Нина Турицына,

                                                              nina-tur@yandex.ru

                           СМЕРТЬ В КРЕПОСТИ

                                                   Кто не жил в России в 1856 году,

                                                   Тот не знает, что такое жизнь.

                                                                                (Л. Н. Толстой )

                                    1 часть

- Господа! Вы прибыли в не совсем обычное место, - так начал свою лекцию по геополитике комендант гарнизона и командир опергруппы войск НАТО полковник фон Меерс, - Это восточная  оконечность Крыма. От Керчи – города со ста пятьюдесятью тысячами жителей -  нас отделяют 4 километра суши, от России – 7 километров пролива.

Есть международные договоры, подписано соглашение, вы все это знаете. Но вы не должны забывать, что существуют подводные течения, даже если поверхность  кажется гладкой.

Он  оглядел аудиторию и добавил:

- Течения – это, конечно, только образ. Крым – слишком лакомый кусок, его считают своим  и русские, и украинцы, и крымские татары, и даже понтийские греки. Но все они слишком слабы, чтобы что-то противопоставить нам. Но, с другой стороны,  - хотя, простите, по-английски, с другой руки, - они столетиями жили бок о бок, а мы для них – чужаки. В Европу они только ЕЗДИЛИ, а мы в ней живём!

Полковник был родом из Нижней Саксонии, но лекцию читал на международном английском языке.

- И жить, и нести службу мы будем в крепости, построенной инженером Тотлебеном.

Солдаты-немцы оживились: судя по фамилии – наш! Но перебивать речь полковника вопросами никто, конечно, не решился: дисциплина! Фон Меерс, однако, заметил это движение и сухо сказал:

- Мне придется сделать краткий экскурс в историю. В историю Крымской войны, которой  закончилось царствование Николая I.

Он начал  царствование, когда часть армии и даже гвардии отказали ему в присяге на верность. В первый свой день ему нужно было принимать решение!

В тот день, 14 декабря 1825года, он нарочно замедлял шаг своей лошади,  он знал, что нельзя показать  свой страх. И страх – ушел. Он испытывал свою мощь, и успех испытания обеспечил ему повиновение подданных. Однажды и навсегда он пришел к этому: что смерть – не конец, что она – не самое страшное. Преодолей страх смерти – и ты приобретёшь власть над людьми, ибо она не приходит по чину. Сначала – власть над собой, над своим страхом, над страхом самого страшного – смерти. Он сумел осуществить то, о чем предупреждала Мария-Терезия свою дочь:

- Сначала добейся власти над собой, своими желаниями и страстями, и тогда ты добьёшься власти над людьми.

А дочерью её  была – Мария- Антуанетта, супруга Людовика XVI.

 В продолжение  своего 30- летнего царствования он достиг большего, чем власть: обожания.

Говорили о его уме математика, инженера, о его блистательной красоте, о магии его взгляда. Им восхищались, его боготворили. Любили? А какие чувства подданных важнее для самодержца?

И царь не был догматиком: порицавший азартные игры, он для полуослепшей Натальи Петровны Голицыной (будущей  пушкинской  Пиковой дамы) повелел специально изготовить  на заводе карты огромного размера.

Он не был  и трусом: свободно заходил в бараки к холерным больным, не боясь  заражения.

Он разгромил турок в военной кампании 1828-29 годов, присоединив к России кавказский берег Черного моря, подавил  восстание поляков 1830-31 годов, венгров -  в 1849году.

Он уверовал, что его армия непобедима. Он уверился и в своей личной безопасности: это был последний российский император, который свободно прогуливался по городу и разъезжал в экипаже по всей столице, пренебрегая охраной.

В 50-е годы 19 века главным узлом противоречий между великими державами Ев ропы, к которым относились Англия, Франция и Россия, являлся  Восточный вопрос – о сфере влияния в Оттоманской империи, включавшей в себя Северную Африку, Балканы  и Ближний Восток.

Русские пытались усилить свои позиции дипломатическим нажимом на турецкое правительство, воспользовавшись обострением конфликта между католическим и православным духовенством из-за святых мест в Палестине. В феврале 1853 направленный императором  чрезвычайный посол князь Меньшиков потребовал от Порты поставить всех православных подданных, находящихся на территории Оттоманской империи, под своё покровительство. Он знал, что его союзники Австрия и Пруссия поддержат его. Расчёт был и на то, что давние соперники и враги Англия и Франция не смогут образовать военного союза, а Порта не примет их как своих  сторонников, памятуя, как обе они старались наперебой подчинить себе сырьевой рынок  Турции.

Но Порта, поддержанная Англией и Францией,  отклонила требование российского императора.

В мае 1853 посольство князя Меншикова покинуло Константинополь. Дипломатические отношения были разорваны.

Англо-французский флот вошел в Черноморские проливы и стал на якорь у Константинополя.

Где бессильна дипломатия – за дело берётся армия.

У русских были причины, а турки предоставили повод.

В июле 1853 русские перешли реку Прут, занимая княжества Молдавию и Валахию, находившиеся под покровительством Турции.

150-тысячная турецкая армия  стояла на Дунае и 100-тысячная – на границе в Закавказье, когда Порта 26 сентября 1853года предъявила России ультиматум с требованием отвода ее войск из Молдавии и Валахии. Но русские не ушли, хотя их армия оставалась на положении мирного времени.

4октября, не дожидаясь срока ультиматума, Турция объявила России войну. Её союзники в ходе Крымской (Восточной) войны вели боевые действия на Дунае ( там русские вынуждены были стоять 250-тысячным  войском, а это была четверть всей русской армии,  так как хитрые австрийские дипломаты не вставали пока ни на чью сторону), на Балтийском  и Белом морях и у берегов Камчатки. Цель была – расчленить Россию  и лишить её  выхода к морям.

В марте 1854 флот Англии и Франции блокировал морское побережье России.

13 сентября в Крыму высадилась англо-франко-турецкая армия: 89 военных кораблей и 300 транспортных судов.

В октябре Севастополь, не имевший укреплений с суши, был в блокаде. Руководившие обороной Владимир Алексеевич Корнилов  и Павел Степанович Нахимов затопили два корабля, перегородив вход в бухту. После несчастного для русских сражения на реке Альме Севастополь оказался в блокаде. Но русские не отсиживались в крепости. 24 октября, например, они провели атаку на Инкерманские высоты,  занятые англичанами, да такую, что высоты несколько раз переходили из рук в руки. Потери англичан были столь велики, что штурм Севастополя пришлось отложить на неопределённое время.

Только через 349 дней, в сентябре 1855, Севастополь был оставлен. Он был разрушен весь.

Затем решили захватить Керчь и Еникале, дабы предупредить укрепление пролива русскими. Десанты англо-французской эскадры заняли Керчь, она почти год находилась в оккупации. Открытая с тыла Павловская батарея и старая, еще турками строенная, Еникальская крепость не могли сдержать превосходящие силы союзников, десант коих насчитывал до 25 тысяч человек. Русские приняли решение заклепать оружия, уничтожить все припасы и отступить  на Феодосийскую дорогу, препятствуя проникновению неприятеля вглубь полуострова и окружению восточной группы своих войск.

Союзники по - разному относились к оставшимся в городе керчанам. Французы с керчанами были вежливы, с дамами предупредительны, с детьми ласковы. Покупая что- либо, французы за все платили, чего нельзя сказать про англичан, которые держали себя вызывающе и грубо. Но и русские, заняв Париж после победы над Наполеоном, были галантны с парижанами. Нарушением дисциплины могла быть кража яблок из сада, не более.

Первое время союзники старались удерживать от грабежей  крымских татар и расстреляли 8 из них, но потом англичане и турки сменили татар и, пользуясь услугами караимов и евреев, служивших им проводниками, не оставили ни одного дома не разграбленным. Господа, я в данном случае выступаю как беспристрастный историк.

Через Керченский пролив в Азовское море прорвалась англо-французская  эскадра и обстреляла города Арабат,  Бердянск, Геническ,  Ейск, Мариуполь, Таганрог. А ведь об опасности этого предупреждал еще в феврале 1855 генерал-адъютант Хомутов: «За Керчию следует Азовское море, а за ним уничтожение всех наших запасов, не могу не удивляться, как против такой опасности не берутся меры».

Как  потом напишут историки: Крымская война обнажила…

Любая война, даже завершившаяся победой, обнажает слабые места  дипломатии,  армии,  оборонной промышленности и выше -  правителя.

Третий сын  Павла Петровича завершил свое царствование так же таинственно, как его старший сын Александр.

О кончине императора Николая I в Европе ходило много слухов, вплоть до предполагаемого самоубийства.

Версия эта неверна. Император был христианином, а добровольное лишение себя высшего Божьего дара -  великий грех.

Если самоубийство и было, то скрытое. В  феврале 1855 у императора началась инфлюэнца (теперь называемая гриппом). Сохранилась официальная бумага, где зафиксировано, что он отказался от лечения, положившись на волю Божию.

2 марта он скончался, не дожив до 59- летия  четырех месяцев.

37-летний  старший сын Александр Николаевич  после подписания Парижского  договора о мире принимает решение строить укрепления, ибо впечатление от беззащитности Азовского побережья было очень тяжелым. Международная обстановка требовала не считаться с затратами на вооружение. Во «всеподданнейшей записке» наместника  прямо говорилось о необходимости выделить нужные средства на строительство  «укреплений Керченского пролива, работы коих крайне полезно довести еще в течение будущего года до того, чтобы неприятелю не было возможности взять их с тыла, как в минувшую войну».

В июне 1856  оккупанты покинули Керчь. Город лежал в руинах.

А в августе первые военные инженеры начали работы на территории бывшего французского лагеря, в бухте Павловской, названной  в честь сына Екатерины  Второй.

Проект представили лучшие фортификаторы России – генералы Константин Петрович Кауфман и Эдуард Иванович Тотлебен..

Перегораживать Керченский пролив начали весной 1857: пароход  «Предприятие» и баржа грузились камнем,  тот перегружался на баркасы, кои ходили по канату по линии заграждения. Было начато строительство мощной крепости для того, чтобы закрыть вход из Черного моря в Керченский пролив. Лежавшую напротив крепости косу искусственно удлинили каменной насыпью, сузив фарватер. Теперь любой проходивший корабль оказывался под прицелом крепостных пушек. Керчь быстро росла, были приняты на жительство временнообязанные крестьяне, которых привлек хороший заработок на разработке камня и строительстве крепости.

Пролив перегородили в 1868,  оставив 405 саженей для прохода судов. Однако 5,5 километров каменной кладки постепенно разрушались штормами, льдами, и к началу 20 века она уже не была видна над морем.

А вот крепость осталась -  воплощение инженерного гения генерала Тотлебена, ставшего европейской знаменитостью.

На площади 367 десятин – то есть 400 гектаров - были построены более 300 сооружений, сверху для маскировки покрытые землей и дерном. Для солдат и казаков строительство крепости было не просто службой. Это была их жизнь. Никто не заставлял их, строя какое-либо здание – украшать его. Но они украшали, ведя фигурную кладку и по духу соревнования, и вспоминая  родные  веси. Они копали землю и разводили огороды, хотя их тоже никто не заставлял. Только офицеры могли привезти к себе семью и жить обычной семейной жизнью, каждый в отдельной «квартире». Солдаты жили в общих казармах, вы их  увидите - огромные, с потолками 5 -6 метров высотой.

Крепость строили 20 лет.  До конца 19 века это – крепость 1 класса, одна из семи  лучших крепостей России, вторая по значению после  Кронштадта приморская крепость.

Ее строили ветераны Крымской войны -  пехотинцы Виленского,  Минского и Литовского полков, солдаты строительных рот, кубанские казаки и вольные люди. Александр трижды приезжал сюда.  В 1861, осмотрев строящуюся крепость,  повелел: «В  честь трудов, понесенных  солдатами, наименовать люнеты, левый – Минского,  правый -  Виленского полка, а главный форт именовать форт Тотлебен.»

 Во времена  СССР  в крепости стоял воинский гарнизон.

Когда страна развалилась, Украина после  десятилетия забвения, затем -  попыток организовать музей – заповедник,  решила: Не пропадать же такому добру!

НАТОвские  военные инженеры провели модернизацию крепости.

Тотлебенская крепость почти вся была под землёй. Со стороны моря её было практически не видно. Когда-то это было оправдано: противник не должен был о ней знать.

Но теперь, 160  лет спустя, необходимость прятаться под землю отпала:  крепость давно занесена во все энциклопедии мира.

  Мы завершили строительство современнейших наземных укреплений, модернизировали старые подземные казематы – и теперь я могу приветствовать первую группу союзных войск.

У нас интернациональный гарнизон. Как  причудливо  претворяются мечты большевиков!

Русские знают,  конечно, о восстановлении крепости, но детали проекта, количественный состав и род оружия держатся в строжайшей тайне.

 Вам будет разрешено выходить в город, но при этом – никаких личных связей, близких знакомств. В городе могут быть листовки с призывами против НАТО. Читать, а тем более срывать их со стен не следует – это может быть провокация. Я  обязан вас предупредить, что слежение надлежащим образом будет организовано. Замеченные в порочащих связях будут немедленно уволены.

- И без права восстановиться?

- Да,  именно так.

- Сурово,- начал было Лех Вайделота, отойдя, но был прерван:

- DURA  LEX  SED LEX.

- Это  кто из нас  дура?

- Это латынь. Язык  Древнего Рима.

- Господин полковник прав. Мы на оккупированной территории.

- Украина – наши союзники. И, кроме того, тоже славяне.

- Это  мы славяне. А начальники сидят – вон где!

- Ты  имеешь  ввиду тех, за океаном?

- Да Америку ненавидят! Я всю Европу объездил! Там все говорят…

- Вот именно, объездил.

- Ребята,  не будем ссориться. Армия – это дисциплина и инструкции. Мы должны им следовать. Пока примите это как совет.

- Сурово,- опять пробормотал Вайделота, наклоняясь к своему земляку Ежи Стахевичу, но уже шёпотом. И не подружишься ни с кем, везде слежка, прямым текстом сказали.

   Офицеры тем временем обступили фон Меерса.

       - Господин полковник, Вы привнесли в английский  язык  ту точность, которая заменила приблизительность речи англичан, неизбежный спутник их чисто британской вежливости.

     - Комплимент сомнительный, но я его принимаю. А точность – это язык документов. Их мне приходилось изучать достаточно.

                                                          2 часть

Начались армейские будни. Служба есть  служба.

Но сухопутные  южные  поляки и чехи были рады. Море! Какие виды  открываются с высоких  холмов! И воздух – сухой, горячий, степной,  а с моря – бриз. Это не вечные облака в Судетах, и даже если светит  солнце – запросто через час может хлынуть ливень.

Французы не сторонились поляков, памятуя, что когда-то и королевой у них была урожденная Лещинская; и Мицкевич, и Шопен обрели у них родину. Да  и вообще французы не презирала других,  они презирали в других – отсутствие культуры. Высокие, стройные, аккуратные, отутюженные – образец элегантности. Но самыми  высокими – под два метра – и широкоплечими были два голландца из Амстердама. Их спрашивали о веселых кварталах red lights (красные фонари), но   они  хмуро отвечали, что ничего веселого там нет: все строго, по-деловому. Впрочем, личного опыта не выказывали. Крепкие рыжеватые немцы из Баварии и Тироля насвистывали свои песенки, как у себя дома, не печалясь и не скучая.

В город тоже ходили, только в увольнение по разрешению, и никаких самовольных отлучек – с этим у  начальника строго.

« Наша крепость неприступна!» - был его девиз.

Жерла туннелей смотрели с крутого  берега в сторону России. Там, через пролив,  лежит житница русских – Кубань.

Противоположный берег, внешне такой мирный, крестьянский, круглые сутки просматривался на экранах радаров.

На ночь Меерс – старый перестраховщик – установил еще и дежурство, в обязанности дежурных входило  визуально и на слух оценивать обстановку на берегу.

Летние ночи были теплыми, все вокруг спокойно,  днем после дежурства можно было отсыпаться  - в общем, ночные бдения не считались за тяжкий труд.

Но когда  пришел  первый шторм с дождем, возвестив наступление крымской осени, – на дежурство добровольцев не было.

И начальник отдела безопасности утвердил график.

- Запомните: подмены и отлучки, хоть на 5 минут, строго  запрещены.

День под свинцовым небом прошел хмуро.

 Вайделоту и чеха Скузита вызвали за час до дежурства, проверили быстроту реакции, давление, пульс.

Луч радара, отражаясь от противоположного берега, выписывал на экране обычные кривые.

Всё как всегда.

И дождь поутих.

Но  утром  они не пришли сдавать дежурство. Их ждали  15 минут, полчаса. 

Это было неслыханно! Кто-то сказал:

- Ну, Вайделота, понятно,  дисциплиной  не блистал. Но  не до такой же степени! А где второй?

Поляк Стахевич обиделся за земляка:

- Может быть, что-то случилось?

Он и двое из службы безопасности отправились на поиски. Они вышли из ворот,  обогнули стену и пошли вдоль  берега.

О высокие кручи яростно билось море. Кубань, невидимая за полосой  дождя,  только  угадывалась в тумане.

Они прошли 100, 200, 300 метров – никого.

И  вдруг  шедший  впереди закричал:

- Смотрите!

Лех  лежал на земле.  Как живой. Но был мертв. Он не был подстрелен, ранен -  с виду целый и невредимый,  но мертвый. Возле  него возился  испуганный   Скузит.

- Что с ним?

- Я не виноват, - запричитал чех,- я только утром, когда рассвело, увидел… Я всё ему делал, как нас учили…Массаж сердца, искусственное дыхание…

- Ему не поможешь. Он уже холодный.

Стахевич не мог с этим   смириться:

- Я все же должен попытаться. Он холодный, потому что замёрз на земле.

- Он  мёртв уже несколько часов.  Неужели ты не видишь?

- Мы должны нести его в крепость?

- Тут явный криминал. А  в таком случае тело оставляют не трогая. И  старайтесь тут не топтать.

Стахевич  позвонил в  службу безопасности. Приказ был: «Ничего не трогать. Ждать.»

Пришел сам начальник,  Серж Ашиль  Лаборе, с ним двое из его службы и врач-чех.

- Тут требуется не врач, а детектив,- мрачно изрёк пан Зденкин.

- Такой должности у нас не предусмотрено. В конце концов, даже старушка Марпл…

-… Разгадывала деревенские происшествия…

- Убийства, доктор! А от Вас пока лишь требуется дать медицинское заключение.

- Да, да,- примирительно закивал Зденкин.

Двое солдат и врач отправились с мёртвым телом на носилках  в крепость, а Лаборе и его  сотрудники приступили к осмотру места. На  влажной земле отчетливо были видны следы грубых армейских ботинок Вайделоты и Скузита. И больше ничего.

Они обследовали весь путь часового, но самый  тщательный осмотр ничего не добавил.

- Пойдём к Зденкину.

Вердикт врача был неожиданным: Смерть наступила 4-6 часов назад от разрыва сердца.

- Вы уверены?  У такого здорового парня?

Доктор, не обижаясь на бестактный вопрос непрофессионала, торжественно откинул простыню и продемонстрировал вскрытый  труп.

- Вот видите: маленькая дырочка. Сердечная мышца омертвела и разорвалась.  Это очень редкая смерть.

Лаборе старался скрыть потрясение:

- Отчего это может быть?

- В данном случае – трудно сказать. Организм был молод и крепок.

 Лаборе спросил врача:

- Что доложим начальству? И надо как-то подготовить сообщение родным.

А потом  мягко добавил:

- Жалко парня. Природа ему отмерила не менее ста, а прожил – 20.

Но Меерс не сентиментальничал:

- Это ЧП!  Лазутчики ходят, а мы не видим!

- Позвольте доложить. Вот план. Вот его участок, где он ходил. Не обнаружено никаких следов, ничьего постороннего присутствия.

- Что же,  у русских секретное оружие? А мы даже не можем послать протест: доказательств нет!

- Позвольте, господин полковник. Совершенно с Вами согласен: протест посылать некому. Одна редкая смерть  - еще не повод  для паники. Значит, и случай редкий. Наша  задача -  успокоить тех, кто стоит в графике на следующее дежурство.

- Вы правы. Пока -  всё в обычном порядке. А личному составу объясните, как о  редком случае редкой смерти. Тут и наша оплошность. Ведь  погибшего обнаружили только утром, когда рассвело. Выдать им очки ночного виденья! Только пусть аккуратнее с ними – это сложный и дорогой прибор.

Солдаты восприняли правильно,  то есть так, как им объяснили. Никто не хотел демонстрировать малодушие и нарушать дисциплину. На ночное дежурство, согласно графику, заступили  Стахевич и француз Матен.

Их более тщательно проверили  в медицинском кабинете,  у самого  Лаборе они еще раз  прослушали все наставления и пересказали все инструкции, Лаборе лично  перепроверил всё оружие и экипировку, вплоть до очков и батареек к ним.

Стахевич бодро прокричал:

        - В наряд готов!  (А про себя: Пане, змилуйся!)

Утром  Стахевич не вернулся. Он был найден на берегу без признаков жизни. Место оцепили, а тело отправили в медицинский корпус. Заключение было то же: «Разрыв сердца».

- Доктор,  Вы же говорили, что это очень редкая смерть?

- И повторю.

- Тогда почему?

-Я Вам еще вчера говорил: тут нужен детектив. Я бессилен.

- И что я доложу Меерсу? А может быть, и выше?

Лаборе решил сам поговорить с соотечественником, в спокойной обстановке, на родном языке.

-  Антуан, расскажи, что ты видел?

- Мсье Лаборе, честное слово, я не знаю, я ведь не смотрел на него все время. А потом взглянул в его сторону – а его нет. Я сразу побежал к его посту. Смотрю: он лежит на земле. Я прижался к его груди – сердце не бьётся. Хотел делать искусственное дыхание, а губы у него уже холодные…

- Ты ничего необычного не заметил?

- Нет, мсье.

- А звуков подозрительных не слышал?

- Нет.

Лаборе внимательно посмотрел в ясные глаза парня, на его простое лицо, но эта ясность и простота огорчили его своей бездумностью.

           - Антуан, откуда ты родом? Чем занимался?

          - Из Амбуаза, мсье. Это место, где много туристов. Я служил в сувенирной  лавке. Помогал  привозить, разгружать, расставлять.

Амбуаз в долине Луары! Резиденция Франциска I! Короля, который пригласил во Францию гонимого на родине Леонардо да-Винчи!  А тот в кожаном мешке привез с собой доску с любимым портретом прекрасной дамы – теперь величайшую картину величайшего в мире музея, «Мону Лизу»!

А для Антуана это просто «место, где много туристов». Лаборе вспомнил, как упивался когда-то «Закатом Европы».Всё оказывается в жизни будничнее, серее и  - печальнее.  И печаль эта беспросветна. Говорить не о чем.

           - Можешь идти.

- Слушаюсь.

Меерс не стал ругаться и кричать. Он оставил Лаборе на совещание, куда пригласил еще несколько приближённых.

- Ваши соображения, господа.

- Радар не определил никаких необычных объектов на той стороне. В воздухе тоже никого не было.  На месте происшествия, как и вчера,  никаких посторонних следов.

.- Ну,  теперь это определять труднее, ведь погибли уже двое.

- А осмотрели ли берег? Сам спуск, кручу? Может быть, кто-то подплывает ночью?

-Да, господин  полковник, берег осмотрен. Ничего не обнаружено.

-Позвольте высказать парадоксальное предположение,- попросил  майор Бруно Миллер.

-Да, прошу Вас.

- Мы исходим из того, - он оглядел присутствующих – фон Меерса, Лаборе, майора Мортона и капитана Штейна, – что Украина - наш союзник, а Россия – противник, хотя и с мирным договором. Но на Украине много русских и много детей и внуков тех,  кто пережил оккупацию  Крыма. Вы думаете, они простили Аджимушкай? Я читал об этом. Под землю спрятались  10 тысяч, а вышли живыми – несколько десятков.

- Статистика, может быть, и правильная, но это они пусть Сталина благодарят. Кто не слушал его пропаганды и не лазил в катакомбы - остались живы. Зверства преувеличены. Мирных жителей не убивали. На территории Крыма действовала 11-я армия под командованием Эриха фон Манштейна. Это военный старой прусской школы из семьи генерала артиллерии Эдуарда фон Левински. Великий полководческий талант. В нём не было ничего садистского.

- Это его Гитлер отстранил от командования?

- Да, в марте 1944.И с его отставкой рассеялась последняя надежда на исход войны вничью. Что поделать! Наполеон собирал вокруг себя таланты, а Гитлер и Сталин – серость, отстраняя тех, кто смел им возражать.

- А Жуков?

- Без него бы Россия проиграла войну. А со смертью не шутят!

- С Вашего позволенья, я продолжу. Может быть, наши две смерти – не с того берега?

- Ах, Вы  вот о чем!

- А ведь это версия! Но как  проверить? Ввести комендантский час в городе? Мы на это не имеем  права.

- Надо  выставить дополнительные посты на городской дороге.

- Записывайте, господин Лаборе. Сегодня же - второй график. И – самых проверенных и дисциплинированных. Обратите внимание: оба погибшие – поляки. Поспрашивайте, не были они замечены с наркотиками или всякими экстази?

На ночь были выставлены еще  двое часовых. Поляков больше не брали. На городской дороге – чехи, на берегу по графику выпало  немцу и  голландцу. График Лаборе решил не менять, чувствуя, что  любые новшества внесут еще большую сумятицу.

Утром чехи сдали пост.

Голландца и немца не было.

Такого  волнения в сердце Лаборе не чувствовал давно, наверно, с  измены жены, когда, оставив парижскую квартиру, он подписал контракт и поехал в Крым.

Он побежал сам, прихватив доктора и двух сотрудников.

Обогнули  стену  и пошли вдоль высокого берега.

Нигде никого. Далеко  внизу гудело море, совершенно пустынное: кто рискнет выйти  в такую непогоду?

Впереди на тропинке что-то  замаячило. Лаборе почувствовал суеверный страх.

Здоровенный голландец  лежал, как будто его сбили с ног. Это было дикое зрелище: неужели и у него оказалось слабое сердце? Немца они нашли не сразу. Он сидел  в кустах и беззвучно плакал. Спрашивать его было бесполезно, он был в каком-то оцепенении.

Голландца анатомировал  доктор. Заключение было то же.

Затем к доктору привели немца. Пан Зденкин внимательно осмотрел его и поставил предварительный диагноз: кардионевроз.

- Он в шоке от случившегося, но вменяем и может говорить.

Однако толковых объяснений от него добиться не удалось, он повторял, как заклинание, одно слово: « Это мистика, мистика!»

Пришлось с ним согласиться: это была  какая-то мистика,  это не укладывалось в голове!

Даже Меерс перестал думать, КАК и  ЧТО доложить начальству. И его охватил страх. Перед подчинёнными он еще держался, но наедине с собой… Главное, что он не мог ни за что зацепиться. Версий не было. Мозг отказывался работать.

Он  вызвал Лаборе, Миллера и Зденкина : первого – как начальника отдела безопасности, второго – как товарища и компатриота, Зденкина – как врача.

Всем остальным объявил, что выслушает все догадки, какие у кого возникнут. Вот так, просто и демократично.

Лаборе сидел подавленный, Миллер – непроницаемый,  и он обратился к чеху:

- Пан  доктор,  объясните с точки зрения медицины. Ведь все они были здоровы? Наркотики исключены?

- Да.

- Почему же вдруг – сердце?

- Я думал об этом. Это может случиться от сильного испуга.

-  Но  там нет зверей, хищных птиц.  Не  воробья же! И все лето, когда живности было больше,  их никто не пугал.

- Подождите, подождите, - вдруг как бы очнулся Лаборе, -Действительно, всё лето… Всё лето… Дайте мне подумать.

И он, не прощаясь,  ушел.

У себя он лег, не раздеваясь, вперив взгляд в потолок.

Отбросим все НЛО,  секретное оружие на крестьянских полях Кубани.

Летом, когда живности было больше – никто солдат до смерти не пугал. Что же изменилось?

Ему казалось, что разгадка где-то рядом.

Нет, ускользает. Он слишком расстроен. Ведь это -  его отдел! И – три ЧП !

Он позвонил Меерсу:

- Господин полковник,  Вы позволите пока отменить этот пост?

Тот запротестовал было:

- Это нарушение инструкций.

Но потом согласился. А  Лаборе подумал:

-А  если самому пойти, но объявить, что никого там не будет? В конце  концов,  это дело офицерской чести.

Он стал готовиться к ночному визиту: проверил оружие,  обувь. А если еще надеть бронежилет?

В дверь постучали.

- Извините,  Серж,  нет ли у  Вас  аспирина? - это Мортон.

Явный предлог, но у англичан всегда так. Лаборе  впервые за  три дня улыбнулся:

- А без экивоков нельзя? Мы  ведь друзья, не так ли?

- Да, простите, Серж.  Я всё думаю об этих парнях… А куда Вы в бронежилете?

- Никому?  Тогда скажу.

- Я и сам  догадался. А почему – никому? Вы собираетесь  идти один?

- Да.

- Это очень опасно. Может быть, они и погибли, потому что были одни. Надо бы побольше людей взять с собой.

- Побольше? Я  сам собираюсь туда тайно, чтобы все думали, что никого не будет!

- Не возражайте, я  пойду с Вами. А  больше – никому. Это и будет тайно.

  Друзья обсуждали детали вылазки. А когда стемнело, вышли незамеченными. Лаборе шел первый. Страха не было... Была напряженность. Но предупреждён – вооружён. Они бесшумно обогнули стену. Да и кто бы их услышал за ревом моря? И кто бы их увидел : южные ночи – глаз выколи.

- Где был пост? – прямо в ухо прошептал Мортон.

- У того туннеля с секретным оружием.

И они двинулись по тропке: впереди Лаборе, через три шага за ним – Мортон. Какого  рода в туннелях оружие – они знали. Нет там никакого излучения и прочих ужасов. Да и гарнизон об этом знал: контракты добровольные. Только после трех смертей солдаты начали  сомневаться в достоверности того, что им сказали. Но Лаборе знал твердо и  не боялся.

Вот и туннель. Он  заглянул туда. Чернота. Никто оттуда не вылезал, не стрелял. Он даже понюхал воздух -  ничего. Он предстанет героем и перед начальством, и перед своей глупой  женой: на кого его променяла!

И  вдруг он почувствовал, что слабеет,  задыхается.

И догадка сверкнула в его мозгу:

- Дефанс!

Он  рухнул на руки подоспевшему  Мортону. Тот оттащил его в сторону на пожухлую траву и хотел делать массаж сердца. Проклятье!  Этот  бронежилет! Пока он снимал его -  чувствовал, как обмякает тело друга в руках. Он забыл про все конспирации и закричал:

- На помощь!

Но за шумом моря его не услышали. Он  делал искусственное  дыхание, потом массаж,  снова дыхание, чувствуя,  что держит уже труп.

И тогда он разрыдался.

Ранним утром пан  Зденкин констатировал четвёртую смерть. Маленькая дырочка на беззащитном  сердце.

Мортона хотели отчитать за нарушение инструкций, но Меерс пришел, посмотрел на его безжизненное лицо и велел прислать ему доктора.

Мортон  встретил  доктора неожиданным вопросом:

- Дефанс. Вам это ничего не говорит?

- Я  там был. Это   современный квартал на западе  Парижа.

- Ах  да. Я просто в каком-то отупении. А теперь вспомнил. Но и почему  он назвал его перед смертью?

- Может быть, он там жил?

- Нет,  он жил на улице Фош, 16й  округ. Это самый роскошный район  Парижа. Но Вы там были, в квартале  Дефанс?

- С  экскурсией.

- И что Вам  о нем говорили?

 Зденкин задумался, и надолго. Мортон смотрел на него как на Бога.

- Подождите, Мортон. Я, кажется, вспомнил. Гид говорил, что там какое-то сложное инженерное решение. Чтоб ветер не сбивал людей. Там какие-то завихрения…Ну,  да Вы  должны лучше разбираться.

Теперь пришел черед Мортону  задуматься. Но подсказка была!

- Завихренья! В  туннеле! А  летом не было! Летом  не было  штормов! Я это изучал! Это инфразвук!

Полковнику доложили о догадке Мортона, и он вызвал его к себе.

- Блестяще, Мортон! Вы не только прощены, но, по чести, должны быть представлены к награде. Вы, наверно, знаете, какие нелепейшие слухи ползли по гарнизону? Стали верить уже и в мистику! И это в современной армии! Вы дали разумное объяснение. Физика, чистая физика!

- Боюсь, что разочарую Вас, господин полковник. Не всё так просто. Вы сами рассказывали, сколько пережила эта земля. То, что нам кажется просто физическим явлением – это, может быть, её своеобразный протест, ведь земля не может кричать, стонать.

- Мортон, о чем Вы? Какой протест земли? У нас погибли всего 4 человека, и этому есть объяснение!

- Но ведь мы пока здесь ничего особенного и не сделали…

( послесловие: написала этот рассказ, а буквально через год корабли НАТО стояли на рейде в Феодосии под протестующие крики местных «Нас богато  против НАТО»)