Тем и страшен невидимый взгляд, Что его невозможно поймать; Чуешь ты, но не можешь понять, Чьи глаза за тобою следят. (А. Блок)

1

- Братва! ДПНК[1] пожаловал, подъем! – уверенно заявил Турай, и мы быстро начали подниматься с пола и приводить себя в порядок.

Наша «хата» – это стандартная камера ПКТ[2] в 12 квадратов была заполнена до упора: шесть зеков на шесть пристегивающихся к стенам шконок. Это норма. Когда людей меньше – это лучше: посвободнее. А плохо это когда на те же 12 квадратов загоняют человек 10-15, тогда спать приходится по очереди. Но с другой стороны, тогда и днем попкари шконки не пристегивают, и постели не забирают. «Нет худа без добра» – это закон жизни, и чтоб не озвереть нужно уметь в любом раскладе видеть эту добрую сторону.

- Не в духе командир, потому особо не нарывайтесь, и права не качайте. – Турай умел по еле слышным на продоле шумам определять не только кто пришел, либо ушел, но и что у него в руках, и даже – что у него на уме.

Сначала меня, как и многих других, это удивляло, но потом я объяснил себе, что в таких условиях чувства обостряются, и быстрая интуиция начинает заменять долгое логическое познание мира. Опера тоже слышали о способностях Турая, но сделать ничего не могли, да и не мешало им это особо. До последнего случая, когда Турай вычислил «утяру» и без лишних слов «поставил его на лыжи», т.е. заставил его просить оперов перевести его в другую камеру.

Через полчаса после обхода дневальный начал ходить по продолу, стучать в двери и выкрикивать фамилии тех, кому «собрать вещи и приготовиться к переводу». В камере оставались только я с Тураем. Я ждал – каких новых постояльцев к нам закинут. Но Турай сказал: «Остаемся вдвоем. Решили нас изолировать».

Потекли однообразные дни. Мы жили вдвоем, и я, наконец, понял, что значит слово «изолировать» во фразе Турая: ни мне, ни ему писем не носили, да и мы никому не писали. Дни мы проводили в чтении книг. Турай занимался йогой, и подолгу, сидя в позе «лотоса» с закрытыми глазами, медитировал. Вообще Турай был человеком странным для данного спецконтингента. Лет ему было 38, был он замкнут, не курящим, не чифирящим, матом не ругался, анекдотов похабных не рассказывал, и про баб своих вольнячих не вспоминал. С его слов следовало, что на воле у него была семья: жена и двое детей. Но после «залета» семья распалась, и они не общались. Еще у него была мать в другом, чем жила семья, городе. Но почему он не общался с матерью, я не знал, и вопросов не задавал: «Сочтет нужным – сам расскажет». «Залетел» он за «хранение и ношение»: в его машине нашли ПМ[3] с полной обоймой. И хоть везде Турай заявлял, что пистолет ему подкинули, все равно дали ему до упора: три года общего. В ПКТ он попал «за угрозу»: как-то сказал отрядному, что если тот не вернет ему тетрадь, то ждут отрядного «крупные неприятности и проблемы со здоровьем». После того, как Турая закрыли в ПКТ, попал отрядный в автокатастрофу, получил инвалидность, и с работы ушел. С тех пор администрация обращалась с Тураем уважительно, но тетрадь Тураю не вернули, и в зону уже не выпускали. После первого полугода в ПКТ, ему приписали новый срок «за создание конфликтной ситуации», а потом и опять. Таким путем сидел Турай в ПКТ уже второй год, и понял, что отсюда он и освободится. А сидеть ему оставалось около шести месяцев.

Касательно меня все было проще. После детдома, три года назад, я оказался без жилья, без денег, и без перспектив на будущее. Залетел я на краже барсетки из джипа. Дали два года, ибо судья прекрасно видел, что давать мне «условно» бесполезно. С зоны в ПКТ я попал за драку с «бугром»[4] – он приписывал связанные мной на «промке»[5] сетки своему «семейнику»[6]. Сейчас сидеть мне осталось четыре месяца, а такой срок я «и на одной ноге простою». А о будущем я старался не думать.

- А как ты научился по шумам определять – кто пришел? У тебя, что музыкальный слух? – спросил я как-то у Турая, с интересом.

- А я и не слышу никаких шумов. Я выглядываю на продол и смотрю.

- Куда заглядываешь? На продол? – удивился я.

- Если надо на продол, если надо в другое место.

- А как это? – не понимал я.

- Молча. – усмехнулся Турай, – Представлю себя там и смотрю.

- А можешь меня научить заглядывать на продол? – спросил я с шуткой в голосе.

- А ты представь себя на продоле, лицом к выходу. Что видишь?

Я закрыл глаза, представил обстановку продола, двери камер по бокам, и сидящий попкарь за столом у входа. Я описал это Тураю, все еще ожидая, что сейчас все закончится каким-нибудь приколом, и смехом. Множество таких приколов я, как первоход[7], навидался еще в СИЗО[8].

- Дневального видишь? – спросил Турай, серьезно глядя на меня.

- Да вроде нет. Один Леха-попкарь за столом газету читает. – неуверенно ответил я, сам удивляясь своим словам.

- А что читает-то?

- Не могу разобрать, далеко.

- А ты ближе подойди. – серьезно посоветовал Турай.

- Подкалываешь? Если я ближе подойду, то увижу что ли? – засмеялся я с сомнением.

- Маловерный! Зачем ты усомнился? – усмехнулся Турай с досадой, – Ничего, потренируешься, и будешь видеть все, что захочешь. Образование-то, какое есть?

- Школу в детдоме окончил. А как тренироваться-то будем?

- Просто: почаще выходи на продол и смотри по сторонам. А главное – не сомневайся том, что ты можешь все там увидеть. У меня же получается.

С этого и начались мои тренировки под руководством Турая. Обстановка в ПКТ благоприятствовала нашим занятиям: в «хату» никого не закидывали, все шло согласно распорядку. Через пару-тройку дней я уже и сам мог сказать – кто идет по продолу, что несет, как одет и т.д. Я не понимал, как эта информация всплывала в сознании. Иногда я ошибался, Турай тут же поправлял, и я верил ему, хотя проверить это в большинстве случаев было невозможно. Если бы кто со стороны услышал наши разговоры в такие моменты, то решил бы что у нас «крыша съехала». В ПКТ это бывает, особенно в одиночных «хатах».

2

- А что у нас сегодня на обед? – всегда спрашивал Турай, когда тележка баландера[9] только въезжала на продол.

- Ну, это проще простого: любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда. – Я представлял себя рядом с тележкой, и жадно втягивал запах восходящего от котлов пара.  – На первое гороховый суп, а на второе «шрапнель крупнокалиберная». – уверенно отвечал я.

Отгадать это было не сложно, ибо рацион наш был не так уж и разнообразен, и вариантов для выбора было мало. Кроме того, постоянное чувство голода приводило к резкому обострению обоняния.

Но однажды я увлекся и чуть все не испортил. На первое был необычайно аппетитный борщ: наваристый, густой, с хорошей картошкой, свежим буряком и капустой. «Видать комиссия на зоне», – подумал я, и, увлекшись, мысленно схватил черпак в котле, чтоб тусануть баланду, лучше рассмотреть ее и понюхать. Но черпак вдруг соскользнул от моего хвата и … с грохотом полетел на пол.

Грохот падающего черпака, чертыхание сопровождающего баландера попкаря, и возмущение из соседних с тележкой хат ошеломили меня.

- Так больше не делай! Ничего у них не трогай! – строго сказал Турай.

- Почему? Подшутим. Разве тебе не интересно? – спросил я, все еще не веря в реальность произошедшего.

- Интересно – когда в бане тесно. – резанул Турай, – Потому не трогай, что у меня с операми договор: я не трогаю их, а они меня. Теперь понял?

- Они что, смогли чем-то запугать тебя? – удивленно спросил я, прекрасно зная, что Турая пугануть было трудно. Да и чем его могли напрячь опера?

- К сожалению, смогли. Обещали перевести «на дурку», ну в психбольницу. А там, сам знаешь, пара уколов галаперидола или триседила, и последствия для психики могут быть необратимы. А этого я допустить не могу. Поэтому я прошу тебя: потерпи уж до освобождения, и ничего, когда смотришь там, не трогай. Только смотри, слушай, нюхай, пробуй на вкус, но не двигай. – попросил меня Турай, и я понял, что шутки в наших тренировках на этом закончились.

Я обещал ему ничего не трогать, хотя еще сам толком не понял, как это у меня получилось.

- Но ты-то сам всей хате демонстрировал, что умеешь видеть дела на продоле.

- Мне скрывать было уже поздно. Да и хотел я найти человека, которому смогу передать эти знания. – ответил Турай.

- А почему мне? Потому, что в хате с тобой остался?

- Больше половины, из тех, кто был рядом, были подсадными «утярами». Из остальных большинство было либо с деформированной психикой, либо наркоманы. Ты выделялся своей любознательностью и уважительностью к старшим. Да и сирота ты, и погоняло у тебя тоже подходящее: Тихий. – усмехнулся Турай.

- Это еще с детдома, говорят, что я еще в пеленках меньше всех шумел. Когда метрику писали, то фамилию Тихонов присвоили.

- Поэтому, Тихий, я и надеюсь на твою тишину в этом вопросе. Иначе будет тебе плохо.

3

            Так в изоляции мы просидели с Тураем недель пять. За это время меня пару раз «выдергивали» на беседу с зам начальника колонии по БОР[10] Семеном Ивановичем. В кабинете помимо «Семы» всегда сидел штатский с воли: лет 50-ти, в темном костюме, белой рубашке с темно красным галстуком. Он был чужой на зоне, это было видно не только по его штатскому «прикиду», но и по тому, как брезгливо он сидел сбоку стола, стараясь ничего не касаться.

Вопросы были о нашей жизни с Тураем: что делает, что говорит, не дуркует-ли? А в конце разговора, как правило, был стандартный вопрос: «Как откинешься, что делать-то будешь?»

- Так планов-то много, может на юриста пойду учиться. А вы не смейтесь, я уже почти все законы знаю. – прикидывался я «шлангом», чтоб меньше расспрашивали.

Я уже заранее знал, что штатский на зону из-за Турая приезжает, а на меня ему было начхать.

 - Нашел, кого к Тураю сажать. Ни мозгов, ни опыта. – корил он «Сему» после моего ухода. На что «Сема» хитро отвечал: «Пусть Турай хоть отдохнет от стукачей в хате. Пусть расслабится, подумает, что отстали от него. Все равно он ведь вашего спеца в миг раскусил. Подождать пока надо. Кстати, тетрадь его расшифровали?»

- Ты мне еще лекцию мне по внутрикамерной разработке прочитай. Ну ладно давай чуть подождем. – соглашался штатский, уходя от ответа, – А прослушка-то как? Есть что интересное?

- Если бы было, я бы доложил. Обычный безпонтовый треп.

Но нашей спокойной «пицунде» вскоре пришел конец. В одну из раскидок к нам заехал новый: Сергей-Серый. Его спустили в БУР[11] сразу с зоны: «На полгода за базар с дневальным». Из 43 прожитых им лет он отсидел 12. Это была его четвертая ходка. Все по 144 УК – за «кражу с проникновением». По последней делюге дали ему пять, отсидел он «три с копейками», оставалось меньше двух.

- Надеюсь родаки на воле щекотнутся, подъедут к хозяину, сделают мне УДО[12]. А я на воле в долгу не останусь, руки-ноги еще в порядке: быстро отработаю.

Дня через три, на утреннем обходе Серый записался на прием к зам по БОР: «Попрошу, чтоб посылку пропустили». После обеда его вывели из хаты, а мы с Тураем застыли в своих позах: я за столом, а Турай в «лотосе» на полу. Мы не сговариваясь «представились» в кабинет Семена.

В кабинете было трое: за столом пил чай с медом Семен в камуфляже, по центру стоял Серый, а сбоку стола на стуле сидел штатский.

- Ну что Серый, в хате-то не обижают? – оборвал Семен доклад Серого о статьях, да о сроке.

- Все нормально, проблем нет.

- А соседи-то как? Чем занимаются? О чем говорят? – это был обычный вопрос оперативника. Ответить на него, что, мол, ничего не вижу да не слышу, было бы не разумно.

- Турай все время сидит в позе, лотос называется. Вроде как кимарит, но малейшее движение на продоле слышит. Мало того, говорит – кто и зачем пришел. И ни разу не ошибся ведь. А малой, ну – Тихий, все это воспринимает как нормальное дело. Как будто, так и должно быть. Анекдоты их мало волнуют, про баб тоже не говорят, на разговор идут с неохотой, все «да» и «нет», без пояснений. Книги читают, какие в хату загонят, да Турай иногда в тетради какой-то бред пишет. Я раз глянул, какие-то предложения бессвязные, да и те половину зачеркивает потом.

Тут нам с Тураем стало все ясно с Серым. Далее Серый в деталях описал различные случаи, и я подивился его памяти и вниманию к нашим скромным персонам. Штатский внимательно слушал, потом вытащил блокнот и записал: «Сканирование информации на расстоянии!?»

- Ко мне пока их полного доверия нет. Это и понятно, я ведь человек для них новый. А вы мне конкретно скажите – что я узнать-то должен? Может я бы наводящие разговоры какие завел бы? Ну, чтоб навести на нужную тему.

Семен также вопросительно взглянул на штатского, но тот быстро сказал: «Ни на какие темы наводить пока не надо. Живите и смотрите. Если что покажется странным доложите».

- Ты это, у дневалы возьми чай, сахар, курить, ну сам выбери еще чего. Скажешь в хате, что посылка от сестры. Чифирни с ними, расслабь, войди в доверие, а главное – смотри внимательно. Ежели что, запишись на обходе к врачу. Тубик ведь у тебя был? Ну, вот и хорошо. Иди. – отослал Семен Серого и нажал на кнопку вызова попкаря.

- Ну, Владимир Петрович, вы услышали, что хотели? Как вам мой кадр? Один из лучших: третью ходку в стукачах, и ни разу не спалился. По освобождению могу в вашу контору передать.

- Подумаем. Ладно, пошли отсюда пока тубик какой от твоих стукачей не схватили. – ушел штатский от вопроса: что же он хотел о Турае услышать? Видать еще та «рыба».

Сергей зашел в хату «затаренный», все хвалил «Сему», что пропустил посылку от сестры. Мы с Тураем улыбались и поддакивали. К вечеру сделали «дрова» из полиэтиленовых пакетов и бумаги и запарили чифир. Турай тоже чифирнул с нами, да все хвалил Серого, что уломал Семена на посылку.

Итак, теперь нужно затаиться и косить под «стебанутого». Но в разумных пределах, чтоб на «дурку» не отправили. Да и вряд ли отправят – сидеть мне оставалось два месяца с копейками. Но чего хотят узнать от Турая? Здесь если опера хотели что узнать, то метод был простой: пускали тебя под «дубинал», и ты решай – либо быстро рассказать, что знаешь, либо оставшуюся жизнь ссать кровью и лечить отбитое нутро. Не таких как Турай ломали. А если и помирал кто, так стандартный диагноз «сердечно-сосудистая недостаточность» местный лепила[13] всегда оформит, как положено. Почему же с Тураем так обходительно?

На очередной гулке[14] я отвел Турая в сторонку и спросил обо всем, понимая, что не принято в арестантской среде спрашивать – чего от тебя хотят опера?

- А ты вспомни отрядного, что тетрадь у меня отмел. После него, уже здесь, на БУРе мы заключили с Семеном договор: о ненападении. Пока «Сема» его не нарушил. И вреда от него нет, и прослушку он особо не включает. Наоборот, через Серого греет нас чаем с глюкозой. Ему от меня ничего не надо. А вот штатский выполняет конкретный приказ, от которого зависит его карьера. Потому и копает не задумываясь. Ты главное не показывай Серому, что можешь «смотреть и слышать». Не засвети свои способности. Тебе сидеть осталось мизер. Коси под лоха, больше болтай с Серым о бабах и жратве, и все будет в норме. – на том и порешили.

4

Не знаю уж специально или нет, но забыл Серый «коня»[15] спрятать. Когда мы опомнились, двери уже открывались. Мы стояли строем справа от двери и с досадой глядели на «коня», соображая – что делать. Дежурный по «хате» был я, так что светило мне 15 суток ШИЗО[16], да и «коня» забрали бы, жалко тоже, долго его сплетали. И тут случилось необычное. «Конь» целым мотком слетел со стола и нырнул в толчок[17], пробка которого неведомым образом чуть приподнялась и снова встала на место. Мы с Серым ясно видели это и оцепенели. Я даже не смог толком сделать доклад, за что получил замечание. Попкари, если и увидали это движение, то с утра были заспанные и восприняли его как «глюк».

Я сделал вид, что ничего не заметил. Турай и Серый тоже молчали, хотя не видеть этого Серый не мог. Он же и сам потом, чтоб видно окончательно удостовериться, и вытащил «коня» из дальняка[18]: «Смотри куда упал, а я вчера обыскался».

После обеда Серый начал кашлять, жаловаться на плохое самочувствие и проситься у дневального к врачу.

- Ну ты точно видел о чем говоришь? Или может – сон еще не отошел? – лениво спросил «Сема», когда Серый рассказал ему о «полете коня».

- Ошибки нет, Семен Иванович, и я видел, и остальные в хате тоже видели. Но все промолчали. Убрали бы вы, Семен Иванович, меня из хаты. Чую я нездоровые они какие-то.

- Да, не соскучишься с вами. Посиди пока, если что, перевести тебя всегда успеем. – закончил Семен разговор, явно сожалея о таком повороте событий.  

- Ну и зачем ты, Турай, им эти фокусы показываешь? Они же теперь с тебя не слезут. – спросил я до прихода Сергея.

- И так бы не слезли. А теперь пусть подумают, стоило ли залазить. Пусть попрыгают. Посмотрим, что они мне предложат.

И действительно, через пару дней вызвали Турая к Семену для беседы.

- Вот здесь Владимир Петрович имеет интерес к твоей персоне. – как бы шутливо-извиняющимся тоном обратился Семен к Тураю.

- Вам ведь скоро освобождаться? Чем намерены заниматься после освобождения? – с интересом спросил штатский у Турая.

- Намерен я отдохнуть и набраться сил. Потом устроюсь на работу – куда возьмут.

- А как вы посмотрите, если мы предложим вам работу в одной солидной фирме? Там помогут вам решить ваши бытовые проблемы. Да и зарплата там приличная. – штатский не стал «ходить вокруг, да около» с пустыми разговорами. 

- А почему вы думаете, что я справлюсь с вашей работой?

- А потому, что вы владеете способностью сканировать информацию на расстоянии, и можете мысленно двигать предметами. Наверняка и другие способности имеются. Нам такие люди как вы нужны. – я не понимал штатского – зачем он так раскрылся?

- Ну, если вы обо мне такого высокого мнения, зачем же сразу этот разговор не начали? Зачем ко мне разных утяр подсаживать, прослушки в хате включать? Сказали бы сразу – что вы от меня хотите, а я бы ответил – смогу ли я вам помочь. – тут уже раскрылся и Турай.

- Мы должны были убедиться в достоверности информации. – штатский был явно сконфужен, а Семен сосредоточенно рисовал на листе бумаги какую-то иномарку.

- По вашему предложению я делаю вывод, что убедились. Оставьте пока меня в покое, и помогите чем можете, по возможностям. А я подумаю и определюсь. – это уже был обычный «кружевной ход», которым пользуются многие зеки, обещая в дальнейшем пойти на сотрудничество с администрацией.

После того, как Турая увели, штатский как с цепи сорвался:

- Ну, тварь! Он еще носом воротит. Думать собрался! Закинька к нему в хату пару открытых тубиков, да пару-тройку амбалов из козлоты[19]. Чтоб душняк Тураю создали, да чтоб быстрее он думал в нужном направлении.

Но тут случилось невероятное: пепельница полная окурков подпрыгнула и, высыпав свое содержимое на прилизанную голову штатского, снова встала на стол. Меньше всего этому удивился Семен. После минутной паузы «Сема» первым и очухался.

- Не смогу я, Владимир Петрович, выполнить ваши пожелания. При всем моем уважении к вам, вашему званию, и к вашей конторе. Потому, что я, в первую очередь отвечаю за порядок и покой в зоне. Ежели что, ты ведь уедешь, а мне потом все последствия разгребать. Осталось Тураю досидеть до звонка меньше четырех месяцев, вот пусть тихо и досидит. А как выйдет он за забор, можешь делать с ним, все, что пожелаешь. Хочешь, прессуй его, хочешь на коленях перед ним стой, твои с Тураем дела меня уже касаться не будут. А пока, сам видишь, лучше нам его не трогать. Дневальный! Покажи Владимиру Петровичу, где помыться, да щетку с полотенцем выдай.

- Значит, информация была правильной. – ошарашенный штатский пошел чистить голову и костюм, а Семен, оставшись в пустом кабинете, громко сказал: «Ну хочешь тихо сидеть, сиди себе на здоровье. Я свой договор помню». За двадцать три года службы на зонах Семен повидал много разного, и уже ничему не удивлялся.

5

На следующий день Серого перевели в другую хату, и наши занятия с Тураем возобновились. За оставшиеся мне два месяца Турай научил меня многому. Я научился «быстро ходить» по зоне, оглядывать ее всю с высоты птичьего полета, входить внутрь стен, внутрь деревьев, и даже внутрь человеческого тела. Я научился видеть работающие органы, трогать их: Турай говорил мне – где в его теле я сосредоточил внимание и какой орган трогаю. На прогулках мы занимались ритмическим дыханием – «пранаямой», и я учился закачивать в тело энергию из воздуха. Кормить нас стали на удивление хорошо, и баландер даже предлагал нам добавку. Так что мы даже поправились. Из такой жизни и освобождаться-то не хотелось.

- А зачем ты отрабатываешь эти удары? – спросил меня Турай на прогулке, наблюдая, как я в стойке боксирую с тенью.

- Да в детдоме физрук нас натаскивал, говорил, что нам это в жизни пригодится больше, чем математика. Хочу перед звонком[20] хоть чуть в форму прийти.

- Запомни Тихий, что драться руками это последнее дело. Настоящий воин нейтрализует противника так, что тот и сам не поймет причину своей неудачи. Если с кем подерешься, то два результата: если ты побьешь, то новый срок получишь, а если тебя побьют – то ты озлобишься, да и здоровье попортить могут. В любом случае ничего не выиграешь. Ты теперь одиночка, и защищать тебя некому.

- Ну и что ж мне делать-то, если кто доколется или оскорбит? Убегать что ли?

- Тоже не плохой вариант. Ты, видать, нагляделся на воле драчливых боевиков, разных накачанных каратистов, да ковбоев, избивающих толпу. Наверно хочешь на них быть похожим?

- А что, плохо, что ли уметь красиво драться? – удивился я.

- Это тупиковый путь баклана-гладиатора. На них любят смотреть со стороны, но все они плохо заканчивают. Запомни, что бакланов боятся, но ни здесь, ни на воле не уважают. Да и какой бы сильный баклан не был, он не спасется ни от пули, ни от большего количества других бакланов с палками или ножами. Воин должен решать любые проблемы без ударов и крови. Именно в этом его мастерство. Удар могут и простить, но за пролитую кровь всегда будет спрос. Поэтому воин уходит от удара, задолго до того как этот удар задуман противником. Воин должен опережать противника не только в действиях, но и в мыслях. Именно тогда он будет непобедимым.

- Чего ж ты не увернулся от тюрьмы-то? – съязвил я.

- Именно потому, что в тот момент я был слабым и глупым. За это и расплачиваюсь. А тебе советую быть умным и сильным воином, и ни с кем не вступать в драку. Ты должен почувствовать и уйти от врага до того, как он увидит тебя. Ты должен чувствовать куда идти, а куда нет, с кем говорить, а кого обойти. И ни на кого не надейся. Надежда на помощь делает зависимым и ослабляет.

- А если, например, на меня нападут несколько амбалов и начнут метелить по беспределу, а ты будешь видеть это, разве ты не поможешь мне? Я, например, всегда помогал друзьям, когда они дрались с большим числом чужих пацанов.

- Человека вовлекающего тебя в драку трудно назвать другом. Друг это тот, кто расскажет тебе об опасности и посоветует – как обойти врага без драки. Если я увижу тебя дерущимся ни я, ни другие Смотрящие не придут тебе на помощь. – категорично сказал Турай.

Так я впервые услышал о Смотрящих.

- Это, какие еще Смотрящие? – спросил я, уже интуитивно чувствуя, о чем говорит Турай.

- А ты думал, что только мы с тобой можем мысленно гулять и смотреть там, где хотим? Как ты ходишь и смотришь, так и другие ведь тоже могут, и даже лучше тебя и меня. Есть более сильные, которые видят много дальше, чем мы с тобой. Это и есть Смотрящие. А ты разве не чувствуешь временами, что на тебя кто-то смотрит? – спросил Турай, заранее зная ответ.

- Бывает, иногда даже могу определить с какой стороны. Ну и кто это?

- Это Смотрящие за порядком люди. Каждому, кого принимают в Смотрящие, определяют поле его деятельности в зависимости от его сил, опыта, возможностей и желаний. Цель Смотрящих – поддерживать справедливость и порядок в обществе. Смотрящие первого уровня – это Смотрящие-Воины. Вступая в Смотрящие, человек дает клятву, и дальше его жизнь и психическое здоровье будут зависеть от того, насколько он будет этой клятвы придерживаться. Но за поступок, не совместимый с клятвой, Смотрящего могут лишить либо памяти, либо сделать его мозг не рабочим. Готов ли ты дать клятву и ступить на путь Смотрящего-Воина?

- А в чем суть клятвы? – спросил я Турая.

- Ты должен соблюдать четыре заповеди Воина первого уровня: хранить молчание о знаниях, не употреблять наркотиков и алкоголя, контролировать порядок на порученной территории во время дежурства, и выполнять все приказы Смотрящих более высокого уровня.

- И какую же территорию я буду контролировать?

- Тебе сообщат в приказе и о территории, и о времени дежурства по ней.

- А как я буду получать эти приказы? – я все еще не мог поверить услышанному.

- Голосом, который будет говорить в твоем сознании в нужные моменты.

- А как я узнаю, что это приказ, а не мои собственные размышления?

- Ты прав – в сознании твоем могут звучать разные голоса, но нужный Голос ты узнаешь сразу. Какой бы Смотрящий не отдавал тебе приказ, он будет звучать в твоем сознании моим, и только моим голосом. Не спутаешь?

- Да вроде нет. – ответил я неуверенно, – Но надо все обдумать. Скажи мне прямо Турай, а зачем вам, ну, конкретно вот тебе, все это нужно?

- В мире, как ты уже, наверное, понял, идет постоянная незримая борьба между теми, кто за закон, порядок и справедливость и противниками всего законного и справедливого. Каждый человек чувствует в себе эту борьбу, ибо в сознании каждого звучит два полярных голоса. Большинство людей – это пассивные наблюдатели. На словах они конечно за справедливость, но если есть возможность украсть, и они считают, что этого никто не увидит, то они и крадут, и нарушают по мелочам другие законы. Но есть и такие люди, кого не устраивает порядок и справедливость. Они хотят природным законам совести установить другие законы, те, которые позволят им превращать людей в рабов, грабить их и посылать на смерть для удовлетворения своих низменных желаний. Если их не остановить, то порядок нарушится и человечество уничтожит себя. Разрушать всегда легче, чем создавать. Разрушать можно сознательно, либо случайно. Создавать же порядок можно только сознательно. Поэтому разрушающих всегда больше, чем восстанавливающих порядок. В физике есть закон, по которому если систему пустить на самотек, то она будет развиваться только в сторону увеличения беспорядка. А чтобы поддерживать в ней порядок нужно приложить к ней некую упорядочивающую силу. Многие это знают, но не каждый способен восстанавливать порядок. За историю человечества возникали разные сообщества людей, ставивших целью установление справедливого закона и порядка. Но эти сообщества либо уничтожались в неравной борьбе, либо в руководство их проникали изменники-разрушители, которые извращали первоначальные цели.

- Почему же борьбу за порядок так легко уничтожить либо извратить?

- Потому, что порядок строят по определенным законам, а разрушают любыми способами. Потому, что человеку всегда легче стать животным, чем подняться на более высшую ступень духовной эволюции. Потому, что человек просто устает восстанавливать то, что большинство из его окружения разрушает.

- А что вы имеете от этой революционной борьбы за справедливость и порядок?

- Революции – это смена власти, которую первоначально объясняют, как замена одного порядка другим, якобы более справедливым. Но люди из руководства нового порядка, как правило, скоро снова становятся разрушителями, ибо ищут в этой борьбе личную выгоду. Поэтому, если не создать систему очищения от извратившихся руководителей, то новый порядок снова придет к плутократии, т.е. к коррупции. Мы ничего не имеем от этой борьбы за справедливость, кроме морального удовольствия от торжества справедливости и порядка.   

- А если я не дам клятвы? – я все еще не до конца понимал логические объяснения Турая, но интуитивно верил ему, как человеку на способному на предательство, либо другой проступок, который наше инстинктивное чувство справедливости относит к категории «несправедливых», т.е. неправильных по человеческим законам.

- Ничего страшного не случится. Просто ты утратишь способности, которые приобрел и забудешь, что видел и слышал от меня. В остальном же ты останешься обычным человеком, каким и был раньше. Подумай, время еще есть.

6

            В последующие дни мы о клятве не говорили, да и Турай мне не напоминал.

- Я готов дать клятву Воина. – сказал я Тураю за сутки до освобождения.

- Зачем? Что ты хочешь получить на этом пути Воина?

- Да и сам я не знаю зачем. Но я верю тебе Турай, ибо чувствую, что плохого ты мне не сделаешь. Мало кто помогал мне в этой жизни как ты Турай, и я верю в справедливость того дела, которому ты служишь, и хочу быть тебе полезным в этом деле.

- Ты вступаешь на трудный путь, но я знаю, что ты достоин его. Ты хорошо запомнил клятву? – Турай смотрел на меня испытующим взглядом, как бы сомневаясь – радоваться или сожалеть о моем решении?

- Хранить молчание о знаниях, которые я получил от тебя. Не употреблять наркоты, алкоголя, и другой охмуряющей дряни. Следить за порядком на порученной территории во время дежурств. Выполнять все твои приказы.

- Даешь ли ты клятву мне и Смотрящим сейчас на тебя следовать этим заповедям в своей дальнейшей жизни? – Турай строго и внимательно смотрел мне в глаза.

- Клянусь следовать этим заповедям и выполнять все твои приказы.

Я чувствовал ответственность момента и то, что на меня сейчас, как на сцене, смотрело множество глаз со всех сторон. Легкое опьянение и чувство неестественности происходящего охватило меня. Турай положил свою правую руку мне на голову, но я ясно почувствовал, как и несколько других рук легло мне на плечи.

- Будь сильным и мудрым Воином. – Турай закрыл глаза, и я почувствовал, как в меня, через его руку и руки других входит некая энергия, делающая меня иным.

Это чувство было подобно полету, с высоты которого все, еще вчера заботившее меня, казалось мелким и легко решаемыми. Уверенность и ясность в мыслях наполнили меня. Я смотрел на Турая, уверенно зная, что теперь я, как и он, часть Целого, которое объединяет еще много других, таких же, как и Турай, достойных людей. Я ощутил свою ответственность перед всеми ними, как, наверное, потомок древнего и прославленного рода ощущает свою ответственность перед невидимым взором своих, давно ушедших в Историю, героических предков, создавших славу его рода. Мне, сироте не знавшему ничего о своих родителях, это чувство было не знакомо. Теперь же я знал, что есть цели более значимые, чем личные удобства и достаток. И хотя я еще не осознавал этих целей, и даже не до конца понимал – какой «порядок» подразумевался в словах данной мной клятвы, я был уверен в правильности своего выбора, и никакие сомнения меня уже не беспокоили.

- Я благодарю за честь быть вам полезным, и постараюсь оправдать ваше доверие. – сказал я как Тураю, так и тем, что слушали (в чем я был почему-то уверен) мою клятву.

Турай убрал с меня руку, другие руки тоже отпустили меня.

- Теперь ты на службе справедливости и порядка. И никакой родич, друг или жена не должны быть выше того дела, которому ты поклялся служить.

И хотя Турай сказал это торжественно и благожелательно, но в глазах его я увидел тоску. Этот взгляд я еще не раз вспомню потом, каждый раз стараясь объяснить эту тоску.

Мы молча выпили с Тураем оставшийся после ужина чай и легли спать. Сон был спокойный и крепкий, без сновидений и беспокойства. Утром, перед проверкой, я спросил Турая, о способе, каким я смогу обращаться к высшим Смотрящим.

- Приказы не обсуждают, их надо быстро выполнять. Ты у Смотрящего будешь не один, поэтому поменьше задавай вопросов, а постарайся сам находить ответы. Но если будет необходимость, то свои вопросы можешь задать. Напиши их кратко и ясно на листе бумаги, либо на любом видном месте и почаще смотри на них. Голос тебе скажет, что это прочитано. Если сочтут нужным, то тебе ответят. Воин не может входить в сознание более высшего Смотрящего. Надзор за сознанием здесь идет сверху вниз, а не наоборот. Привыкай к субординации. – подзадорил меня  Турай.

На проверке ДПНК официально объявил мне об освобождении. Я скупался в душе, сдал матрас и постельные принадлежности. Собрал свои вещи. Благо было лето, а летом освобождаться всегда легче.

- Я подъеду к твоему «звонку» на мерсе. Организую оркестр и дорожку раскатаю. – пошутил я, прощаясь с Тураем.

- Не вздумай этого делать. Будь скромней и незаметней. Теперь ты на работе. Прощай. –Турай пожал мне руку, – Можем еще увидимся в этой жизни. Удачи!

Свобода встретила меня давно забытыми запахами, шумом улицы и красочностью одежды окружающих. В управе УИН[21] мне дали справку об освобождении, деньги на проезд и пропитание на пару дней, а на складе одели в чьи-то гражданские шмотки, чтобы не пугал я на улице вольных людей своей потертой робой с пришитой к груди биркой[22]. Я неспешно пошел к автобусной остановке. Начиналась новая жизнь. Начиналась новая, до конца непонятная еще мне, работа, которую я сам выбрал и поклялся выполнять. Но было главное – чувство, что я не одинок в этом мире, что во мне нуждаются и моей работы ждут. Это давало уверенность и силу.