— Так вы абсолютно не верите в любовь? — нарушив тишину майских сумерек, спросил один из собеседников, удобно усевшись напротив своего оппонента и с интересом глядя в бездонные колодцы вороньих глаз, затянутые пеленой вселенской мглы.
— Ну почему же не верю? Как раз наоборот! — ответил незнакомец и его ослепительно белая улыбка, словно вспышка молнии пронзила сгущающуюся тьму, отразившись от серебряного навершия черной тросточки, что причудливо изогнулась у ног говорившего. — Вон тот оборванец, уснувший в кустах неподалеку, бесспорно, влюблен в бутылку крепкого виски, распитую им по дороге сюда. Судя по всему, извлекать истину из вина, людям куда приятней, чем работать. А что до молодой пары, медленно идущей нежно держась за руки… Их ночи полны такой безудержной страсти — даже мне, признаться, неловко об этом говорить! Жаль, подобное не продлится долго, по причине взаимной измены, о которой они оба уже начинают догадываться… Кого еще не назвал? — пожилого торговца недвижимостью, спешащего домой, чтобы скорее раздеться, снова и снова наслаждаясь своим отражением в зеркале. Даму с коляской — боготворящую мыльные оперы и вздрагивающую от одной мысли о неизбежном наступлении старости. Они также как и их собратья по всему миру испытывают любовь, или думают, что любят, но, по сути, эти чувства не более чем инстинкт разумных букашек. Жалких насекомых, если вам будет угодно! Никто, повторяю — никто из них не способен принять и полюбить нечто, выходящее за грань ими же установленных норм!
— Хорошо господин Сайфер, тогда предлагаю пари. Если вы выиграете его, что ж, тогда я самостоятельно устранюсь от дел, передав бразды правления вам. Ну а если же нет, то оставим все как есть, по крайней мере, до следующего перехода.
— Луис, Луис Сайфер — мистер Сантос — ответил человек, лихорадочно постукивая костяшками пальцев, по гладкой поверхности своей трости, взгляд его до сих пор ничего не выражавший, внезапно прояснился, а глаза весело заблестели.
— Ваши условия?
— Они очень просты. Я выбираю игрока, ровно за семь дней он должен будет по-настоящему полюбить, как вы изволили — выразится: «нечто выходящее за рамки канонов и традиций этого мира». Один лишний час и я считаю себя проигравшим. Идет?..
Они пожали друг другу руки, а небо вдруг заискрилось, почернело и хлынуло расплавленными потоками прямо на грешную землю, разрушая по пути преграды, установленные бессмертным временем. Через миг, все снова стало прежним…
Ее звали Мария, и она выглядела гораздо моложе своих 33-х лет, прожитых под серым небом маленького городка на юге страны. Длинные каштановые волосы, волнистым водопадом ниспадали на плечи девушке, предавая царственность ее осанке. Стройная, подобно молодой грациозной лани, она казалось, плыла по грязным весенним улицам. А ее глубоко посаженные глаза, светились изнутри, каким-то загадочным внутренним огнем, оставаясь удивительно спокойными. Но, несмотря на все ее физические достоинства, не это делало девушку — особенной. Мария была девственницей и обладала редким даром предчувствовать еще не случившиеся события. Сегодня она, как обычно — вышла из дома пораньше, чтобы сполна насладиться свежим внутренним воздухом, пройдясь по еще не тронутым людскими ступнями улицам. Парк, раскинувшийся, на целую милю зеленым шатром, был как всегда приветлив. Будучи маленькой девочкой Мария, резвилась под сенью этих деревьев, цепляла на них яркие ленточки и весело смеялась. Она всегда считала их своими братьями и сестрами и могла подолгу сидеть, прижавшись нежной розовой щечкой к могучим шершавым стволам, как будто слушала шепот невидимых собеседников. Здесь прошло все ее детство, тихое, спокойное — подобно медленной, величественной реке, оно струилось сквозь каждый прожитый день, расцветая красными маками и осыпаясь осенними хризантемами. Наполненное искренней любовью, ко всему живущему на земле и так непохожее на шумную, звенящую сотнями громогласных труб, бряцающую игрушечными пистолетами и машинками, оскалившуюся белоснежными улыбками кукол, волшебную страну под названием «Детство». Очень рано осиротев, Мария жила со своей двоюродной бабушкой, которая стала для нее воплощением человеческой добродетели, заменив, ей утраченных родителей… Другие дети, всегда считали Марию чудаковатой. Было в ней нечто незыблемое, глубокое, делавшее ее отношения с другими «представителями беспечного племени» просто невозможными. Ей бы по дворам бегать, да на парней заглядываться, а она сядет в зеленой траве и подолгу молчит, улыбаясь лишь, когда откуда ни возьмись, вспорхнет пестрая бабочка и усядется прямо на детский маленький носик или толстая стрекоза загудит, проносясь мимо, бешено работая крыльями. Одним словом, ровесники ее боялись и недолюбливали. Мария же в свою очередь, считала их слишком жестокими…
И вот теперь, по прошествии долгих лет, босоногая с взъерошенной головой, неслась она, так легко и беспечно вперед. Но, словно гром среди ясного неба, нахлынуло на нее какое-то до сих пор неясное чувство, заставив, внезапно остановится. Мраморные статуи с незапамятных времен оставшиеся здесь, подобно маякам ушедших эпох и населявшие парк наряду с представителями живой природы, снова привлекли внимание девушки. Однако сегодня все было иначе…
Перед Марией внезапно, возникло видение. Вся ее жизнь: радость и боль, смерть и одиночество, жажда любви и стремление творить чудеса, детские мечты, грезы, поиски истины… Нахлынувшие воспоминания в едином порыве стерли границы между настоящим, прошлым и будущим. После была темнота…
Яркий свет, струящийся отовсюду, не заставил ее удивиться. Парк, как и минуту назад, зеленел вокруг, повсеместно царила тишина и покой…
Меж белых колонн, сохраняя полное безмолвие, скользили люди, облаченные в просторные туники, а струи фонтанов искрились на солнце. Столы, поставленные прямо на зеленых лужайках, ломились от яств, но никто не притронулся к ним. Внезапно, откуда-то сверху зазвучал чистый лишенный всякой интонации голос, не обращавшийся ни к кому, однако в то же время взывавший, только к Марии: «блаженны нищие духом, ибо они есть ключ к царствию моему. Да обратятся в пыль те, кто будет пить из чаши гнева моего». Смена декораций настала также мгновенно, как и все, что происходило вокруг. Фонтаны пересохли, небо затянулось свинцовыми тучами, а люди застыли, словно восковые фигуры, их лица скривились в гримасе отчаянья. Голос становился громче и в нем, слышалась уже неподдельная угроза: «они усомнились в величие создателя, гордыня затмила их помыслы, предавшись греху и порокам ужасным – погубили свои души… Горе вам, пьющие вино беззакония и ядущие хлеба бесчестия…»
Голос становился сильнее и сильнее, поднимая ярость древних ветров, словно джина забытой лампы, но Мария больше не слушала. Ее взгляд упал на одну из застывших фигур, выделявшуюся среди всех остальных. Нарушающая одним лишь присутствием четкую схему всего окружающего, статуя исполинского каменного монстра, казалось, своим мрачным величием бросает вызов могуществу стихии. В следующий миг девушка взглянула в широко открытые глаза химеры. «О боже, эти глаза…» Их блеск заставил Марию прервать затянувшееся видение, словно перерезал невидимую нить. Возвращение к реальности было подобно всплытию на поверхность с самого дна океана. Все вокруг снова стало привычным, но Мария не двинулась с места. Каменный монстр, раскинув могучие черные крылья, словно вырванный чьей-то запредельной силой из недр кошмарного сна, казалось, навечно отпечатался в лежащей на земле глыбе мрамора…
Вы когда-нибудь, смотрели в черные недра бездонного колодца?!
Он словно голодная трясина затягивает в себя вашу душу, нарезая ее ломтями и с удовольствием пожирая. Нет сил, ни кричать, ни двинуться с места. Но, если бросить вниз зажженную спичку, она вспыхнет на миг ярче тысячи солнц, одинокая и прекрасная. Освещая поросшие мхом древние стены, чтобы затем навеки погаснуть.
Мария с трудом подавила дикий крик, рвущийся наружу, она больше не могла оторвать взгляд, от внезапно заполнивших весь мир, глаз химеры, которые манили ее, словно глупого мотылька в жаркое пламя, заставляя сердце, бешено колотиться… СЕКУНДА…
Бескрайними цветущими лугами, бежит босоногая девочка, по имени Лето. Птичьи голоса погружают вселенную в пучину сладостной неги. Головки янтарных одуванчиков колышутся в такт звучащей мелодии… МИНУТА…
В середине большой комнаты, залитой утренним светом, стоит колыбель. Склонившиеся над ней лица родителей, сияют искренним счастьем, и большеглазое чадо тянет к ним крохотные ручонки, ощущая любовь, окутывающую весь мир. Ветер треплет оконные занавески… ВЕЧНОСТЬ…
Мария стоит в полутемном проходе старенькой церкви. Ей 9 лет. Теплые слезы струятся по мягким детским щекам, оставляя на них заметный след. Сегодня, в этот солнечный июньский день, умерла ее мама. Стоя у гроба, Мария последний раз видит: широко раскрытые глаза, которые еще вчера смотрели на нее с невыразимой нежностью и материнской любовью; руки — столько лет утешавшие, ласково гладившие, прижимавшие ее к сердцу, и способные оградить от всякой беды… Доносящиеся с улицы веселые крики мальчишек, запахи цветущих лип, жаркое дыхание летнего дня — бессильны что-либо изменить. Горькие детские рыдания, не способны оживить, навеки затихшее сердце. Несмотря на знойный полдень, каждый пришедший сюда, ощущает арктический холод, что пробирается под кожу. Кажется, что свет и тепло разбиваются о незримую стену, отделяющую царствие жизни от мрачных чертогов вечной зимы… Смерть… Это страшное слово, раскаленным клеймом прожигающее человеческие души. Ужасная сила, стоящая за гранью добра и зла. Но, до сегодняшнего дня, смерть, всего лишь, иллюзия, облачко серого дыма. До сегодняшнего дня! Смерть…
Мама лежит на красном бархатном покрывале, недвижимая, словно ангел, сотворенный из снега и льда. Смерть заполняет собой вселенную. Она ощущается везде и во всем. Смерть смотрит на маленькую заплаканную девочку, сквозь глубину остекленевших маминых глаз, наполненных вечной болью. Витает в воздухе, играя прядями золотистых волос. Смерть запрягает свою колесницу, увозя маму прочь, навеки лишая Марию самого близкого ей человека. И в этом страшном опустевшем мире, горько плачет невинное дитя, познавшее боль высшей утраты.
С тех пор Мария не любит церквей. Когда тяжелый гроб подносят к могиле, отец Марии прячет в ладонях заплаканное лицо. Он тоже скоро умрет, не в силах пережить горечь утраты.
Девушка не помнит, как очнулась. Слезы льются по щекам уже взрослой Марии с неистовой силой. Время безнадежно потеряно. Ее ученики сейчас, наверное, покидают школу с радостным визгом. Директор, пожилая миссис Тингл, по прозвищу «Мегера» в полном негодовании.
«Черт возьми — причитает она, садясь за свой письменный стол. — Такая молодая и такая безответственная…»
Но Марии сейчас все равно, ей хочется бежать, куда глаза глядят, спасаясь от жестокого, черного прошлого, что, нахлынув так внезапно, разрывает душу на части. Всю свою сознательную жизнь Мария считала себя сильной личностью, способной мужественно выносить любые невзгоды, проходя через тернии, путем, что уготован ей свыше. До этого часа, она свято верила, что должна помогать слабым и страждущим, сохраняя свое сердце закрытым от уязвимости чувств. Слишком долго обманывая себя, постепенно сам начинаешь, свято верить, в собственную ложь. Много лет подряд Мария помогала «слабым мира сего», считая себя по настоящему счастливой, и лишь изредка просыпаясь среди ночи, горько рыдала до самого рассвета, засыпая уже под утро, на мокрой, пропитанной слезами подушке. Но теперь, наконец, глубокая рана, что, никогда, не переставала болеть, лопнула, извергая потоки крови и гноя. Окончательно и бесповоротно разрушая старую жизнь, принося с собой — свободу. Свободу от самой себя! Глаза чудовища всего лишь отразили глубокую пустоту ее собственного мира. А умела ли она любить? Нет — не испытывать жалость и сострадание; не давать надежду отверженным и утешать горемычных. Нет! — любить истинно, пылко и страстно, сгорая всем сердцем и возрождаясь вновь, словно феникс из пепла, отдавая себя на алтарь, принося в жертву самой могущественной силе во вселенной — силе Любви. Правда ударила ей потоком ветра в лицо, и от неожиданности, у Марии перехватило дыхание. Нет — никогда! Ответ стал последней чертой, преступив которую, возврата назад быть уже не могло.
Мария вдруг осознала, что перед ней не просто статуя из камня, а нечто невообразимо большее…
Он был первым, самым великим созданием небес, когда-то проклятый, за попытку сравнятся с Богами. Один из тех дивных людей, что привиделись ей в самом начале. Плененный вечностью, он обречен был пребывать в своих оковах, без конца созерцая смену веков, если только…
Догадка показалась Марии безумной, но одновременно такой долгожданной, будто ради этого, она прошла через все с мукой в сердце. Теперь уже добровольно, Мария приблизилась к могучему каменному изваянию, грозно нависшему над ней, подняв вверх глаза, полные слезной мольбы и тихо прошептала: «кто бы ты ни был, я знаю, ты добрый! Я прошу, умоляю – помоги мне понять, кто я, что со мной происходит, почему я здесь? Укажи мне мой путь! Ты ведь можешь»…
Кипящий огонь разливался вокруг, увлекая Марию в невообразимые дали… Свет… Маленькая курносая девчушка в красном нейлоновом платьице стоит на просторной полянке, по щиколотку утопая в полевых цветах. Ее взгляд устремлен куда-то вдаль и полон надежды. А на встречу, с противоположного конца поляны, идет с беззаботным видом, красивый стройный мальчик, насвистывая что-то весело, себе под нос. Он уже собирается пройти мимо, но в последний миг поворачивает голову и их глаза встречаются… Много лет подряд, каждую ночь во сне, она видит его глаза и сердце ее радостно бьется, вырываясь наружу… Слезы, но не боли а радости и облегчения капают вниз, на зеленые стебли, что всегда тянутся ввысь, к солнцу.
Марии хочется плакать, но еще больше смеяться, она чувствует себя легкой и невесомой, словно небесное облачко. Будущее больше ее не страшит, оно проходит сквозь душу Марии, расставляя все по своим местам.
Никогда еще не чувствуя себя такой живой, как сейчас, Мария каждый день приходит к статуе «плененного ангела» (так она про себя его называет) и часами сидит, глядя в его каменные глаза. Она раскрывает ему самые страшные тайны, говорит о детских мечтах, разбитых надеждах. Мария смеется и плачет. И ей кажется, что так было всегда, прошлое, не более чем затянувшийся дурной сон. В целом мире нет никого, кроме них двоих, и это прекрасно… Домой Мария возвращается радостной, исполненной искреннего человеческого счастья и цветочная пыльца на ее лице словно золотая печать солнца. Но так продолжается не долго…
Холодное безмолвие ее нового друга, постепенно вытесняет из сердца радость, засевая зернами пустоты. Растущее чувство безысходности становится отчетливее, с каждым мгновением оплетая Марию липкой паутиной. Обреченная дарить счастье другим, она, наконец, отыскала свое, не веря ни во что, кроме жалости и сострадания, сумела искренне полюбить. Полюбить яростно, пламенно, всем сердцем… Но кого? — химеру, тень и мимолетную мысль! Каждый день она ходила к своему «пленному ангелу», разделяя с ним горести и радости, мечты и надежды. Но камень, оставался также нем, как и прежде. Разве мог каменный узник внимать ее мольбам, мог любить ее. А даже если какое-то чудо было бы способно сбросить с него оковы времен, очнувшись от долгого сна, разве заметил бы «первый сын Высшего света» маленькую заблудившуюся девочку, погнавшуюся за призрачной мечтой. Вся ее боль, воспоминания, грезы, лишь отражались от бездонных зеркал, что были глазами химеры…
Мир вдруг запылал, опадая и обугливаясь черными хлопьями. Качаясь на ветру, обращались в прах цветы и деревья, падали дико крича, замертво птицы…
Только позже, Мария поняла, что это пылает в груди — ее умирающее сердце… Судьба сыграла с ней злую шутку, надругавшись над ее любовью - наивысшим из даров!
Если бы редкий прохожий шел в то время по парку, мимо развалин античных колонн, то он увидел бы, как отчаянно горько плачет у статуи монстра, молодая красивая девушка, орошая слезами серые камни…
Мария закрыла глаза, понимая, что падает, погружаясь, все глубже и глубже в холодную бездну черного колодца. «Вот оно — настоящее обличье смерти», последняя мысль медленно таяла, теряясь в пустоте…
Распадаясь на части, каменная глыба освобождала нечто древнее как мир и невообразимо могучее. Первый за тысячелетия вдох, похожий на раскаты грома, оглушительно взорвал тишину…
…и прежде, чем тело Марии коснулось земли, сильные руки подхватили ее, увлекая в далекую высь.
Гром, не прекращаясь ни на миг, гремел всю ночь…
Двое на вид пожилых, хорошо одетых людей, склонились над шахматной доской, искусно вырезанной из красного дерева. Невооруженным глазом было видно, что между ними разгорелась напряженная борьба: черная ладья, только что закусившая белым офицером, с угрожающим видом застыла напротив вражеского короля, в любую секунду готовая нанести решающий удар. Но упиваясь близким триумфом, пропустила маневр белой королевы… Все было кончено…
— Мат в семь ходов — довольно улыбнулся Мистер Сантос. Его круглое белое лицо, сейчас, больше всего походило на довольную морду сытого кота, только что закусившего сочной мышиной плотью. — Ваша партия проиграна, друг мой, впрочем, как и пари!
— Значит это конец? — на первый взгляд, чрезвычайно холодно осведомился тот, кого звали Сайфером. Он сжал рукоятку своей тросточки так крепко, что его бледные пальцы окончательно побелели, а хищное лицо заострилось до предела…
— Боюсь, что да, господин Сайфер, простите — Луис. Ровно неделя, ни секундой позже! Так вы до сих пор не верите в любовь? — уже серьезно, без фальшивой наигранности, произнес достопочтенный господин Сантос, внезапно, вырастая до самых небес. И глас его, словно гром, заполнил пространство.
— Мы еще встретимся, решающий день близок! В тон ему отвечал мистер Сайфер, надвигаясь черной тучей по небосклону…
Протрезвевший бродяга, вылезая из кустов, краем глаза заметил какие-то тени, но, несмотря на ярко горевшие фонари в совсем сгустившихся сумерках, он не смог рассмотреть, что происходит. За-вя-зы-ваю! Невнятно пробормотал горемыка, растягиваясь прямо на тротуаре.
…Розовой зарницей на горизонте зарождался рассвет, а на улицы выходили первые люди, прогоняя остатки сна, чтобы продолжить свой Вечный Бег.
28 ноября 2006г. Харьков.
