Высокий суд! Уважаемые присяжные! Дамы и господа!
Меня признали виновным в покушении на убийство, но я не протестую. Я заранее согласен с приговором, признаю себя виновным и жду решения суда. И дело вовсе не в раскаянии, как вы могли бы подумать. Тот, кто сидит напротив меня, заслужил смерть. Он должен умереть не один раз, причём самым страшным образом. Ибо нет ему прощения за содеянное. Если бы предоставилась возможность, я бы умертвил его, не задумываясь, прямо в зале.
Вы спрашиваете, в чём я обвиняю свою жертву? Нет, он не жертва. Он убийца, мерзкий, бездушный и безжалостный. Я ненавижу эту гнусную тварь, ничего общего с человеком не имеющую, это тупое, агрессивное существо в кожанке. И сейчас вы узнаете, что совершил этот гад, которому стоило бы выдавить его наглые белёсые гляделки...
История, разрушившая мою жизнь, произошла семнадцатого мая... Какого года? Текущего, разумеется. Да, я отлично отдаю себе отчёт в том, что на дворе апрель, и до семнадцатого мая ещё больше месяца. Но всё это обязательно произойдёт, если не здесь, то в других воплощениях. Иначе и быть не может, так устроен наш мир, жёсткий и жестокий. Нет, я не собираюсь замолчать. Я имею право на последнее слово, cлушайте и больше не перебивайте!
Мы с женой в тот вечер собирались в кино на премьеру очередного блокбастера. Я заранее купил билеты и был очень доволен, что мы будем одними из первых в нашей стране, кто увидит новый фильм прославленного режиссёра. Да, именно этот фильм. Нет, премьера не состоится семнадцатого мая, она состоялась семнадцатого мая. Для меня это прошлое. Проклятое, неизбывное прошлое, оживающее наяву... К слову: если вы не любитель подобного направления в киноискусстве, не ходите на фильм. Спецэффектами в наше время никого не удивишь, а по сути великий режиссёр... ну... исснимался, что ли...
Впрочем, я отвлекаюсь.
Итак, премьера. Мы с женой с удовольствием посмотрели эту зрелищную чепуху и решили после сеанса прогуляться по парку. Погода стояла удивительно мягкая, ярко светили звёзды сквозь вершины старых деревьев, и где-то за лесом угадывалась восходящая луна. Мы были в прекрасном настроении, шутили, дурачились и, разумеется, не обратили внимания на человека, вышедшего на нас из боковой аллеи. Проходя мимо, он вдруг резко выбросил вперёд правую руку, и адская боль вспыхнула у меня в животе. Я пошатнулся, сел на землю, схватившись за рану, и почувствовал, что кровь просачивается между пальцев. Всё произошло мгновенно. Жена успела лишь вскрикнуть, когда мерзавец ударил меня чем-то тяжёлым в висок. Я тут же потерял сознание.
Очнулся я от боли, холода и чьего-то тяжёлого взгляда. С трудом открыв глаза, я увидел перед собой фигуру, ярко освещённую фонарём. Человек глядел на меня с любопытством, как на недодавленного таракана. Заметив, что я пришёл в себя, он ухмыльнулся и даже помахал рукой в ёрническом прощании. Затем повернулся и пошёл прочь валкой уголовной походочкой. Я попытался проследить за ним, приподнял голову и в нескольких метрах заметил жену.
Она лежала на спине, обратив лицо в мою сторону. Ноги её освещала взошедшая луна, и я увидел, что она почти полностью раздета. Из-под бёдер медленно расплывалась тёмная лужа. Ноги и живот были покрыты глубокими порезами, кровь по капле скатывалась на асфальт. Глаза, широко открытые, застыли неподвижно, словно пуговицы на физиономии тряпичной куклы... Я понял, что она мертва, вернее, не понял, а только подумал, так как собственная боль притупила другие чувства, и не хватило сил ужаснуться по-настоящему. Я попытался приподняться и подползти к телу жены, но даже это оказалось невозможным. Новая волна боли ударила в живот, скрутила, и я снова потерял сознание, а очнулся уже в больнице.
Почему я не умер сразу? Зачем проезжал по этой заброшенной аллее одинокий ночной велосипедист, вызвавший полицию и скорую помощь? Как смогли врачи зашить мою печень, распоротую ножом убийцы? Если бы я умер... Боже, какое счастье не быть вообще! Вы, чья жизнь мирно течёт между семьёй и работой, не сможете этого понять, да я и не прошу. По сравнению с мраком подлинного существования трёхдневное небытие казалось наполненным бесконечным светом и счастьем. Возможно, так оно и было, просто эти блаженные дни не сохранились в памяти...
Вернувшись во тьму, я узнал, что жену уже похоронили. Погребение состоялось девятнадцатого мая. Сердобольные друзья решили не причинять мне дополнительных страданий, и всё организовали сами. Даже попрощаться не дали. Поэтому, когда я снова встал на ноги, мне оставалось только прийти на свежую могилу. Я сидел на траве у продолговатого холмика, насыпанного у бетонной кладбищенской ограды, смотрел на деревянную табличку с фамилией и думал о том, что жена умерла, её изнасиловали и убили, и меня хотели убить, только я не умер... Но ведь похорон не было! Не было их, и всё! С этими мыслями я возвращался в свою опустевшую квартиру, где всё осталось таким же, как и в тот чудовищный день, где всё ещё пахло моей женой, где в шкафу и на спинках стульев висела её одежда, посреди комнаты валялись торопливо сброшенные тапочки, а на кухне стоял стакан, из которого она пила перед тем, как идти в кино. И на стакане всё ещё виднелись следы её губ. И утюг также торчал на гладильной доске, как она его оставила. И лежали на комоде в прихожей второпях рассыпанные бусы и серёжки... Тогда всё происшедшее представлялось кошмарным сном, думалось, что жена просто решила прикорнуть днём, как иногда делала по выходным. Я бросался в спальню и обнаруживал там разорённую постель, которую уже несколько недель не решался переменить... Не в силах находиться в квартире, где каждая вещь помнила её прикосновение, я выходил на улицу, брёл по городу, не понимая, куда иду, а дорога неизменно приводила меня к кладбищу и свежему могильному холмику у бетонной ограды...
А дальше? Полиция, конечно, начала расследование, но стало ясно, что дело смотрится «глухарём», иначе убийцу давно бы задержали. Следователи подробно описывали всевозможные методы поимки преступника и просили набраться терпения. Я слушал их, мысленно возвращаясь на кладбище, где лежала моя единственная, любимая жена.
Но однажды летом, когда я снова бесцельно бродил по городу, моё внимание привлёк человек, шедший мне навстречу. Я всмотрелся...
И мир опять заблистал красками, солнце вспыхнуло с новой силой, победно взревели медные трубы! Сумерки закончились. Валкой криминальной походкой навстречу шёл убийца. Его лицо и фигуру я узнал бы из миллиона. Да, тот самый зверь в человеческом образе, который сидит здесь на свидетельской скамье. Он шагал неторопливо, слегка приоткрыв рот и глуповато озираясь вокруг.
После первых секунд сладостной эйфории появился страх: вдруг он меня узнает? Но подлец равнодушно прошествовал мимо, едва скользнув по мне пустым взглядом, и вошёл в небольшой магазинчик на углу. Стараясь вести себя незаметно, я вернулся и занял удобную позицию на автостоянке, откуда отлично просматривался магазин и всё, что происходило внутри. Мерзавец подошёл к прилавку и поздоровался за руку с продавцом, как завсегдатай или даже приятель. В лавке он пробыл недолго, от силы минут двадцать. Вышел с небольшим пакетиком и зашагал дальше. Я последовал за ним. Мой мозг заработал необычайно ясно и быстро. Я отлично понимал, что если обращусь в полицию, то даже в случае успеха начнётся долгий и нудный процесс, преступник наймёт адвоката, и приговор будет пустяковым, ведь смертной казни в нашей стране нет, а десяток лет для такого молодого бугая – чепуха, вынужденный отпуск. Он выйдет на свободу ещё раньше срока, и снова будет наполнять своей вонью мир... А кто вернёт мою жену? Кто ответит за её страдания? Кто мне вернёт жизнь? Нет, суд должен свершиться по моей воле и по моим законам. Это будет справедливо...
Я проследил путь убийцы до самого дома. Дикое, немыслимое везение: он жил всего в одном квартале от места нашей встречи. Теперь нужно было осуществить план, который созрел во время слежки. Удостоверившись, что мерзавец отпер дверь парадной своим ключом, я удалился и направился к упомянутому магазину. Разыгрывая беспечного покупателя, я вошёл в лавку, начал разглядывать товары и постепенно разговорился с продавцом...
Так начались мои три месяца вживания в роль сыщика. И Пуаро, и даже Шерлок Холмс мне в подмётки не годились – настолько изобретателен был я, стремясь выведать всю подноготную о том, кого собирался вскоре подвести к неизбежной финальной черте. Я узнал всё: каковы его привычки, маршруты, вкусы, связи, познакомился с некоторыми из его друзей и постепенно стал своим человеком в компании – в ЕГО компании! И наконец настал день, когда нас представили друг другу.
Поначалу он реагировал на меня с презрением. Ещё бы: на первый взгляд я чистый «ботаник». То есть, никакого интереса для него не представлял. Но недаром я три месяца носился по городу, вынюхивая, выискивая, разузнавая. Поэтому уже четверть часа спустя он пил со мной водку, хлопал по спине и говорил «да ты ваще реальный пацан». Как омерзительны были его прикосновения и проявления жлобско-дружеского участия! Порой внутри меня всё леденело от ненависти. Перед внутренним взором опять появлялась та самая аллея в парке, пустые глаза жены и тёмная лужа на асфальте. В такие минуты я готов был наброситься на него, как взбесившийся кот, но приходилось уговаривать себя терпеть ради цели, ради справедливости, ради мести...
Шли недели, месяцы. Наши отношения крепли. Постепенно он стал доверять по-настоящему и даже притаскивал всякие подозрительные пакеты, а я безоговорочно брал их на хранение и не задавал вопросов. Подлец и предположить не мог, что мне хорошо известны источники его заработков – перепродажа краденого и торговля марихуаной. За сотрудничество он даже платил кое-что, немного, но на жизнь хватало. Кстати, господин прокурор, возьмите это себе на заметку. Держу пари: у него дома и сейчас лежат граммов триста гашиша. Он обычно прячет их в специальном кармане с нижней стороны столешницы. Однако не будем отвлекаться.
Так продолжалось некоторое время, и мне всегда доставляла колоссальное удовольствие воображаемая картина расправы с этой гнидой. Я смаковал каждый момент разговора с ним и забавлялся рассуждениями, как бы он отреагировал, если бы вдруг прочитал мои мысли. И вот желанный день настал. Я арендовал маленький коттеджик в лесу, с просторной гостиной, удобствами, камином и глубоким, звукоизолированным подвалом. В течение двух дней пришлось свозить туда всё необходимое, а потом я объявил корешу, который расслаблялся после очередного «дела», что устраиваю офигенную вечеринку с нештяковыми тёлками. При слове «тёлки» его бельма аж засияли фосфорическим светом, и он немедленно согласился ехать, особенно, когда узнал про одинокий домик в лесу. Договорились приехать туда заранее, всё приготовить, а на следующий день прибудут девки. Пока, мол, выпьем, курнём, побазарим... И в пятницу вечером маленький автомобиль неумолимо увлекал нас к финалу.
Коттедж находился на отшибе, далеко от райцентра. Мы, весело болтая, разгрузили спиртное, мясо для шашлыков, разожгли камин в гостиной. Оба предвкушали, облизывались. Только он не знал, почему у меня от волнения дрожат руки, почему я так громко смеюсь, почему меня переполняет неземная радость... Когда мы уселись и откупорили по пиву, я больше не мог выдержать. Сказав, что мне надо в туалет, я встал, прошёл в сортир и вытащил из тайника заранее приготовленный шприц с ампулами. которые достал у знакомых студентов-медиков. Средство действовало только пару часов, но больше не требовалось. Завершив необходимые манипуляции, я посмотрел в зеркало и слегка опешил. Там бледнело совершенно чужое лицо. Безумный взгляд, кривая ухмылка, морщины на лбу... Пальцы дрожали, словно у алкоголика, голова кружилась... Спрятав шприц в ладони, я вернулся в гостиную. Мерзавец по-прежнему сидел в кресле у камина и, причмокивая, сосал пиво из бутылки. Я тихо подошёл сзади и вонзил шприц ему в плечо. От неожиданности он поперхнулся, пиво брызнуло на стол. Подлец вскочил, но было уже поздно: я успел нажать на поршень. Секунду-другую он в ярости таращил белёсые глаза, а потом выругался площадной бранью и попытался меня схватить, но укол уже начал действовать. Гад споткнулся о кресло и рухнул на пол. Даже в полубессознательном состоянии он продолжал отвратительно ругаться, пытаясь подняться на ноги. Его движения становились всё более вялыми, а голос слабел. Мало-помалу он скорчился на ковре и затих.
Я перевёл дух и отшвырнул шприц, который всё ещё сжимал в руке, словно оружие. Теперь настало время переходить к делу. С трудом – мерзавец оказался довольно тяжёлым – я оттащил его в бетонированный подвал, откуда наружу не могло вырваться ни единого звука. Затем, раздев догола, уложил брюхом вверх на массивный стол, надел на руки и ноги крепкие кожаные браслеты и намертво пристегнул их цепями к скобам в столешнице. Все девайсы я заранее приобрёл в одном секс-шопе, торгующем причиндалами для жёсткого секса. Чем такие лавчонки хороши: там никогда не удивляются и не расспрашивают, а выбор просто замечательный. Не магазин, а пособие для начинающего маньяка. Если кому интересно, могу дать адрес. Что, не хотите? Ну, как хотите.
Ещё несколько ремней притянули его тело к столу в разных местах. Убедившись, что такие путы не смог бы разорвать даже медведь, я поднялся наверх, тщательно запер окна и двери, погасил всюду свет и затушил камин. Вернувшись в подвал, достал чемоданчик с инструментами, открыл его и поставил на стул. Потом разжёг угли в чугунной чаше и сунул туда три маленькие кочерги с деревянными ручками. На столике разложил клещи, молоток, тисочки, ножи, колючую проволоку, длинные иглы и прочие мелочи...
Кажется, кому-то в зале стало дурно? Может быть, опустить эту часть рассказа? О нет, я вовсе не палач и не садист, а возмездие! Вечное, непрекращающееся возмездие! Не пялься на меня, ты, сволочь! Я отыщу тебя повсюду, куда бы ты не скрылся, и переломаю все кости по одной, как тогда, в подвале! А потом выпущу твои вонючие кишки и заставлю их жрать вместе с собственным дерьмом! Я снова отпилю тебе яйца тупой пилой, а в живот насыплю угли! И пока ты будешь корчиться и выть, я вырежу твои гнусные глаза! Заткнись, ублюдок! Подонок!
Короче говоря, когда всё кончилось, я сидел рядом с остывающим трупом, глядел на изуродованное лицо, которое уже не смог бы восстановить никакой патологоанатом, и курил, стряхивая пепел в заполненные кровью глазницы. Никаких чувств больше не было. Я рассматривал мёртвое тело и слегка удивлялся силе человеческого организма. Не знаю точно, сколько времени прошло, прежде чем мерзавец испустил дух, но никак не меньше трёх часов. Под конец он уже не орал, только хрипел, слабо булькая.
Я встал и встряхнулся. Только сейчас до меня дошло, что я весь залит его кровью, и первый же прохожий, увидев меня, мгновенно ринется звонить. Но глубокое безразличие к происходящему накатило и накрыло с головой, оставив лёгкий звон в ушах. Покачивась, будто пьяный, я поднялся наверх, вышел вон из коттеджа и, даже не закрыв за собой дверь, сел за руль. Наступила ночь. Дом смотрел во мрак пустыми окнами, похожими на отвратительные глаза убитого мерзавца. Впервые за весь вечер мне стало по-настоящему не по себе. Тогда я завёл двигатель и поехал. Куда, спросите вы? Конечно же на кладбище.
Могила постепенно зарастала травой, пробивавшейся сквозь осевшую кучу земли. В темноте я не увидел этого, но ощутил, погладив глинистый холмик. Из груди медленно выползла холодная, гадкая пиявка и свернулась клубочком во рту. Враг умер, и смысла в жизни больше не было. Помню, что, осознав это, я заплакал и стал царапать могильную землю ногтями. Она крошилась под пальцами, наощупь похожая на песочное пирожное. Слёзы застилали взор, в ушах стучал пульс, что-то шумело вокруг, вероятно, ветер в кронах деревьев. Невероятный вопль отчаяния вырвался из моей груди. Не видя ничего вокруг, я заколотил руками по могиле, когда вдруг меня схватили за плечо и затрясли. Но я не мог оторваться от глинистого холмика, обнимая его, прижимаясь к нему и поливая его слезами. Тогда возник знакомый голос, доносившийся издалека. Очнись, умолял голос, проснись, пожалуйста, проснись!
Я поднял голову и обнаружил, что сжимаю в руках мокрую подушку. В страхе я вскочил с постели и прижался к стене. Моя милая, любимая, единственная жена глядела на меня с тревогой и заботой, а сквозь щели в гардинах пробивался слабый утренний свет.
Это был сон! Вы понимаете? Чудовищный, длинный, кошмарный сон! Не в силах даже осознать, что ужас закончился, я сполз по стенке, тяжело дыша. Жена подбежала ко мне и крепко обняла. Я тоже прижал её к себе. Так мы просидели долго. Наконец, она выбралась из моих объятий и сказала, что я страшно кричал во сне. Потом добавила, мол, завопишь, если будешь спать в такой неудобной позе, и засмеялась. Она говорила ещё, но я почти не слушал, а только смотрел на её лицо. Она даже смутилась, но тут же вскочила на ноги и объявила, дескать, спать мы больше не будем, позавтракаем и займёмся уборкой, чтобы мусор из головы повымести, а вечером пойдём в кино, сегодня премьера. Утро в дом, сон за порог, добавила она. На календаре стояло семнадцатое мая...
Ближе к вечеру мы засобирались в кино, как всегда опаздывая, сердясь друг на друга и поочерёдно оккупируя ванную комнату. Затем оделись и помчались на остановку трамвая, который должен был прийти с минуты на минуту. К этому времени омерзительный ночной кошмар почти выветрился из моей головы. Но уже в трамвае накатило странное чувство, что я всё это уже видел. Оно появлялось толчками, вспышками. Вот удивительно знакомая девица пихнула меня в бок большой сумкой... По мосту за окном прошёл человек с собакой... Трамвай резко затормозил, зазвенев, а какой-то смуглый парень стукнул рукой по двери и крепко выругался...
Чем дольше мы ехали, тем чаще вспыхивало в мозгу ощущение, которое сейчас принято называть «дежавю». И когда мы вышли в центре, многочисленные проблески воспоминаний о том, чего не было, слились в едином могучем сиянии. Мороженое, брошенное на асфальт... Неисправный эскалатор... Человек в военной форме, пробежавший мимо... Запах хлеба из булочной... Блик солнца, прорвавшийся меж домов... Слепой баянист, фальшиво пиликающий «Калинку»... Порыв ветра, взметнувший пыль в переулке... Каждая мелочь говорила, кричала, орала: было! было! было!!! Но я никак не мог вспомнить того, что должно случиться, я только мог узнавать происходящее...
Когда мы сели в тёмном зале, жена уже догадалась, что со мной творится неладное. Но, зная мой переменчивый характер, ничего говорить не стала, надеясь на лучшее. Я же эту надежду потерял полностью, когда пошли первые кадры фильма. Я вспомнил его! Оцепенев, я наблюдал экранные события, зная, чем закончится действие. Постепенно чувства притуплялись, меня одолела странная апатия. Всё вокруг сделалось тусклым, звуки доносились приглушённо, словно сквозь восковые заглушки в ушах. Жена смотрела на меня с неподдельным беспокойством. Когда фильм подошёл к концу, она решительно встала и повлекла меня вон из кинотеатра. Я тупо повиновался.
Большой парк находился между центром и нашим районом. Жена свернула с улицы и зашагала по дорожке, скупо освещённой редкими фонарями, очевидно, собираясь срезать путь до дома. Я брёл, спотыкаясь о неровности и вяло осматриваясь вокруг. Сон возвращался, и проснуться было невозможно. Поэтому я нисколько не удивился, заметив знакомую фигуру, шагнувшую нам наперерез из тёмной боковой аллеи...
Надо ли рассказывать о том, что всё повторилось? Стоит ли описывать вновь навалившийся мрак, когда я открыл глаза в городской больнице? Похороны уже состоялись, поэтому, когда я выписался и пошёл на кладбище, то обнаружил лишь свежий могильный холмик и косо торчащую из него табличку с фамилией. Глядя на белые, слегка оплывшие буквы, я думал: что же, собственно, было сном? Первый кошмар или пробуждение? Ответ пришёл быстро. Ведь мне известно, кто убийца. Я знаю о нём решительно всё. Следовательно, его нужно разыскать, и если мои воспоминания ложны, если такого человека нет, то, стало быть, реальность наступила только сейчас, а всё предыдущее – лишь больничные видения.
И я нашёл его.
Ошибки быть не могло. Совпадали все детали: облик, имя, адрес, знакомства, все мелочи. Теперь не нужно было тратить столько времени на разведку. Не прошло и двух недель, как я уже вертелся вместе с ним в одной компании. Сон вовсе не был сном. Не спрашивайте, как это случилось, не имею ни малейшего представления. Я чувствовал только одно: всепоглощающую ненависть, целиком заполнившую то, что осталось от моей души...
Всё оказалось гораздо проще и намного быстрее. И домик в лесу не изменился, и все предшествующие события повторились с некоторыми незначительными нюансами, словно отснятый дубль, не вошедший в картину. Я долго выбивал из него признание. И он сознался, скуля, словно издыхающий уличный пёс, моля о пощаде. Нет, никаких угрызений совести я не испытывал. Я вообще не чувствовал ничего, кроме ненависти и желания, чтобы мерзавец пожил подольше, дав возможность сполна насладиться его мучениями. Но он издох. Не сразу я заметил, что потрошу остывающий труп. И тут же ненависть исчезла без следа, осталось только ощущение потери и никчёмности существования. Снова я сидел рядом с мертвецом, курил, стряхивая пепел ему в кишки, и думал: а дальше? Подвальные стены пульсировали, сочась слизью и сукровицей, свет неоновой лампы под потолком то слабел, то снова разгорался... В какой-то момент он засиял так ярко, что заставил меня зажмуриться. Сквозь пылающие веки проникало багровое сияние, по телу разлилось странное тепло. Стряхнув оцепенение, я заставил себя осмотреться. Я сидел в шезлонге на балконе своей квартиры и, держа в пальцах горящую сигарету, щурился на яркое заходящее солнце.
Ещё не веря, я встал и на подгибающихся ногах пошёл в комнату. Первое, что я заметил – настенный календарь. Передвижная рамочка стояла на дате: пятнадцатое мая. В квартире никого не было.
Трудно описать мои чувства в этот момент. Если вы думаете, что это была радость, вы ошибаетесь. Самым главным ощущением стал ужас. Я заметался по дому, натыкаясь на мебель и сильно ушиб мизинец ноги об угол шкафа. Резкая, зудящая боль отрезвила меня, заставив сесть и обдумать создавшееся положение. Бесспорно, произошло второе перемещение, вновь бросившее меня в прошлое. Теперь уже сомнения исчезли полностью. Случившееся больше не казалось сном, оно превратилось в воспоминание о реальных событиях. Но они начнутся лишь послезавтра! Стало быть, у меня есть время, чтобы всё изменить. И сделать это просто. Достаточно никуда не ходить в день премьеры. Нужно остаться дома, переждать, пока самый чудовищный день моей жизни не канет в пустоту, где ему и место. Сосредоточившись, я вспомнил, куда жена положила билеты на кинопремьеру. Точно, они оказались именно там, в верхнем ящике письменного стола. С торжествующей улыбкой я отнес их на кухню, скомкал и бросил в пустую мойку. Затем чиркнул зажигалкой и радостно смотрел, как обращается в пепел мучительный кошмар.
Едва я успел ликвидировать последние следы аутодафе, в замке входной двери повернулся ключ, и в прихожую вошла жена. Она недоверчиво принюхалась, почуяв запах дыма, но я уже бросился к ней и стал бешено обнимать. Она засмеялась и спросила, мол, что это на меня нашло, но я не мог остановиться...
Настало семнадцатое мая. Приближался вечер. Жена начала искать билеты и, понятное дело, не нашла. Она перевернула весь дом, пребывая в совершенном изумлении от загадочного исчезновения, а я только мысленно улыбался. Завершив бесполезные поиски, жена потребовала немедленно купить новые билеты, и пришлось уверять её, что в день премьеры это уже невозможно. Она, естественно, расстроилась, но потом махнула на всё рукой, и мы решили посмотреть телевизор, коли поход в кино сорвался. Солнце зашло, город засветился разноцветными огнями. Я сидел со своей любимой, единственной супругой, держал её за руку и думал только о том, как мне удалось обыграть саму Судьбу. Я ласково сжимал ладонь жены, когда вдруг почувствовал невероятную перемену. Её тонкие пальцы ослабли, словно кости внезапно превратились в хрящи. Я испугался и машинально сжал её руку. Жена повернулась...
Мне показалось, что вместо человека в кресле сидит манекен и смотрит на меня пустым взглядом. Лицо обмякло и размазалось, будто пластилиновое. Я в ужасе шарахнулся и чуть не упал, натолкнувшись на край стола. Жена вскочила с кресла и заговорила. Да, голос тоже изменился, он поплыл точно так же, как и лицо, стал тягучим и липким. Я даже не слушал, что она хочет сказать. Я понял только одно: Судьба снова настигла меня, и безнадёжными оказались попытки её обмануть. Было около половины двенадцатого вечера. Именно в это время мы с женой возвращались домой по аллеям тёмного парка в том, казалось бы, навсегда исчезнувшем мире.
Реальность перешла в безостановочный кошмар. Я бродил по квартире, охваченный смертной тоской, а за мной по пятам следовало нечто, ещё недавно бывшее моей женой. Оно пыталось говорить, заламывало руки, хлопало дверями, что-то кричало вязким, ломающимся голосом, но я думал только о голом мёртвом теле, лежащем под фонарём...
Утро оказалось ещё страшнее ночи. Лицо этого существа плавилось, его черты искажались. Угол рта сполз к подбородку, нос расплющился, глаза растеклись чернильными кляксами, поредевшие волосы колыхались, будто плавали в воде. С кистей рук свисали капли полужидкой плоти. И оно упорно что-то чирикало, стонало, выдавливало из раздувшегося горла обрывки фраз. Невероятно, но изменения коснулись и всей обстановки. Паркет пошёл волнами, я спотыкался о гребни маленьких деревянных дюн, стены вытягивались, как резиновые, стремясь к тому центру, фокусу, который оно образовывало своим дряблым, осевшим телом. Если оно задевало мебель, то место соприкосновения выпускало длинный язык, пытавшийся слиться с восковой, зыбкой фигурой, и застывавший в густом вареве, в которое теперь превратился воздух. Вскоре вся квартира покрылась наростами и бородавками, между ними приходилось протискиваться, как в густом лесу. Двери застряли в перекошенных косяках, однако оно их открывало совершенно свободно. У меня страшно болела голова, пустой желудок сотрясали приступы тошноты. Я лежал на сплющенном в лепёшку диване и следил за движениями бесформенной амёбы, ползавшей по изуродованным комнатам. Свет, проникавший в искажённое окно, делался всё более красным, превращая и без того чудовищную обстановку в настоящий ад. К вечеру и звуки исчезли, сменившись назойливым звоном в ушах. Наконец мой мозг сдался и отключился, не в силах выносить этот ужас, который не смогла бы передать даже кисть самого Брейгеля. Я потерял сознание.
Когда я очнулся, всё вернулось на свои места. Квартира снова стала прежней, вчерашний бред исчез бесследно. В воздухе носился мерзкий запах, на полу виднелись пятна рвоты. Наступило девятнадцатое мая – день похорон.
С невероятным трудом я сполз с дивана и обыскал квартиру. Как я и предполагал, никаких следов моей супруги не обнаружилось. И для того, чтобы окончательно убедиться в непоправимости происшедшего, мне оставалось только побывать на кладбище. Я отправился туда и нашёл свежую, только что засыпанную могилу.
Говорят, третий раз за всё платит. Глупая, бессмысленная поговорка. Ни третий, ни десятый, ни тысячный раз не в состоянии оплатить бездушное деяние Судьбы, никакое возмездие не в силах унять боль, никакая месть не способна вернуть жизнь. Тогда я ещё этого не знал. И, стоя над глинистым холмиком, я поклялся, что убийца, который нанёс свой смертельный удар в прошлых воплощениях, должен понести заслуженную кару. Он будет умирать столько, сколько понадобится, чтобы восстановить справедливость. Он будет умирать страшно и долго, в чудовищных муках, умирать бесконечно, и будет так до тех пор, пока сама Судьба не ужаснётся и не вернёт мне погубленное счастье... Я поднял с земли обломок камня, подошёл к бетонной ограде и процарапал на ней короткую вертикальную линию – самую первую. А затем покинул кладбище и отправился на поиски объекта мщения. И нашёл его там, где и рассчитывал.
Я быстро уяснил одну забавную вещь. Вернуться удавалось лишь тогда, когда я приканчивал этого мерзавца. Связь между его смертью и моими перемещениями так и осталась неясной. Вполне вероятно, что сам акт свершения мести служил неким трамплином, катапультировавшим меня обратно в прошлое. Эта гипотеза, похоже, близка к истине, поскольку без уничтожения врага не происходило перемещения, как бы я ни старался. Но стоило хотя бы размозжить ему голову палкой, как я снова обнаруживал себя в прошлом, где ещё была жива моя любимая, где я мог хотя бы несколько минут прожить счастливым... Но короткое счастье всегда заканчивалось одинаково. Семнадцатого мая, в половине двенадцатого вечера, милое, красивое лицо жены начинало превращаться в плавящуюся пластилиновую маску. Я ждал этого страшного момента, втайне надеясь, что Судьба смилуется, но надежды оставались тщетными. Сюрреалистический кошмар на тридцать шесть часов связывал меня, заставляя мучиться рвотой и головной болью. А потом мне оставалось только пойти на кладбище к свежей могиле. И я снова и снова сидел там, рассматривая рыхлую глинистую землю и суетящихся маленьких чёрных муравьёв, прокладывающих тропки среди песчинок, а затем поднимал острый обломок камня и добавлял ещё одну черту к ряду выцарапанных на бетонной ограде коротких палочек, подобных тем, которыми заключённые в тюрьме отмечают дни и годы своего заточения.
Со временем обнаружилось ещё одно любопытное обстоятельство. Оказывается, чем дольше и тяжелее мучился мой враг перед смертью, тем, так сказать, туже натягивалась катапульта, отбрасывающая меня назад. Поняв это, я стал изобретать самые немыслимые способы казни. Я внимательно проштудировал книги об инквизиции, средних веках, эпохе Ивана Грозного. Я стал настоящим экспертом в области издевательств и пыток, выдумывал новую, ещё более страшную и долгую смерть, а потом с наслаждением осуществлял месть. Я расчленял его заживо, кромсая тонкими ломтиками, словно буженину для праздничного стола, поджаривал на медленном огне, вспарывал ему живот и запускал во внутренности насекомых, часами сдирал кожу, пытал элетротоком, жёг паяльником гениталии, клещами отрывал от тела кусочки мяса и запихивал их ему же в глотку. Несколько раз я сковывал его и хоронил заживо в тесном склепе старого бункера, который как-то обнаружил в лесу. Однажды он продержался целых три недели. Я лил ему в щель воду из канистры, но только чуть-чуть, чтобы он слизывал её с пола, но не мог утолить жажду, а жрать давал лишь немного солёной рыбы. Вскоре он совсем свихнулся и стал выть, словно вервольф в лунную ночь. А как оттуда воняло, боже мой! Мне доставляло невыразимое удовольствие воображать, как он ворочается на загаженном полу и, стоная, лакает смешанную с мочой воду... Тогда меня отбросило на целых два с половиной года. Это был настоящий подарок Судьбы – два с половиной года счастливой жизни...
Простите, не расслышал. Да, разумеется. Я пытался жить дальше, причём, не один раз. У меня появлялись и другие женщины. С одной из них я пробыл вместе около полутора лет. Но это ничего общего со счастьем не имело, я лишь пытался с их помощью отгородиться от самого себя. В конце концов они бросали меня, а иногда я сам бросал их и возвращался к своему подлинному существованию: вновь и вновь разыскивать убийцу и вершить суд, живя местью, дыша ей, исступлённо надеясь и веря, что когда-нибудь моё заключение подойдёт к концу...
Однако сейчас привычный ход событий изменился. Полагаю, так получилось из-за того, что я решил казнить мерзавца до наступления семнадцатого мая. Возможно, поэтому мне не удалось осуществить месть, ведь убийство фактически ещё не произошло. Последовательность событий нарушилась, убийца не попал ко мне в руки. Теперь я нахожусь в зале суда, а подлец, живой и здоровый, сидит на скамье свидетелей и пялит свои белёсые тупые бельма...
Вы утверждаете, что я безумец. Ладно, допустим. Но тогда объясните мне, почему, когда я, сызнова вернувшись, прихожу на могилу, то обнаруживаю на ограде всё те же нацарапанные палочки, отмечающие количество моих возвращений? И откуда я мог узнать столько подробностей о жизни моего врага, с которым, по утверждениям его самого, знаком всего пару дней? Я был бы рад просто сойти с ума, это означало бы спасение, выход, конец кошмара. Но мне хорошо известно, чем закончится этот судебный процесс. Меня ждёт свежая могила, бетонный подвал и запах крови, от которого уже никогда не избавиться...
Милая моя, родная, единственная! Не гляди на меня с таким ужасом! Я уверен, что перемещался в прошлое только мой разум. Наверное, я создал своими перемещениями огромное количество параллельных вселенных, неизменно покидая их в день твоей смерти. Может быть, как только я уйду из этой реальности, тот человек, которого ты любила, вернётся назад, в своё тело, откуда я вытеснил его, попав в твой мир. Прости меня. Я всего лишь хотел быть счастливым вместе с тобой. Ведь существует хотя бы крошечный шанс, что теперь всё будет по другому. Ты только не бросай меня, пожалуйста! Приходи в тюрьму на свидания. Большого срока мне не дадут, даже если прокурор добьётся своего. Скорее всего, впереди психиатрическая лечебница, но и это скоро закончится, лишь бы минули те три страшных майских дня. Мы будем говорить с тобой, я смогу держать тебя за руку, смотреть в твои прекрасные глаза и надеяться. Но если семнадцатого числа твоё лицо начнёт плавиться... Тогда я знаю, что буду делать дальше.
Сразу по возвращении я найду чистую тетрадь и подробно опишу в ней всё, что со мной происходило, а затем отправлюсь на кладбище. По дороге загляну в маленькую оружейную лавку, где частенько бывал, чтобы полюбоваться элегантными охотничьими ружьями, сверкающими армейскими ножами и свирепыми самурайскими мечами. Там я приобрету коробочку патронов и один давно приглянувшийся пистолет. Продавец хорошо меня знает, поэтому продаст его без всяких сомнений. А потом пойду к твоей могиле и немного посижу там, прежде чем окончательно поставить точку. Люди, которые меня найдут, обнаружат тетрадь во внутреннем кармане куртки. Они прочитают эти записи и всё поймут. А если не поймут, то не откажут мне в последнем желании: похоронить меня между свежей могилой и бетонной оградой кладбища, покрытой на всём своём протяжении короткими палочками, вроде тех, которыми заключённые в тюрьме отмечают дни и годы своего заточения...
Дамы и господа, я закончил. Благодарю вас за внимание.
