ИНТРОДУКЦИЯ   Умолкли голоса, застыли взгляды, Забыли лица мыслей суету, Прекрасные вечерние наряды Неспешно погрузились в темноту.   Вот распахнулся занавеса бархат, Огни пронзили мертвенный простор – Под шквал оваций с грацией монарха На сцену вышел пламенный актёр.   Ударил в грудь себя – и грома звуки Слились в единый яростный поток. Простерши к залу замершему руки, Он начал свой бессмертный монолог.   С изяществом простого музыканта, Изгнав из наших глаз бесстрастья сушь, Актёр играет пальцами таланта На клавишах сердец и струнах душ.     МУЗЫКАНТ   Перед тёмной толпой музыкант хрипловато поёт, Искажая гримасой лицо, ранит струнами руку. Он творит свою гибель, он знает, что скоро умрёт, Отдавая остатки души прихотливому звуку.   В сладкой музыке смерть пробивается тайной извне – И сжимается сердце от лёгкого прикосновенья. Расцветает узор, не являвшийся даже во сне, Собираются в звонкую цепь одинокие звенья.   Струны сладко рыдают, и этот волнующий плач Заставляет бесстрастных людей просыпаться ночами. Музыкант попирает ногами истерзанный мяч Запылённого солнца, что шарит по сцене лучами.   Он поёт свою музыку так, словно видит её, Он не знает границ, пребывая и в теле и в боге, Но безудержно и неизбежно он тело своё Покидает – и ищет во тьме продолженье дороги.         ВСЁ ПРОПАЛО   Бесполезно как жизнь, бестолково, Неподвластно бегущим часам Моё всякое дело и слово, Потому что не вечен я сам.   Сердце жаждет любви – ему мало Света с жаром в стеснённой груди, А рассудок твердит: всё пропало, Всё потеряно – тьма впереди!   И любовь моя тлеет не грея, И мечты горьким дымом чадят, И застыло лицо как камея, И не видят глаза, хоть глядят.   Мне бы вырвать свербящее жало Этой страшной тоски гробовой, Но рассудок твердит: всё пропало! Всё потеряно, всё! Я живой.     ЖИВАЯ ПОКОЙНИЦА   Изящных линий и рисунков кружева Печаль соткали и на взгляд ей опустили. Моя покойница по-прежнему жива Средь неги, праздности, пиров и прочей гнили.   Она раба моя, а я – её слуга, Отмерив шаг, вхожу в дворец её услады. В зубах паркета больно хрустнула нога, Но на уста мои легла печать награды.   Её прекрасный лик отметило клеймо Безвольной нежности и неизбывной лени. Я сладостью пронзён – теперь мне всё равно, Взлечу ли к потолку иль рухну на ступени.   Остаться бы на час в плену её очей, А после – хоть в огонь, хоть вмуроваться в стены. Я обручён с живой покойницей моей – Теперь мои мечты и замыслы нетленны.         УРОДЕЦ   Меня природа подлая согнула И обделила красотою тела – Средь пьяного и грязного разгула Случайно зачат, грубо недоделан.   Возьмите нос мой бедный для примера, Что красен, крючковат и смотрит влево Меж глаз раскосых разного размера – Он будет вечным поводом для гнева.   Взгляните на мои кривые ноги, На стан мой, что горбат и скособочен, На жёлтые морщинистые щёки, На лоб, который вечно озабочен.   Настолько я убог, что даже мыши, Когда на них ловушки расставляю, Глядят из нор с презрением. Я слышу – Они меня на смерть благословляют.     О БРЕННОСТИ   От радости сердце не лопнет, От разума мозг не увянет, От счастья душа не взорвётся, От слёз не ослепнут глаза,   От шага нога не отсохнет, От запаха нос не устанет, От пения рот не порвётся, Улыбка не сплющит лица.   Но это когда-то случится – Покатятся в пропасти камни, Навалится вечности бремя И звуки замрут на устах.   Старуха с косой постучится, Захлопнутся крепкие ставни, Навек остановится время В гранитных незрячих глазах.         ИСПОВЕДЬ НЕГОДЯЯ   Жизнь даётся нам для счастия, Шума, блеска, сладострастия – И не стоит ради честности Оставаться век в безвестности.   Из расчёта, не по глупости Опускаюсь я до грубости И использую вульгарности Только ради популярности.   Я не брезгую скандалами, Наслаждаясь даже малыми Разногласьями и склоками С оскорбленьями глубокими.   И с почтеньем к чувству стадному, К миру алчному и смрадному Отвращаюсь я от вечности Для веселья и беспечности.     КАБАК   Кабак, пристанище разгула, Где правит низменная страсть! Какие мерзкие посулы Имеют здесь над людом власть!   Сюда спешит на звон стаканов Толпа двуногих дураков, Как стадо алчущих баранов Без всякой воли и мозгов.   Здесь винный смрад и вонь отрыжки, Здесь копоть едких табаков, И кто-нибудь, хвативший лишку, Храпит свиньёю меж столов.   От сквернословья вянут уши И дыбом волосы встают. Здесь вовсе не отводят душу, Но чёрту душу продают.         РАСКАЯНИЕ   Она шептала как молитву: Прости вчерашнее молчанье! Я проиграла нашу битву Сегодня с первыми лучами.   Теперь всегда кричать я буду, Когда подступят к горлу спазмы. И докажу, что я повсюду Твоим раздавлена сарказмом. Он отвечал ей еле слышно: Прости вчерашние угрозы! Я обвинял тебя столь пышно, Что принимал смешные позы.   Теперь всегда молчать я стану. Я покажу тебе, родная, Как сохну я в тоске и вяну – И как тебя я презираю.     ФАРС   Красавица надменна и прекрасна, Он слишком благороден и упрям. Её любовь капризная опасна – Он слеп рассудком и открыт страстям.   В его груди беснуется отвага, Желаний жарких струи сердце жгут; Камзола бархат и стальная шпага Мелькают день и ночь, и там и тут.   Души стремленье разуму не внемлет, По ложному пути судьбу ведёт, А враг бесстрастный между тем не дремлет – Оружие смертельное куёт.   Уж близок день, когда струёй кровавой Умоет враг упрямого слепца. Любовь его на миг покроет славой, Но не спасёт от вечного конца.         КУСОЧЕК ПУСТОТЫ   Вчера со страхом мне призналась ты, Что зря меня так крепко полюбила, Что я – кусочек чёрной пустоты, Глухой и беспросветной, как могила.   Мне больно было видеть, как с виска Стекала струйка крови на подушку, Но в этот миг ты мне была близка, Любимая и нежная подружка.     ОДНО МГНОВЕНИЕ   Я спас от погибели редкий Удачный и радостный снимок: Дурачатся листья на ветке Под бешеный танец пылинок,   По озеру плавают лодки, Портрет улыбается в раме, Петрушка, напившийся водки, Швыряет в стрекоз фонарями,   Две розы поблекшие вянут, Луч света рисует квадратик, Прикрывши ужасную рану, Стоит оловянный солдатик,   Зайчиха с большими ушами Спасается бегством от волка И ты во вьетнамской панаме, И в платье из белого шёлка.   Дворцы твои будто хоромы Из ёлочных веток и хвои, Вокруг тебя мёртвые гномы С игрушками и с мишурою,   Приветствия, вздохи, проклятья, Гримасы, движения, позы, Соития, ласки, объятья И слёзы, кровавые слёзы.         СЦЕНА   Мечтаю всегда и по-разному, Не зная, куда я иду По краю галерки опасному, Как будто по тонкому льду.   Вот слева толпа рты разинула И воет ужасней гудка; Вот справа мне бездна раздвинула Златые свои берега.   Вот катит волна удивления, Вот воздух прохладный погас – И давит мне сердце смущение, И жжёт предполётный экстаз.   Мечтаю шагнуть к неизбежному, Взирая на всё свысока, Но сцена с огнями по-прежнему От роли моей далека.     ПОМПА   Хоть в высшем свете жизнь сверкает Богатством видимых вещей, Зато она нас убивает Пустой помпезностью своей.   У всякой помпы, как у дамы, Красивость затмевает честь – И в мыслях пляшут эпиграммы, Пока из уст сочится лесть.   Любой парад шагает чинно, Сияет, спесью оглушён, Но блеск его, что хвост павлина, Не в меру ярок и смешон.   Сладка нам станет и приятна Подобных празднеств кутерьма, Когда навечно, невозвратно Лишимся сердца и ума.         ПОЗДНО   Мы в ненависти прозябаем, Но всякий жаждет быть любим; Хотим владеть небесным раем, Не обладая и земным;   Мы заставляем наши души Терпеть мильоны адских мук И затыкаем нервно уши На неземной прекрасный звук;   Мы заглушаем сердца голос, Едва заслышав звон монет, И рвём от нетерпенья волос, Гонясь за тем, чего уж нет.   И всяк из нас пред вечной мглою, Когда костлявая придёт, Поймёт, что жизнь была пустою – И слёзы горькие прольёт.       ПОСЛЕДНИЙ   Если я не стану в жизни первым, То со злости я последним стану. Буду кровь мутить и портить нервы Всякому пижону и барану.   Сам себя не чувствуя виновным, Распрощаюсь с пёстрою толпою; Не пойду и с ратью шагом ровным, На ходу себя готовя к бою.   Возымею смелость и нахальство Бросить вызов и войне и миру, Презирая властное начальство И плюя в зеницы командиру.   Мерзко прозябать с душою скудной, К роскоши телесной тяготея. Если первым стать ужасно трудно, То последним быть ещё труднее.       ЗАНАВЕС   Убранство сцены сном былым Уходит медленно всё дальше. Линяют лица, сбросив грим Лакеев истины и фальши.   В гримёрках – похороны слов Из только что изжитой драмы; В проходах – свежая любовь Любимца публики и дамы;   В ряду Каретном – ряд карет; На Трубной – ряд рецензий трупных. И всё в момент сведёт на нет Столичный рёв мещан преступных.   И скрыт навеки от зениц Немого зрительского взора Владетель вечный душ и лиц – Театр Погибшего Актёра!