрюкая от удовольствия, ел траву. Мне в окошко видна была только его спина, поросшая белесыми волосами.

Но когда дед выпускал поросенка во двор немного порезвиться, я немедленно заскакивала в дом и со смешанным чувством страха и веселья глядела в окно на розово-белесый ураган, который, визжа от восторга, носился по двору,  а куры с диким кудахтаньем разбегались и разлетались от него в разные стороны!

Один раз в неделю в деревенский магазин привозили свежий хлеб. В деревню задолго до прихода машины с хлебом стекались жители окрестных деревень. Это был своеобразный клуб встреч. Время до привоза хлеба за разговорами проходило незаметно. И вот к магазину, поднимая тучи пыли, подъезжала машина. Время останавливалось. Казалось, что магазин никогда не откроется, продавщица будет целую вечность принимать товар,  а аромат свежего хлеба так и останется за закрытыми магазинными дверями  и только продавщица сможет им наслаждаться. Но нет! Двери открывались, и начиналась торговля. Скажете – и что же здесь удивительного? А то, что это вам не город! Черный хлеб здесь покупали оптом -  не меньше десяти буханок. Белые батоны брали меньше, баранки уходили вязанками, а венчал все это великолепие бумажный кулек с карамельками. Хлеб выносили из магазина в огромных веревочных сетках, кое-кто нес свои покупки на плечах в постилках, завязанных крест-накрест.

Невозможно было дождаться, когда же дедушка внесет в дом это ароматное чудо,  и можно будет срезать корочку мягкого, хрустящего, душистого свежего хлеба и намазать его искусственным медом. Заметьте, натуральный мед круглогодично имелся в доме бабушки, потому что мой прадед занимался пчеловодством, но искусственный мед на свежем хлебе – это божественно!

Вечером, когда все хозяйственные дела закончены: скотина накормлена, парное молоко процежено, курятник закрыт на ночь, семья умылась, поужинала -  начинались деревенские посиделки. Сначала мы с бабушкой выходили посидеть на лавочке. Обычно к нам присоединялся  кот, обрадованный возможностью поласкаться возле хозяйки. Затем, после обхода хозяйства, выходил дедушка. Постепенно к нашему палисаднику стекались ближайшие соседи.  Баба Анисья приносила ведерко небольших, сладких, как лимонад, летних яблок. Незаметно сумерки накрывали деревню, и было тревожно и сладко наблюдать, как листва деревьев, днем такая обыкновенная, с наступлением темноты приобретает самые причудливые формы: листва одного дерева становилась чем-то похожа на Пушкина, вторая просто была чье-то лицо. Деревья  стояли, как великаны из какой-то волшебной страны. Мне было страшновато и вместе с тем приятно, потому что я понимала: в такой большой взрослой компании со мной ничего плохого не может случиться.

Разговоры соседей периодично прерывались звонким похрустыванием. Хруст раздавался от дружного поедания сочных сладких яблок. Казалось, вкуснее ничего не может быть. А утром, заглядывая в ведерко, оставленное бабой Анисьей, я видела неприглядные, маленькие, червивые яблоки. Страшно представить -  сколько червячков было съедено этими прекрасными  летними вечерами!

… А сейчас в нашей деревне живет только один постоянный житель – сын учительницы  Елены Дмитриевны  -  Олег. Живет в той самой, почти уже разрушенной, школе. О чем он думает одинокими вечерами, стоя один посреди единственной деревенской улицы, окруженный зеленью, занявшей место разобранных домов, глядя в темные окна немногочисленных сиротливых хат?

P.S. Зато теперь через всю деревню тянется шикарная асфальтированная дорога и регулярно приезжает автолавка с разнообразными продуктами. Можно заказать даже ананасы!
А радио в городской квартире я никогда не включаю. Его звук, неограненный  деревенскими переливами, звучит слишком сиротливо и уныло…