А детская скорбь, Она так велика, Я мщу и поныне, за гибель конька.

По мерзлой дороге, ресницы в снегу, со сбитой спиною, когда то в бегу, он брел сам собой не страшился погонь, забытый людьми и не нужный им конь. А в прошлом, с лихим пастушком на себе коров, погоняя. он пас на селе, а в прошлом, запряжен в большую арбу, тащил целый стог ко двору на горбу. Но годы промчались, уж грива седа, нет легких работ у коней, вот беда! Нет легких трудов, безработным он стал. Лишенный всего, вдоволь есть перестал. Но голод не тетка. За сена, за клок, ударил старик его вилами в бок. И конь вдруг колени к земле преклонил, не понял, за что же, виновен он был. Вдруг легкость обрел, и не чуя копыт, как прежде, он в скачке на гору летит. Все дальше земля из- под ног уходила- то душу несли обретенные крЫла. Его похоронят, и будет забвение... Я плакал навзрыд на его погребение. Убийцу, конечно, господь наказал: он в час свой последний от боли страдал. Он в час свой последний пощады молил, но я ему детскую скорбь не простил. Надгробье его в пух и прах искромсал. креста недостоин- его я украл. А вилы воткнул посреди бугорка, чтоб вечно торчали в груди старика. Я так понимал тогда вечность и ад- убийца в аду и я был тому рад. Коньку пьедестал на холме водрузил, ограду железную сваркой сварил. Поставил доску и на ней написал, чтоб в памяти вечной он там пребывал. А вил припас много, за этим следил, я целую связку таких вил стащил, ведь детская скорбь моя так велика! я мщу и поныне за гибель конька.