Начиная писать рассказ о нем, почему-то сначала я подумала написать его на английском языке. Но потом, вспомнив о том, как он смеялся над моим акцентом, решила писать по-русски. Костас, прости, но твой русский все же не так хорош, как ты считаешь. И даже не так хорош, как мой английский. И даже если ты прочитаешь этот текст где-то, то, вряд ли, поймешь и половину написанного. А если и поймешь, то не поверишь, что будет в нашей ситуации очень хорошо.

Эта история (или как он говорил исторИя) случилась со мной летом 2011. Подруга забросила мою анкету в Интернет на сайт знакомств с иностранцами. Когда приятный голос с легким акцентом раздался в моей телефонной трубке, я еще не была в курсе ее  инициативы, но уже была в нужной кондиции для того, чтобы слушать комплименты человека, которого никогда не видела. Предательство мужа, подготовка к разводу, поиск новой работы и трехлетний ребенок – полный комплект счастья для двадцати четырех лет. Не знаю, как так вышло, но буквально через три телефонных звонка, я уже была готова приехать к нему на Кипр и остаться там навсегда. И что самое при этом странное, ни о какой любви речи не было. Я и так-то не верю в любовь с первого взгляда, а в данном случае не было даже взгляда. И общения из-за языковых барьеров тоже почти не было. Все, что было – это осознание мною, что в 24 года я не видела в жизни еще толком НИЧЕГО. И готовность попробовать жизнь на вкус, подкрепленная двумя билетами на самолет Москва-Ларнака, которые он купил для меня. Мама согласилась посидеть с моей дочкой, подруга записала его номер телефона на всякий случай. Еще была его фотография, но  ее я толком не рассмотрела.

…В аэропорт он опоздал. Я стояла одна в белом платье и с чемоданом, не имея денег ни на что, даже на обратный билет. Это было очень в моем стиле. На мои смс он отвечал оперативно: «файв минутс». Их было, кажется, сто и файв. Но он все-таки пришел, и все остальное стало неважно. Почему он так сильно опоздал я, если честно, до сих пор так и не поняла, хотя он минут десять что-то эмоционально объяснял мне на трех языках: русском, английском и зачем-то испанском. Насчет испанского я, кстати, потом случайно выяснила, что подруга случайно указала его в моей анкете как один из изучаемых мною. Я хлопала глазами, держа в руках огромный букет из красных роз, которые он подарил мне. 

Потом была долгая дорога. Я испугалась, когда он попросил меня рассказать что-нибудь о себе, а мне вдруг перестало хватать знания английского. Но он умел угадывать мои мысли за неимением слов. Он понял, что я стесняюсь, и стал рассказывать сам.

Не знаю, как вышло так, что к концу дороги, длиной в два часа, я поняла, что это не будет лав-стори, длиной в семь дней. Это могло кончиться свадьбой, драмой или даже быть похожим на детектив, но только не на курортный роман, о котором оба участника сохранят приятные воспоминания и ни разу после расставания не наберут номера друг друга. Склонялась я почему-то к драме. От его русского акцента кружилась голова. Я за эти два часа в машине впервые почувствовала страсть. Раньше для меня  это было лишь слово из дешевых любовных романов. Мы оказались у него дома глубокой ночью. Он налил нам виски, зажег свечи… и на этом классическая часть нашей лав-стори кончилась. Дальше все было уникально. Так, как никогда не было, раньше. И не могло быть даже в моих мыслях. При всех недостатках, которыми в огромном количестве обладал этот мужчина и которые потом вскрылись, одного у него было не отнять – умения удивлять и делать каждый день моей жизни уникальным, открывающим новые горизонты чувственности, любви и… страданий.

В самый кульминационный момент, когда обычные люди оказываются в горизонтальном положении в кровати, я вдруг оказалась одна на диване, куда он резким движением толкнул меня. Потом свечной воск начал капать мне на капроновые колготки. Ощущение то еще! Я сразу все поняла, и мои предчувствия оправдались – этот мужчина не такой, как все.

С утра был кофе в постель и быстрые сборы в офис. Это был, кажется, первый и единственный раз, когда он принес мне кофе, а не я ему. Все следующие дни он будил меня в шесть часов утра и говорил одно только слово:  «Сofe». Я целовала его в щеку и спускалась по лестнице в гостиную, чтобы приготовить ему столь незаменимый для наших бессонных ночей напиток. Он уезжал на работу ранним утром, а я оставалась спать. Просыпаясь, я считала минуты до вечера, когда он приедет за мной, и мы отправимся в ночной клуб или на прогулку по морскому побережью.

В воздухе, помимо наших парфюмов, витало также какое-то едва уловимое предчувствие. Ощущение того, что что-то случится и сломит нашу романтическую идиллию и взорвет мои воздушные замки. Возможно, я начала бы с ним разговор об этом, будь мой английский или его русский на более высоком уровне. Но все было так, как оно было, а это значило, что нам приходилось ограничиваться краткими «Лав ю» и «Лав ю ту».

Утром нашего четвертого дня вместе я проснулась с чувством необъяснимой тревоги. Точнее, тревога присутствовала в моих мыслях и раньше, но в этот день она впервые была такой острой, что не давала спать.  Я смотрела на него, вдыхала его восточный парфюм с нотками табака и понимала, что нет ничего нормального в  том, что после трех дней вместе я не могу без него жить. И в том, что на моих руках остались следы от расплавленного воска, кстати, тоже не было ничего нормального. Но я была чертовски счастлива. Любовь была моим опиумом, едой, личным сортом героина. Да, моя зависимость от него была сродни наркотической. Тем утром мне хотелось плакать, хотя ничего не давало мне оснований для этого.

Он проснулся, как обычно, поцеловал меня в губы и попросил кофе. Костас быстро надел свой костюм от Gucci и завязал галстук. Сегодня у него ожидалась важная деловая встреча. Мы мало говорили с  ним, поэтому я даже не знала, возьмет ли он меня с собой на эту встречу или мне придется довольствоваться просмотром сериалов на греческом языке и ожиданием его. Таким томящим ожиданием, когда, по меньшей мере, десять раз выбегаешь на балкон, приняв шелест дерева за звук проезжающего автомобиля.

Мое будущее было неизвестно даже на ближайшие часы, не говоря о днях и месяцах. Наверное, поэтому я так отчаянно и самозабвенно ловила это счастье каждой клеточкой своего тела, я задыхалась от своей любви, моя голова уставала кружиться. За эти дни у меня столько раз перехватывало дыхание, сколько этого не случалось за всю жизнь.

На встречу меня не взяли.

Он отвез меня на море и сказал полушутя полусерьезно, что он очень ревнивый, и если увидит меня флиртующей с местными жителями или русскими туристами, то просто убьет. Я улыбнулась и поймала себя на мысли, что умереть в этот момент жизни было бы не самым плохим решением, поскольку, казалось, что  лучшие мгновения уже пережиты, а потерять его и свои ощущения от этой всепоглощающей любви – было для меня страшнее смерти. Мы договорились, что в пять часов он заедет за мной в «наше» кафе на углу улицы. Но у судьбы насчет нас были другие планы. Кто-то там, на небесах, решил подлить масла в костер моей страсти и разогнать мои чувства до предела. А случилось это вот как. Несмотря на его предупреждения – не садиться в машину к незнакомым людям, я все же нарушила этот запрет (до сих пор не понимаю, зачем) и поддалась на уговоры одного  безумно страшного киприота подвезти меня до магазина, который я вот уже минут двадцать как пыталась отыскать в хитросплетениях кипрских улиц.

Водитель вел себя прилично, хотя и засыпал вопросами, кто я, откуда, сколько мне лет и всеми остальными из стандартного набора тех, кто пытается развести иностранку на знакомство. В какой-то момент я почувствовала тревогу, потом – страх...Он, в общем то, не делал ничего плохого, просто мне показалось, что за десять минут мы уже должны  были доехать до места, а магазина все не было видно. И вдруг посреди нашей невинной беседы я почувствовала непреодолимое желание выйти из машины. Он был удивлен, но сразу остановился и открыл двери. Водитель покачал головой и уехал, а я осталась стоять посреди неизвестной мне дороги, с разряженным телефоном и полным незнанием, куда мне нужно ехать. Я села на дороге и заплакала.

До нашей встречи с Костасом в том кафе было два часа, а я даже не знала названия кафе, не говоря об адресе. Знала лишь, как пройти к нему от пляжа, рядом с которым он меня сегодня оставил. Просидеть на дороге больше пяти минут мне не пришлось – остановился проезжающий мимо автомобиль, за рулем которого оказался мой соотечественник. Саша оказался мусульманином, но вполне толерантным к русским девушкам в мини-юбках. Он переставил мою сим-карту в свой телефон и позвонил моему мужчине. Сказать, что Костас был озадачен моим поведением – это ничего не сказать. Он объяснил доброму мусульманину Саше дорогу до его офиса и попросил передать мне трубку. Он говорил немного слов, но понять из них я смогла только одно – он был сильно disapointed. В его голосе чувствовались такие холодные нотки, что у меня подкосились ноги. Мусульманин видел мое беспокойство и пытался меня утешить фразой: «Ну не убьет же он тебя». Однако для меня это было сомнительным утешением, поскольку казалось, что если он меня бросит, то этим, собственно, и убьет.

Но страшного не случилось. Меня привезли в его офис как раз о время «важной» встречи. Визави моего мужчины была очаровательная девушка в синем платье.

- Мисс Николтетта, мой деловой партнер в Лемесосе, - представил мне Костас со своей фирменной улыбкой.

- Мисс Юля…, - он замялся на моем представлении и решил ограничиться просто статусом «Мисс».

Он попросил меня подождать в соседнем кабинете и, если я желаю, попросить у секретаря кофе. На мой вопрос: «Есть ли что-то еще, кроме кофе?», он ответил, холодно улыбаясь: «Можешь выпить виски или рому. И то, и другое, есть. Причем, весьма неплохие».

Я ушла, словно оглушенная. В ушах звенело.  Прекрасно зная, что мне нельзя пить, я все же попросила у секретарши виски и Колы. Сначала я хотела сделать коктейль, но потом, забывшись, сразу выпила виски. «Кола» не пригодилась. Сто грамм этого аристократического напитка пробудили во мне весьма неаристократические мысли. Я осмелела и захотела двух вещей: первое – покурить, второе – быстрее прекратить эту беседу моего мужчины с той девушкой и переключить на себя его внимание.

Я вышла из кабинета, в котором ожидала его, и, осмелев, попросила у него зажигалку. Он с показной вежливостью не только дал ее мне, но и помог прикурить. Я вернулась в тот маленький кабинет, где должна была ждать его, но алкоголь убил во мне все смирение. Я не смогла просидеть там и пяти минут, как нашла новый предлог прервать беседу моего мужчины с греческой красоткой. На этот раз я сказала, что та зажигалка не работает, и попросила новую. Он дал мне ее, сохраняя внешнее спокойствие. Девушка улыбалась и, видимо, не понимала, какая сцена вот-вот разыграется на ее глазах.

Когда я подошла к нему в третий раз, он таким тоном сказал мне: «Keep it», протягивая мне эту зажигалку, что я вмиг протрезвела и почувствовала, что разозлила его не на шутку своим поведением. Я решила больше не испытывать судьбу и подождать окончания их беседы спокойно, но не тут то было. Проходя мимо него, я случайно задела кулер с водой, и опрокинула несколько пластиковых стаканов. Это почему-то привело его в бешенство. Или не это, а нечто совсем другое, но взорвался вулкан его гнева именно в этот момент. Костас, забыв о всяких приличиях и о сидящем рядом деловом партнере женского пола, схватил меня и перекинул через плечо. Он резко бросил меня на красный кожаный диван в кабинете, а следом бросил в меня пачку сигарет и две зажигалки. Не успела я опомниться, как он ушел и закрыл дверь на ключ. Он вернулся к изумленной девушке, но на этот раз беседа продолжалась совсем недолго.

Когда он подошел ко мне, он был на вид совершенно спокоен. Жестом он показал мне на стул рядом с ним и сказал: «Sit down» точно так же и с той же интонацией, с какой он обращался к людям, приходящим к нему на собеседование или к своим сотрудникам. Я села. Он налил виски мне и себе, и попросил моих объяснений относительно сегодняшней ситуации. Как ни странно, он поверил. Впрочем, не поверить, глядя в мои глаза, красные от слез, было нельзя. Я так сильно боялась потерять его, что теряла себя! Теряла своей рассудок, гордость и  самоуважение. Впервые эта мысль пришла мне в голову в тот момент, когда я обнаружила себя, обнимающей его колени.

В тот день я его не потеряла. Мы сидели в нашем кафе на углу, пили фраппе с корицей и ели шоколадное мороженое. Все было, как всегда и вместе с тем по-другому. Я отчаянно пыталась казаться кокетливой и самодостаточной – такой, какой он впервые увидел меня. Даже платье на мне было надето то же. Сейчас мой образ дополнял шелковый платок, подаренный им. Как говорил он сам, платок спасет меня от солнечного удара. Мне же самой казалось, что этот предмет гардероба, не только ни от чего не спасает меня, но, напротив, губит и толкает в болото слепой покорности, так несвойственной мне раньше.

С каждым новым днем я все больше привыкала к этому платку, к тому, что я не знаю, что ждет меня в будущем, забыла, что было в прошлом, и растворилась в своем настоящем. Этот мужчина вытащил меня из замкнутого круга моей московской жизни и, сам того не желая, заключил меня в тюрьму моей собственной страсти. Выхода из этой тюрьмы я не видела.

Дни шли один за другим, закаты сменяли рассветы. Ночами мы гуляли по берегу моря. Однажды, глядя на морскую гладь, я вдруг осознала нашу с ним главную проблему: его любовь ко мне была каплей в  бушующем море его жизни, а моя – собственно морем, в которой каплей была лишь я сама. И, может быть, не было бы в этом никакой драмы, не будь у меня обратного билета на самолет Ларнака-Москва на завтра. Точнее, даже не так. Не будь у меня этого билета – мне пришлось бы его купить, поскольку в Москве у меня была дочка. И я была нужна ей не меньше, чем мне был нужен он. Он же, в свою очередь, в свои 48 даже слышать не хотел о детях. Пожалуй, это был его единственный недостаток – он не мог терпеть маленьких детей.

Ночь накануне моего отъезда мы оба почти не спали. Я проснулась в третьем часу утра и поняла, что осталась в доме одна. Слепой ужас охватил меня. Я села на пол и заплакала. Из окон доносилось гудение цикад и шуршание листвы. Где-то поблизости играла музыка. А в моей душе играл реквием по мечте. Несмотря на то, что мы клялись друг другу, что еще будем вместе, что как только я решу свои вопросы в Москве, я приеду обратно, мы оба очень боялись, что второго раза не будет. Обстоятельства вырывали у меня прямо из рук мечту, которая уже сбылась. Эта мечта была со мной на ночных трассах, когда он гнал свой BMW Χ5 и держал руку на моих коленях, когда я засыпала в его объятиях, когда он говорил свою коронную фразу: «Я люблю тебИя,  малЕнькая моя». И вот сейчас я сижу на полу одна и понимаю, что буквально через несколько часов я лишусь всего этого. Возможно, навсегда.

Вдруг снизу раздался шум подъезжающего автомобиля. Костас вошел в дом, держа в руках бутылку нашего любимого виски. На этот раз он даже для приличия не стал покупать «Колу» в дополнение. Он молча подошел ко мне и прижал меня к себе. Мы стояли, обнявшись посреди комнаты, не решаясь произнести ни слова. Потом мы пили. Без тостов и почти без слов. Потом был секс почти до утра, но уже без той животной страсти, что была в начале. На смену ей пришла нежность. Он целовал мою шею, гладил волосы, делал массаж моим дрожащим пальцам.

С ура мы пытались казаться друг другу счастливыми. Собирая чемодан, я показывала ему дефиле в самых любимых им из моих платьев. Потом мы дурачились в бассейне. Он делала вид, что тонет, а я спасала его. Но ни на минуту среди нашего смеха и брызгов воды меня не покидало ощущение, что все наше веселее – искусственное. По дороге в аэропорт Костасу пришлось дважды останавливать машину – меня тошнило. «Это из-за вчерашнего виски. Много выпила», - пыталась я убедить саму себя. Однако и я, и он знали, что виски тут не при чем. В аэропорту было нечем дышать, я едва держалась на ногах, поэтому ему приходилось нести не только мой чемодан, но и придерживать меня саму.

Люди вокруг смотрели на нас с интересом и даже с подозрением. Особенно в тот момент, когда он тащил меня к стойкам регистрации, а я упиралась ногами и рыдала, словно ребенок, которого родители насильно уводят из магазина с игрушками.

Но, так или иначе, в 16.20 по местному времени самолет Ларнака-Москва поднялся в небо. Я оказалась среди веселых и загорелых русских туристов. Они обсуждали местные рестораны, отели и дороговизну пляжей. А мне казалось, что я умираю. Но минута за минутой, час за часом, жизнь продолжалась. Мое счастье растворилось в дымке вечернего тумана, окутавшего остров любви по имени Кипр.

В Москве меня встретила ночь и моя привычная реальность. Подъезжая к дому, я почувствовала стыд перед своей маленькой дочкой, которую в минуты наибольшей слабости была готова бросить на попечении мамы и моего мужа, который вот-вот станет бывшим. Надвигался развод, переезд от него к родителям и новая жизнь. Я мечтала поскорее разделаться с огромным количеством дел, свалившихся на меня, и, победив бюрократическую машину, снова оказаться с любимым человеком, свободной и счастливой. Однако я ожидала, что это будет нелегко. Прежде всего, потому что, во-первых, бывший муж не даст мне увезти ребенка за границу, а во-вторых, потому что Костас, вряд ли, захочет этого. Он многократно повторял, что всегда ждет меня, но ни раз не сказал, что ждет нас с дочкой. Но, опьяненная своей любовью, я все равно продолжала верить в счастливое продолжение этой сказки.

…Через десять дней мы все же подали на развод. Уговорить мужа было непросто, но тот аргумент, что его любовница бросит его, если он не разведется со мной, все же смог убедить его в необходимости официального развода. С Костасом мы созванивались каждый день, однако он не спешил спрашивать меня, когда я снова приеду к нему. Привычка охлаждала его чувства. Но вместе с тем, он все еще ждал меня. Однажды он неожиданно прислал мне билет и визу. Я должна была принять решение и уговорить маму посидеть с моей дочкой еще раз.

Как я и ожидала, бывший муж категорически отказал мне в вывозе ее за границу. Мама тоже была против. Она говорила, что отношения на одной страсти ни к чему хорошему не приведут. Да и вообще ей интуитивно не нравился этот мужчина, как в свое время не нравился мой бывший муж. Мама слишком любила меня, чтобы делить мою любовь с кем-то еще, поэтому она одобряла только тех моих поклонников, к которым я сама была равнодушна. Но с дочкой она посидеть все же согласилась, однако при условии, что я никогда ее не брошу, из-за этого или из-за другого мужчины. Я пребывала в эйфории всю неделю своих сборов к нему: ходила по салонам красоты, покупала красивые платья и коротенькие юбочки, часами выбирала белье в магазинах.

Однажды ночью меня разбудил звонок. Я взяла трубку с таким чувством тревоги, какое мы видим на лицах  героев фильмов ужасов. Ничего хорошего от звонка на домашний телефон в четыре часа утра я не ждала. Через минуту я оказалась главной героиней своего личного фильма ужасов, своей личной драмы.

… Когда мне сообщили, что моя мама умерла, я не могла даже плакать. Мне просто казалось, что я в этот миг проглотила язык и не смогу больше вымолвить ни слова. Опомнилась я только от реланиума, который мне заботливо вкололи врачи неотложки, непонятно каким образом оказавшейся на вызове у меня дома. Также не помню, каким образом оказался рядом мой бывший муж. Наверное, я все же позвонила ему сама. Или ему тоже позвонили из больницы, куда доставили мою маму.

Она, возвращаясь поздно вечером от меня, спешила, чтобы успеть на метро. Перебегая дорогу в неположенном месте, она не заметила автомобиля и… погибла на месте. Нот больше всего мне не давала покоя та мысль, что она хотела остаться на ночь у меня, но я вежливо отказала по той лишь причине, что хотела ночью устроить сеанс связи по Скайпу со своим любимым мужчиной. И хоть он был совсем не виноват в этой ситуации, все равно, как бы странно и нелепо это ни звучало, любить его после случившегося мне было как-то стыдно.

Хотя любить я, конечно, не перестала. Но мне захотелось, как бы нарочно, в наказание самой себя за случившееся с мамой лишить себя права на счастье.

Мама умерла в четверг, а в субботу я должна была лететь к нему. У меня не хватило духу сказать ему, что мы не увидимся на этих выходных и что, скорее всего, вообще больше никогда не увидимся. Он звонил, но я не брала трубку. Мое молчание воскресило в нем былую страсть, но вот маму уже ничто не способно было воскресить. Костас заваливал меня смс и требовал объяснений. Он писал, что я свожу его с ума, что поступать так жестоко, что любит меня.

Потом он вдруг начинал писать совсем другое: что у него таких, как я, десятки и что он тоже был рад со мной поразвлечься. Его детская обида заставляла меня чувствовать еще больше нежности к нему и еще больше сожалеть о том, что я никогда его больше не увижу. Мне почему-то не хотелось говорить ему о случившемся. Мы были с ним в той степени близости, когда можно рассказывать друг другу сны и есть одно мороженое на двоих, но еще не в той степени доверяли друг другу, чтобы быть и в горе, и в радости вместе.  В радости – да, но горе свое я предпочитала пережить самостоятельно.

Впрочем, одна я все же не оставалась. Вещи бывшего мужа как-то незаметно для нас обоих после похорон мамы перекочевали обратно в нашу с ним квартиру. Мы часто забирали дочку из садика одновременно и казались окружающим образцовой парой. По выходным мы стали все чаще оставлять дочку с няней и ходить вдвоем в кино или в ресторан. Я не спрашивала мужа о его любовнице, но не потому, что мне было страшно услышать правду, а потому, что мне было искренне все равно, есть она или нет. Мои отношения с мужем казались мне просто дружескими ровно до того момента, пока однажды у нас не случилось с ним случайного субботнего секса. Оба мы чувствовали себя неловко после этого момента. Он первый решил прояснить ситуацию и предложил начать наши отношения сначала. Я давно не любила мужа, но зачем-то согласилась.

… Прошло полгода. Я сидела на подоконнике и наслаждалась первыми лучами летнего солнца и вновь обретенной свободой. Вещи мои еще стояли в коробках на полу в новой квартире, в которую я недавно переехала. Кофе в моей любимой ярко-розовой чашке приятно горчил. Дочку я только что отвела в садик, а на работе выдался вынужденный выходной в связи с переездом в другой офис. Муж вновь остался в прошлом, там же где растянутые джинсы и футболки. В новую квартиру переехали только самые лучшие вещи. Их оказалось совсем немного.

В это чудесное утро мне отчего-то не было жаль ни мужа, ни даже Костаса, которого еще полгода назад я безумно любила. Да и сейчас люблю, хоть это и не имеет никакого значения. Муж был слишком неприхотлив, и по этой причине, я была уверена, что он быстро найдет себе новую спутницу жизни. А Костас был настолько прекрасен и внешне, и внутренне, что женщины слетались на него, как пчелы на мед. В этом я успела убедиться за короткое время нашего совместного проживания на Кипре. Я была уверена, что женщины не дадут ему скучать.

Я много раз начинала писать письмо Костасу, но все время бросала на середине. Мне почему-то вспоминалось стихотворение Жуковского «Невыразимое», из которого я помнила одно название. И оно было, как нельзя кстати, к моим чувства к Костасу и к нашей ситуации. То, что я чувствовала, и было как раз тем самым невыразимым. Поэтому и слов для него у меня не находилось.

Но однажды я все же нашла подходящее слово – «наваждение». То, что я чувствовала к нему, было всего лишь наваждением, о чем я и написала ему коротко, приложив к письму свою страшную и трагическую историю с мамой. Конечно же, он не поверил. И, конечно, он звонил мне на домашний телефон, где трубку брал муж и говорил, что у нас все хорошо, и что я не хочу, чтобы он, Костас, меня беспокоил. Он говорил мне, что я – актриса, которая первоклассно сыграла роль бесконечно  влюбленной девушки и тем самым разбила его сердце.

Он писал, что в отличие от меня, любил меня по-настоящему. Но простить мне моего исчезновения он не может, как, впрочем, и забыть меня. Он уверял, что никогда больше не поверит женщине и не полюбит никого так, как любил меня. Он писал, что даже приезжал в Москву и пытался найти меня в то время, когда я тщательно скрывалась ото всех в своей домашней крепости и горстями глотала антидепрессанты. И главное, чего он не мог понять, так это того, почему, если все, что я говорю сейчас – правда, я не могла так и сказать ему об этом раньше? Ведь он мог бы поддержать меня в этот трудный момент. Но я, по его мнению, ничего не сказала ему, поскольку во всей этой истории был замешан другой мужчина.

На какое-то время Костас пропал из Скайпа и моей переписки. А потом вдруг месяца через два или три я увидела на его страничке в Фейсбуке свадебные фото с красивой молодой девушкой. Как я позже узнала, она тоже была русская, и более того, она была у него в гостях буквально за неделю до того, как к нему приехала я. Они хорошо провели время, но он не планировал ничего большего. Ни со мной, ни с ней, и еще с десятком девушек, которых приглашал к себе таким вот образом. В своем последнем ко мне письме он писал: «Ты права, теперь я, кажется, понял, что ты имела в виду, когда назвала наши с тобой отношения – наваждением. Я понял это сейчас, когда испытал любовь. Она имеет мало общего с наваждением». Он писал, что полюбил эту девушку, которая теперь стала его женой, не сразу.

Но мало помалу, страдая из-за незавершенных отношений со мной и скучая рядом с новыми приезжающими к нему девушками, он вспоминал о том, какой уют наводила в его доме Марина (так зовут его жену), как заботливо она поливала цветы, как предсказуема была она в своих поступках и желаниях. И ему захотелось покоя, который эта женщина могла ему дать. Однажды, устав искать, бороться, жить на пике эмоций, он захотел простого тихого счастья, в котором, как уверял его мой бывший муж, живу я.

В этом своем последнем письме Костас просил меня больше не писать ему и не звонить, поскольку Марина очень ревнива, а он дал ей обещание – не скрывать от нее свою почту.

Так наша любовь растворилась в розовом облаке кипрского заката и осталась одним из самых ярких воспоминаний в моей и, возможно, его жизни.