Историю эту, на первый взгляд ничем не примечательную, рассказал мне приятель года два назад. Обстоятельства, побудившие его предаться сладким воспоминаниям, и сами по себе достойны пера, однако, я упомяну о них вскользь, в качестве пролога. Рассказчик из меня неважный.

     Так вот, в означенный промежуток времени, я нес трудовую вахту на одной Богом забытой метеостанции далеко за полярным кругом и пределами человеческого понимания. Работа на станции, на берегу Карского моря, в суровом мужском коллективе, оно, конечно, может и романтика, но скукотища страшная! Три месяца, с утра до вечера, четыре мрачных бородатых рожи – вот и вся дискотека.  Думаю, вам не составит особого труда представить себе, какой восторг вызвало у нас сообщение, что к нам внепланово прилетают гости!

     Однако, когда «гости» прилетели, наша радость довольно быстро сменилась недоумением. Визитеры не баловали нас праздными разговорами. Угрюмо и деловито сгрузив на снег десятка полтора ящиков, велели  ничего не трогать, заставили расписаться в каких-то бумагах и растворились в белесой дымке. Тем не менее, это событие бурно обсуждалось нами весь вечер и весь следующий день. А на следующий день мы вновь увидели вертолет. Прилетели уже другие: улыбчивые, разговорчивые. Жаль только, что словарный запас у них был несколько скуповат. На все наши вопросы они отвечали: «это вас не касается» и «это не в вашей компетенции». Один из них, правда, проболтался, ляпнув что-то вроде: «я неуполномочен…». Бедняга так перепугался, что от волнения сломал ногу, запнувшись за очередной ящик. Как выяснилось позже, это был ВТОРОЙ техник!

     Когда все ящики были вскрыты, а их содержимое рассортировано по двум «вагончикам», нам было объявлено, что мы улетаем вместе с группой, а вместо нас на станции останутся два техника и будут ждать прибытия специалистов, параллельно настраивая аппаратуру. Вот тут то и выяснилось, что ВТОРОЙ техник остаться не может. И ПЕРВЫЙ не может потому, что одного катастрофически мало! Я предложил было кинуть жребий, но тут каким-то мистическим образом всем вдруг стало известно, что по образованию я инженер-радиотехник и это «большая удача».

     Я пытался категорически возражать, спорить, приводить убедительные аргументы, но… Меня похлопали по плечу, сурово посмотрели в глаза, пожали руку… И я остался.

     «Не дрейфь, - успокоительно басил ПЕРВЫЙ техник, которого, как выяснилось позже, звали Анатолием, - айда, за знакомство! Завтра чуток поработаем, а послезавтра спецы прилетят, дальше уж их забота».

     Хм, «не дрейфь»! А чего мне дрейфить-то? Тут за три месяца так обдрейфишься – мама родная не узнает! Осточертело все просто. Нам по плану тут еще семь недель сидеть положено. А ребят сейчас сняли. Вот и варюсь в своей зависти как в кислоте…

     Когда все улетели, мы с Анатолием уютно устроились в одном из «вагончиков», а свежепривезенная водка попыталась хоть на миг согреть этот вечный морозильник. Оставшись без «лишних ушей», Анатолий, не стесняясь, рассказал мне все, что знал о происходящем.

     Наше правительство испытывает ЧТО-ТО. Нет не политический кризис и не острую нехватку электората, а какую-то «новую технологию». И эта «технология» должна на днях не то проплыть, не то пролететь мимо нашей станции и подать какой-то особенный сигнал, ради которого весь сыр-бор и разгорелся. Аппаратура завезена, подключена, наша задача ее отладить и дождаться прилета военных специалистов. И все! Домой! В семью! А, может, еще и премию дадут.

Гладко было на бумаге…

     На следующий день мои приборы показали приближение шторма, а часа через два нас об этом поставила в известность и наша «Центральная». Мне стало себя жалко. Нет, правда, это просто какая-то вселенская несправедливость! Все улетели! Все! А я остался!!! Какого черта надо было заканчивать «Политех»? За каким дьяволом я вообще связался с синоптиками? Каким образом этот кретин – второй техник умудрился сломать ногу на ровном месте?! А теперь еще этот шторм! Ненавижу!

     «Да ладно тебе убиваться», - примирительно ворчал Анатолий,- ну, подует чутка. Все одно – улетим». Эх, Толик, что ты знаешь о местных штормах?..

     Мои наихудшие ожидания оправдались вполне. «Центральная», злорадно посвистывая помехами, сообщила, что десятибалльный шторм продержится в нашей области от сорока пяти до пятидесяти двух часов, внешнее оборудование станции подлежит консервации по соответствующей инструкции, экстренная связь через спутник». Песня! Я обреченно поинтересовался у Анатолия много ли у нас еще водки.

Час спустя загудел «спутник». Попросили Анатолия. Говорили с ним долго. Раз пять с шумом он набирал в грудь воздух, вероятно для жесткого ответа и столько же тихонечко выпускал его обратно. Наконец, как-то вяло ответив: «Все ясно, вопросов нет»,- он бросил «спутник» на топчан и сел.

     - Неужели в «нашем» вертолете не будет джакузи? – как можно беззаботнее поинтересовался я.

     - Джакузи будет, вертолета не будет, – устало ответил он, – но это еще не самое худшее. Не будет также и спецов. Сигнал придется ловить нам!

     - Как это?

     - Просто. Ты на одном мониторе, я на втором. Примем, синхронизируем, включим запись и все.

     - Что значит «синхронизируем»?! Мониторы ж в разных «вагончиках»!

     - А ты не заметил, что нас двое? Как думаешь, зачем?

     - Так они что, знали?

     - Вряд ли, скорее предполагали.

     - А спецы? – я уже все понял, но мне не хотелось сдаваться без боя. – Да и какой сигнал в такую погоду?!

     - Черт их знает, какой сигнал! Приказано: «Через два часа заступить, и ждать сигнала до прилета специалистов!» Государственное дело! Проникаешься? Сколько, кстати, будет дуть твой ветер?

     - Часов пятьдесят…

     - Ну, это ерунда! Пятьдесят часов за монитором – любому школьнику раз плюнуть!

     - А спать-то когда?

     - Когда сигнал запишем. Или когда спецы прилетят… - рассеянно ответил Анатолий. Однако у меня видимо был такой перепуганный вид, что он ободряюще улыбнулся.

     - Не дрейфь! В известных обстоятельствах человек может не спать очень долго. Давай-ка пока есть время чего-нибудь схарчим, и я приоткрою тебе завесу моей темной биографии.

     Далее, извиняясь за излишне затянутый пролог, я привожу его историю, которая, вероятно в силу пережитых событий, глубоко запала мне в душу.  Для полноты сохранности образов, я рискну вести повествование от первого лица, то есть от лица Анатолия.

***

     Да, так вот о сне. Случилось мне, по юности, лет служить в армии. И занесла меня моя не легкая армейская судьба в так называемую караульную роту. То есть, хоть огнем все гори, а нашей основной обязанностью было стоять в карауле.  Взводным у нас был некий старшина Такмаков. Эх, брат, такого экземпляра ты нигде больше не увидишь. Хотя, в прочем, твое счастье. От такого зрелища, можно запросто сойти с ума, даже при полном его отсутствии.

Представь себе машину для убийства, страдающую манией садизма! Прибавь к этому размеры – два на два метра и вес, не менее двухсот килограммов! А когда я видел его лицо, то начинал жалеть, что не родился слепым! Обрати внимание, я описываю тебе этот образ, если можно так выразиться, в пастельных тонах, чтоб  ты не повредился от страха. Ко всему прочему это чудовище, одним своим видом способное довести до инфаркта крокодила, обладало тихим, я бы даже сказал, вкрадчивым голосом. Впрочем, у Такмакова не было нужды опасаться, что его кто-то может не услышать. Могу тебя заверить, что читать по его губам, мы научились в течение первых же суток общения, а к концу недели, уже могли предвосхитить любое его желание! Нет, он нас не бил. Для того чтобы обмочиться от страха, нам было вполне достаточно одного его взгляда.

Так вот, когда курс молодого бойца был уже почти  пройден, и настало время потихоньку заступать в караул, он собрал нас и доверительно сообщил:

-       Я не буду утомлять Вас чепухой, типа, что на посту нельзя курить и спать…. Я просто хочу напомнить Вам, ребятки, что на посту также нельзя моргать и дышать! Вижу, по мордашкам вижу, что Вы меня поняли! Вы ведь, у меня, смышленые!

Где-то через час, те из нас, кто сегодня не пошел в караул, перестали дрожать.

Но, в целом, служба потихоньку склеивалась. Не дышать в карауле было конечно трудновато, но мы кое-как справлялись без особых происшествий.

До поры, до времени.

 Совсем уж ничего не случиться, по-видимому, просто не могло. И оно случилось.

А случилось так, что один из наших собратьев по взводу, уж не знаю как, умудрился задремать на посту. И уж тем более, не знаю как, но Такмаков это сразу просек!

Часа в три ночи он негромко сказал: «Караульный взвод, подъем!». Мы его голос чувствовали волосками на коже, и менее чем чрез пять секунд весь взвод, не считая тех, кто был сегодня в карауле, стоял в длинном казарменном коридоре по стойке смирно. А рядом с Такмаковым, перед  шеренгой, уже маячил зеленоватый от страха преступник.

-       Задремал? – сочувственно спросил свою жертву старшина. Бедного парня трясло так, что он физически не смог бы ничего ответить. – Бывает, - примирительно подытожил Такмаков.

Далее в течение часа добросовестно и методично он внушал нерадивому бойцу, в чем его основная ошибка.  До сих пор не могу понять, почему я не хлопнулся в обморок, когда услышал хруст бедренной кости. Я сделал это, только когда мне показалось, что изо рта у парня вылетели его легкие.

Когда я пришел в себя, несчастного уже отнесли в лазарет, хотя, по моему мнению, ему больше подошел бы морг. Двое самых крепких вытирали с пола кровь, а Такмаков сидел перед нами на табурете и, как ни в чем не бывало, курил. Дождавшись, когда большинство из нас очухается, он потушил сигарету и ласково улыбнулся.

-       Ну, что, девчонки, намочили юбчонки?  Н-да, а нервишки-то у Вас, мягко говоря, ни к черту! Ладно, так и быть, потренирую.   

 От такого обещания, мне захотелось снова хлопнуться в обморок, но так, чтоб уж до дембеля!

-       А что Вы, собственно, так разволновались? – продолжал, посмеиваясь, Такмаков своим тихим проникновенным голосом. - Я ж его даже не наказал!  Это было всего лишь предупреждение! А вот следующего, кто осмелится на посту хотя бы пукнуть, я действительно накажу, и притом сурово.

Я с удовольствием отметил, что от его последних слов у меня потемнело в глазах.

Надо ли говорить, что после всего происшедшего мы каждую ночь просыпались от собственных криков, так как нам постоянно снилось, что мы пукаем на посту. И я абсолютно уверен, что если бы кому-нибудь из нас приснилось, что он на этом чертовом посту задремал, то бедняга, реально, попросту не проснулся бы.

Позже выяснилось, откуда у старшины такое трепетное отношение к караульной службе. История оказалась до слез банальной. Довелось ему послужить в Афгане. А дальше все как по нотам. Караван. Ночь. Привал.

Караул, измотанный марш-броском, заснул чуть ли не раньше чем все остальные.

Духи работали тихо и быстро.  Очень тонкими и острыми шампурами они через ухо пробивали мозг. Ни кто даже пикнуть не успел. Из роты  осталось всего четыре человека. Их, самых крепких, взяли в рабство. Через полгода Такмаков, убив своего хозяина и двух его сыновей, сбежал. А рожей своей страшной он обязан именно хозяйским сыночкам: они на нем отрабатывали какие-то приемы борьбы с шестом. Но и пока он добирался до своих, хлебнуть ему, судя по всему, пришлось не мало. К сожалению, эти подробности, мы узнали уже в конце службы. Узнали б в начале, не только бы боялись, но и уважали.

Так вот о сне. Пришлось нам через несколько месяцев после вышеописанных событий совершить, так называемый полевой выход: охранять какой-то сверхсекретный объект! Был ли там на самом деле объект или это был просто своего рода экзамен – неизвестно. Солдатское дело что? Приказали – служи!

Ну вот, приехали мы на место, распределили посты. Подходит моя очередь заступать в караул. А достался мне пост на самом отшибе, на уютной лесной полянке, возле веселого прозрачного ручейка. Дело было летом, погоды стояли хорошие, и в связи с этим караульный наряд определили по шесть часов.

Ну, значит, я и заступил. Могу поклясться, что за положенные мне шесть часов, я не моргнул ни разу, но, когда прошло еще четыре часа сверхурочно, я начал удивленно помаргивать. Мне хотелось в туалет, мне хотелось жрать, да и вообще, проторчать десять часов под «грибком», работка, доложу я Вам, не из легких. Но, вспоминая того самого «предупрежденного» бойца, я терпеливо и мужественно нес свою караульную службу.

Однако по истечении еще шести часов я начал несмело возмущаться. Нет, ну, в самом деле, какого черта? Что бы у них там ни случилось, пожрать-то, хотя бы, можно было принести! Да и вообще! Я им что? Вечный двигатель?! Служба - службой, но надо ж и совесть иметь!

Рассветало. «Грибок», под которым я стоял, покрылся росой. Местные ежи ко мне попривыкли и, не стесняясь, обнюхивали мои кирзовые сапоги. Поначалу они мной очень интересовались: чихали, фыркали и о чем-то оживленно дискутировали в кустах! Но ближе к обеду я им надоел, и они потеряли ко мне всякий интерес, считая меня, очевидно, элементом местного ландшафтного дизайна. Ближе к вечеру я и сам стал ощущать, что являюсь какой-то неотъемлемой частью этой полянки.

За прошедший день я пережил массу ярчайших эмоций! Удивление, крайнее удивление, гнев, ярость и пылкую страсть мятежного раба! Я проклял Такмакова всеми известными мне проклятиями и даже придумал несколько новых, неизвестных отечественной науке! Я представлял себе, как всажу в него всю обойму из своего автомата, едва он появится из-за деревьев, и одновременно какие нежные слова благодарности я скажу ему, если в руках у него окажется миска с кашей!

 В прочем к следующему рассвету есть расхотелось. Я уже не торчал под «грибком», а бродил вокруг, как потерявший берлогу медведь. Полное отсутствие своей смены, я объяснял себе тем, что Такмакова, вероятно, кто-то все ж таки убил, а я как всегда пролетаю мимо его долгожданных похорон и, к своей вящей досаде, лишен удовольствия плюнуть на крышку его гроба.

Я, не стесняясь, курил на посту и около него, присев на аккуратный пенек. Лесной ручей исправно снабжал меня водой и мысли мои постепенно уходили от суетного и земного к возвышенному. Я уже не возмущался и никого не проклинал.

«Кто мы и зачем?» - думал я, наблюдая за зайцем, который, глядя на меня, похоже, задавался теми же вопросами.

Одним словом к середине дня, я нарушил все заповеди устава караульной службы, кроме одной. Не спать! И я не спал. Ты мне не поверишь, но кажется, что тогда я бы скорее застрелился, чем заснул. Уж очень мне не хотелось, что бы меня «предупредили», а уж тем более наказали!

Но время шло. Переживания и мысли становились все проще и понятнее, и потому я совершенно не удивился, когда очередным утром я  обнаружил себя совершенно свободным! Тебе такой свободы и не снилось! Это не была свобода от чего-то конкретного. Это была абсолютная свобода моего «Я»! И я ощущал, что это мое «Я» может превратиться во что угодно, может перенестись куда угодно. Может даже, наконец, вознестись! И, вероятно, поэтому пришедших за мной ангелов я воспринял как должное. Правда, они почему-то приехали на армейском «УАЗике» и были одеты в камуфляж, но ангелам, в конце концов, виднее в каком виде являться нам, грешным.

-       Ты чё, поскребыш, тут корни пустил? – ласково спрашивали меня ангелы, ведя к своей колеснице.

-       Да, во имя отца… - бормотал я, захлебываясь от счастья.

Ангелы, ругая моего отца по матери, запихнули меня в «УАЗик», и дальше я ничего не помню.

Очнулся я в холодном и сыром помещении без окон, но с грязной и тусклой лампочкой под потолком. «На рай, вроде, не похоже…» - подумал я. – «Чего-то ангелы напутали». И оказался прав.

На следующий день один из моих сослуживцев мне все объяснил. История получилась препотешная, во всяком случае, он так считал.

Так вот, едва лишь я заступил на свой пост, как нашей части дали команду немедленно свернуться и отбыть на место постоянной дислокации, то есть, обратно в родные казармы. Как и положено у военных, наша часть выполнила приказ с опережением графика. Свернулись и отбыли. А меня... попросту забыли! Хватились только на очередной поверке личного состава, уже в казарме!

Что тут началось! Пропал солдат с автоматом и двумя рогами боевых патронов! Это ж «ЧП» государственного масштаба!

И пока я на своей полянке невинно заигрывал с зайцами, были перекрыты все трассы союзного значения, были высланы патрули на все ближайшие вокзалы, в порты и аэропорты!  Весь наш гарнизон был поднят по тревоге в ружье! Шороху навели – мухам летать негде!

Но, кроме меня, был и еще один человек, которого никак не могли отыскать, хотя достоверно знали, что он в расположении части. Как ты думаешь, кто это? Правильно, старшина Такмаков! Обрадованный столь быстрым окончанием этого идиотского полевого выхода он где-то раздобыл спиртного и надрался до состояния полной невменяемости. Подвал нашей казармы имел невероятное количество, каких-то никому не известных тайных переходов и комнатушек. А Такмаков, который уже не первый год тянул сверхсрочную, в этом подвале ориентировался как у себя дома. Не мудрено, что найти его удалось далеко не сразу. Но и когда нашли, толку добиться смогли лишь сутки спустя. Он довольно долго вникал что и куда пропало, а когда, наконец, понял, что речь идет всего лишь обо мне, разумно предположил, что меня вполне могли забыть на посту. Так что в конечном итоге именно ему я обязан тем, что «ангелы» явились как раз тогда, когда от бессонницы я был уже на грани сумасшествия.

 Дальше события развивались еще забавнее. «Одного на «губу», другого в санчасть!»- приказало высокое начальство. По-армейски естественно и логично, что полумертвый от голода и усталости я оказался на «губе», а полумертвый от пьянства Такмаков в санчасти.

Справедливость восторжествовала лишь на следующий день, и нас поменяли местами! Но, едва осознав, что произошло, я взмолился о смерти. Нет, правда, в тот момент я с радостью принял бы любой традиционный вариант казни: отрубание головы, повешенье, сожжение на костре. Почему-то самым привлекательным казался электрический стул.

Я на коленях умолял медбрата сделать мне какой-нибудь укол, что бы я, пусть даже в муках, спокойно ушел из жизни без участия старшины! Я даже разрабатывал различные планы, как поудачнее покончить с собой, но ни на что так и не решился.

И, тем не менее, Такмаков был на «губе»! Из-за меня!!! Господи! Что об этом может знать этот комиссованный придурок, которого Такмаков, всего лишь предупредил? Когда старшина выйдет с «губы», уж меня-то во всяком случае, он предупреждать ни о чем не будет!

Долгими бессонными ночами в санчасти, я пытался представить себе в деталях, каким именно образом Такмаков расправится со мной. Господи! Ну почему он не может просто и незамысловато утопить меня ну, скажем, в унитазе! А что? Свежо и остроумно! И ему прикольно, и мне никаких хлопот!

И, рискуя разбудить соседей по палате, я истерически ржал, удивляясь примитивности собственной фантазии. О нет, моя казнь будет чем-то грандиозным, доселе не виданным! Уж Такмаков-то никогда не опустится до чего-нибудь  пошленького и банального. Позже его метод будут изучать в высших школах специальных организаций, а самого Такмакова, возможно, даже наградят какой-нибудь особой премией за изобретательность в этой неоднозначной области!

«Освободились» мы с ним в один день. Я, конечно, не знаю, как чувствует себя осужденный накануне казни, но я почему-то был абсолютно спокоен. Наверно, пока я лежал в санчасти и фантазировал на заданную тему, запасы страха в моем организме истощились. Мне хотелось только одного,  чтобы все, что должно случиться, поскорее случилось.

Что бы он там ни придумал, уж два-то раза он меня не убьет.

После отбоя, забравшись на свою койку, я не спешил засыпать. Что-то мне подсказывало, что Такмаков не дотерпит до традиционного в таких случаях рассвета. Предчувствия меня не обманули. Не прошло и получаса, как ко мне подошел дневальный.

-       Вставай, - негромко сказал он и, наверное, даже удивился тому, с какой готовностью я соскочил с койки.

«Наконец-то, - думал я с мрачноватым удовлетворением, – сейчас я узнаю всю мощь такмаковской фантазии». У меня даже возникло такое ощущение,  будто я смотрю на все происходящее со стороны, как в кино. Вот главный герой быстро надел штаны и сапоги и почти бодро направился в казарменный подвал, в недрах которого находился главный такмаковский «кабинет» - большая каптерка с огромной железной дверью. Что там было внутри, ни кто из ныне здравствующих не знал. « Ничего, – мазохистски улыбался я себе, - сейчас посмотрим на эту камеру пыток. Жаль вот только, рассказать никому не успею. А там, поди, много интересного…».

Видимо я все-таки немного волновался, потому что практически не помню, как оказался в «кабинете» у своего палача. Этот «кабинет» меня удивил и даже несколько разочаровал. Я ожидал увидеть, что-нибудь экстравагантное: различные кандалы и нагайки, развешанные по стенам, дыбу в углу или какое-нибудь хитроумное устройство для сдирания шкуры живьем. Но ни чего этого не было. У стены напротив входа стоял диван, который, судя по виду, с трудом пережил первую мировую, а у дальней торцевой стены располагался большой конторский стол. На стенах же, кроме мутного зеркала, обнаружилось несколько журнальных фотографий голых девиц. И все! Странно.

Такмаков сидел за огромным конторским столом и рассеянно листал какой-то журнал. Я же, стоя у противоположной стены, недалеко от двери, пытался понять, что именно может так громко стучать у меня в висках. Несколько позже я обнаружил, что не только стою перед ним по стойке «смирно», но и не дышу. Умереть от удушья в самом начале, было бы очень нечестно по отношению к Такмакову, и я шумно вздохнул.

-       Спал на посту? – не отрываясь от своего журнала, спросил старшина бесцветным тоном.

-       Никак нет! – пискнул я неприличным фальцетом.

-       Врешь! – Такмаков резко отбросил журнал, и я не столько увидел, сколько физически ощутил, как он вонзил в меня взгляд своих прищуренных глаз.

«Ага! Так вот как ты, сволочь, решил меня уконтрапупить! Ты хочешь испепелить меня взглядом! Ну что ж, если учесть, что пот на мне уже закипает, то можно сказать, что ты близок к успеху!» - от страха, я не осмеливался даже дрожать.

-       Никак нет! – мой фальцет грозил перейти в ультразвук

-   Иди сюда, – внезапно Такмаков опустил свои ужасные глаза.

Я не сдвинулся с места! И отнюдь не потому, что силой воли подавил

в себе искренний порыв немедленно выполнить приказ командира. Мои ноги  буквально «приросли» к полу и потребовались поистине нечеловеческие усилия, чтобы сделать хотя бы один шаг.

     Такмаков же тем временем положил на стол нож, своими размерами напоминавший двуручный меч, и снова уставился на меня. «Нож, это всего лишь нож!» - успокаивал я себя, пока на деревянных ногах приближался к столу, который, судя по всему, должен был стать моей плахой. Со стороны я наверно смотрелся, как страдающая ревматизмом черепаха и Такмаков, которому, похоже, надоело изучать пределы моей храбрости, снова начал рыться в ящиках своего огромного стола. Одним словом, когда, наконец, я дотащился до этого стола-плахи, на нем уже красовались два стакана, бутылка водки и палка полукопченой колбасы. Такмаков молча отрезал пару кусков колбасы, разлил по стаканам водку и один протянул мне.

-       Я знаю, что ты не спал. Спасибо….

***

После столь пространного пролога, логически просится хоть какой-нибудь, пусть невзрачный, но эпилог. Повторюсь, история Анатолия проняла меня исключительно благодаря той атмосфере, в которой пришлась как нельзя кстати. Это как анекдот, рассказанный «в тему», тогда как в иных обстоятельствах он вполне может показаться глупым и даже компрометирующим рассказчика. Я не оправдываюсь за то, что беспардонно отнял у вас время, а привожу побудившие меня к этому причины. Хуже, согласитесь, когда собеседник, как черт из табакерки наскакивает на вас, и ни с того ни с сего начинает изводить какой-то одному ему понятной тягомотиной.

Да, так вот эпилог: мы с Анатолием не спали пятьдесят два часа и сорок четыре минуты! Сигнала не было…