По саду, саду, по зеленому, Ходила-гуляла молода княжна Марфа Всеславьевна, Она с каменю скочила на лютова на змея; Обвивается лютой змей Около чебота зелен сафьян, Около чулочика шелкова, Хоботом бьет по белу стегну. А втапоры княгиня понос понесла, А понос понесла и дитя родила. А и на небе просветя светел месяц, А в Киеве родился могуч богатырь, Как бы молоды Вольх Всеславьевич. Подрожала сыра земля, Стреслося славно царство Индейское, А и синея моря сколыбалося Для-ради рожденья богатырскова, Молода Вольха Всеславьевича; Рыба пошла в морскую глубину, Птица полетела высоко в небеса, Туры да олени за горы пошли, Зайцы, лисицы по чащицам, А волки, медведи по ельникам, Соболи, куницы по островам.

В небе над городом стремительно скользил чеглок, то снижаясь, чтобы вобрать дальнозоркими и быстрыми карими глазами семиглавый собор, неторопливое течение Полоты, людное торжище, то снова взмывая в весеннюю голубизну. Этот отважный ловчий невелик, и то, что птица была чуть крупнее обычного, сказало бы знающему человеку, что он видит сокола-жену, а не мужа. К удивлению горожан, чеглок не пытался поймать на лету замешкавшегося скворца или ласточку, а лишь подымался ввысь и снова падал, словно хотел разглядеть не только дома, но и горожан - детей возле княжеских хором, рыбака, идущего с корзиной от реки, выскочившего на воздух отдышаться кузнеца. Зеваки уже начали гадать, что же делает эта птица, но тут сокол развернулся и полетел прочь от города, мгновенно исчезнув с глаз.