Ким Де-Форм
Стазис
В три часа дня я услышал их голоса за границами кокона – не звуковые волны, а частоты телепатических передач, (испуганные мысли сопротивляющихся мозгов). «Твою мать, да ведь это обыкновенные газеты, (но об них ломаются болгарки), их не берет взрывчатка и лазерные излучатели, да ведь – подумать только! – можно скинуть на город ядерную бомбу, и один хрен кокон будет лежать в груде пепла, и хоть бы одна царапина, хотя бы одно уязвимое место…»
Сначала всполошились жильцы, (если точнее – хозяин, но об этом позже, и лишь вкратце): вызвали ментов, менты перекинули ситуацию на спецподразделения, спецподразделения пригнали роту астматичных ученых, ученые развели в сторону руками и в дело пошли экстрасенсы и прочий паранормальный сброд из засекреченных отделов, а за ними – пустота, (страх), и ожидание предсказанного миллиарды раз апокалипсиса. Даже церковь (в силу которой никто не верил уже лет как сто), даже она со своими невербальными погремушками в виде банок с ладаном и канистр святой воды, с древними латинскими заклинаниями и мощами святых, – беспомощно долбилась о стенки Капсулы Преобразования, кокона Новой Жизни.
Нечто невероятное, необычное посередине города, в котором всем было наплевать на гниющего в однокомнатке человека, на его манию собирать рекламные брошюрки и выброшенные газеты с протухшими новостями.
О, нет, я не жалуюсь.
По крайней мере, сейчас.
Это в прошлой жизни все шло наперекосяк. Я искал источник неприятностей: в своем знаке зодиаке, в супермаркетах, образовывавших вокруг моего дома идеальную пентаграмму, в сумасшедших иерархических перестановках внутри офиса. Не знаю, как это произошло – но однажды я открыл дверцу холодильника и закричал внутрь. Разворотил полочки с едой, выкинул из морозилки обледеневшие куски мяса, швырнул яйца из картонных ячеек в стену и растоптал по полу два пакета молока. Испугавшись (моей внезапной вспышки ярости), замороженное мясо заскользило прочь по молочному ручью из кухни в комнату, а яичные желтки начали заторможено стекать по стене, словно гигантская бронхиальная мокрота.
Я припоминаю, что в тот день у меня закончилась туалетная бумага, и я, дабы найти временное решение вопроса, спустился на первый этаж, - достать из почтового ящика рекламные проспекты; и в тот момент, когда я съехал с катушек перед холодильником, эти проспекты лежали на кухонном столе. Я собрал их в охапку и начал приклеивать к стене на яичную основу. Кто-то когда-то рассказывал мне, что раньше при строительстве церквей в скрепляющий раствор добавлялись желтки – это влияло на надежность кладки. Не знаю как в древние времена, но сейчас, по-видимому, состав яичных желтков изменился: желтые облака акционных ценников не желали оставаться на обоях, а шершавые оппозиционные брошюры держались также нестабильно, как и движения, в пользу которых они агитировали.
Сейчас, из глубины метаморфирующего сознания, я частично могу понять логику произошедших событий: сложилась ситуация, в которой окружающий мир отверг меня – не клеились отношения с женщинами, рабочее напряжение достигало апогея, плюс ежесекундная пропаганда секса, удовольствий и низких цен, - я должен был сойти с ума или вклиниться в древний круговорот углеродной органики: из поколения в поколение – эгоистичное самовыдвижение.
Дальнейшее развитие событий нарушило движение системы: я бросил работу и на все накопленные деньги стал скупать канцелярский скотч, стикер-ленты для супермаркетов, («150 р», «Спасибо за покупку», «Приходите еще»), газеты бесплатных объявлений. Я заходил в торговые центры и собирал пакетами рекламные проспекты, воткнутые в лепестки металлических стоек: лучшее обслуживание, лучшие товары, лучшая еда, лучшая сталь, лучшие женщины, лучшие фильмы. Так в течение долгой и кропотливой работы на стены квартиры оседала новая вселенная: из скорлупы и испражнений гниющего города, с запахом свежей типографской краски и 256-тью цветами лазерной печати.
Не припомню, чтобы меня кто-то тревожил: соседи не жаловались на громкую музыку (я, собственно, ничего и не слушал), продавцы за прилавками не задавали вопросов, ни единого звонка от бывших женщин (Какие у них были имена? Не помню, эта информация осталась на спиралях прошлой жизни. Кажется, последнюю звали Лариса или Лена…) разве что дежурные звонки родителей. Я уменьшал размеры квартиры: углы скруглялись, месиво букв и несущих материалов, выблеванных на стены, забивало пространство. Сначала исчезла комната, похоронив в своих потрохах телевизор и компьютер, затем пропала кухня вместе с холодильником и газовой плитой. Остались только туалет и прихожая.
Я с трудом вспоминаю свое тогдашнее состояние: покупки дешевых горячих пирожков, дорога в темную бумажную нору – ни одной лампочки, (бесполезно щелкать выключателем, - свет где-то там, под слоями бумажного кокона). Я ложился в кучу газет и листовок, припасенных на финальную стадию – блокирование входной двери. Мир вокруг все больше растворялся, он чувствовал, что я не хочу существовать по его законам – и все больше отторгал меня, вкладывая в мои руки бумажный цемент - раствор, предназначенный для захоронения заживо.
Вот только я не собирался умирать. Я готовился переродиться внутри ошметков общественного давления, перерубленных в бумажные стены, скрепленные липкой лентой и выделениями из моих засыхающих слюнных желез.
Последнее, что я помню из действий внутри старой реальности – это запертую дверь, разбитую об эту дверь банку клея, сброшенную одежду и материнскую утробу из жестковатых газет, в которой я свернулся зародышем, молчащий, недвижимый, заснувший в стазисе, пока мои ткани меняются местами и преобразуют рыхлое бледное тело в новую форму, совершенную, словно истинный божественный замысел.
Сначала я испытывал страх, перемешанный с тревогой – тело ныло и требовало внимания, требовало заботы о себе, потребления растительных и животных материалов, переработки их в дерьмо. Но я буквально лез из кожи вон, глуша низменные позывы плоти, твердо намереваясь перейти в новую форму, свободную от мерзостных потоков стандартных человеческих жизней. И понемногу – час за часом, день за днем, все вокруг меня растворялось, оставив лишь отпущенное на волю сознание, свободное и независимое.
Спустя некоторое время проявились признаки новой формы: я стал слышать мысли людей, находящихся вокруг моего кокона. Я мог с легкостью угадать, кому принадлежат эти мысли: соседу с бутылкой пива напротив телевизора, похотливой женщине, живущей на содержании у десятка мужчин, ребенку, прячущему в школьном пенале грамм гашиша (в раструбе треснувшей карандашной чинилки). Это были индивидуальности, запертые в клетках общественного организма, а я стал опухолью этого организма, пока еще незаметной.
До поры до времени.
Первым тревогу забил хозяин квартиры. Он безуспешно пытался найти меня, звонил в дверь, пытался открыть её ключами, но банка клея, усиленная иммунной системой кокона, не давала ему проникнуть внутрь. Тогда хозяин вызвал слесаря, слесарь распилил дверь и обнаружил за ней скорлупу из бумаг и букв, скорлупу, которую не мог взять ни один инструмент. Слесарь сразу смекнул, что ничего хорошего ему здесь не светит, и в тот же вечер втайне купил билет на самолет в Таиланд, оставил жену и двух детей, выбросил в городскую речку телефон и свалил из страны.
Вскоре квартал оцепили спецподразделения, жильцов многоэтажки раскидали по камерам дознания, а хозяин квартиры испытал на своей шкуре все методы развязывания языка: начиная подзабытым «Молотом ведьм» и заканчивая ситуациями из киносериала «Пила». И все – во имя грандиозного сбора информации о той личности, что находилась внутри вроде бы волшебного кокона. Защитная реакция старого, но зубастого организма Системы, не собиравшейся сдаваться.
В течении нескольких дней на меня было собрано исчерпывающее досье: начиная подробностями школьных занятий и заканчивая циклами мастурбаций, которые втайне наблюдала пожилая соседка из дома напротив. Очень скоро всплыла моя нездоровая тяга к собирательству макулатуры, и перед Системой встала нелегкая дилемма: передушить в качестве самозащиты все городское население, или оставить положение как есть и ограничиться минимальными карательными мерами – в пределах квартала. Честно говоря, из обрывков мыслей я толком не понял, что именно было выбрано.
Вот тогда-то в ход и пошли ухищрения: приглашенные специалисты, спиритические сеансы, ритуалы изгнания дьявола и тому подобное.
Вокруг Капсулы Преобразования витал ритуальный страх, и не было в природе человека-лейкоцита, который мог бы его развеять. Военные собирались жахнуть по кокону ядерной боеголовкой, ученые – сделать оружие с зарядами из антиматерии, а священники… священники втайне создали культ Божественного Кокона и начали приносить в жертву мне, новому Яхве, бомжей и случайных прохожих. Я равнодушно наблюдал за этими самопроизвольными процессами и все больше убеждался в бессилии общества, способного противопоставить мне только страх, ересь и простейшие математические уравнения.
В какое-то мгновение я почувствовал, что должен стать богом нового мира, - о-о-о, я имел на это полное право, я досыта натерпелся критического восприятия и рационального подхода к вещам, (и не только психологически, в виде общественного давления, - но и физически), оставаясь прикованным к покрывающемуся жировыми складками телу с бледной мягкой кожей, абсолютно незащищенному, с генетически встроенным безусловным рефлексом пассивного сосуществования в мировом социуме.
Тогда они решили надавить на мою остаточную человеческую сущность. Надо сказать – весьма интересный ход, хотя, в общем-то, предсказуемый, (но стоит признать - изощренно изобретательный) – у меня остались воспоминания о прошлой жизни, о людях в прошлой жизни, и я не мог не реагировать на мысли знакомых мне людей, так как моя старая ЦНС еще не успела трансформироваться в более совершенную форму, истинно свободную в метафизическом плане.
Кто-то из этой шайки закисших лейкоцитов сообразил, что я могу слышать мысли.
Сначала к кокону привели Ларису (Лену? А, может, её звали Светой?). Она рыдала над газетной скорлупой, просила меня выйти наружу, - потому что в противном случае её ждала болезненная деформация с последующим уничтожением тканей. Во время ее слезоизлияния бригада ученых различными методами пыталась пробурить стенки Капсулы Преобразования, а рядом с этой бригадой была другая группа, - замерявшая на всех возможных спектральных волнах изменения, происходившие в коконе.
Их усилия, конечно, были бесполезными, но я почувствовал дискомфорт. Ситуация отбросила меня назад в цикле преобразования: мне пришлось сделать откат к старым психофизиологическим понятиям, чтобы классифицировать источник дискомфорта. Этим источником оказалось чувство жалости с легкой примесью химической зависимости, сопровождающей взаимосоединение мужских и женских половых органов. Чертовски неудобно, - я откатился на пройденный этап, меня подвели остаточные реакции и рефлексы. Горькая правда, - моя, как мне казалось, независимость от процессов Системы оказалась ошибочной.
Тонкий, но невероятно крепкий канат, которым мировая амёба держит бога нового мира.
Особь женского пола убили прямо там же, медленно и мучительно. Они вспороли ей живот, и она корчилась в агонии на полу, плача и засовывая назад выпавшие внутренности, а группа ученых праздновала победу: впервые за долгое время в коконе обнаружен отклик на происходящие события.
Это была шахматная игра, в которой мой противник нащупал верную комбинацию, и я понимал, что впереди меня ждет неминуемая катастрофа, потому что самый чудовищный защитный механизм системы, - убийство десятков ради спасения миллионов, - пришел в действие: люди превратились в шестеренки, смазанные патриотизмом, и я ничего не мог с этим поделать, потому что в отличии от металлических зубчатых деталей я был полноценным существом, со своим собственным сознанием и единственной в своем роде плотью.
Один за другим вокруг кокона убивали людей, жестоко, бескомпромиссно, а я все больше откатывался в своем развитии: мне приходилось останавливать метаморфизм головного мозга, чтобы внешние раздражители смогли идентифицироваться защитными системами. Нейрохимические понятия соединялись в слова: «друзья», «любимые», «знакомые».
Я почувствовал, что окончательно деградировал. Мое новое божественное тело рассыплется в воздухе, когда я попытаюсь выйти наружу: мое сознание слишком упростилось, (приблизилось к изначальной стадии превращения), мне тяжело удерживать силовое поле вокруг стенок кокона, чего уж говорить, - даже страшно подумать! – о Высшем Состоянии.
Сегодня – конечная точка. В последний раз я сделал шаг назад, чтобы найти слово «семья». Мои родители находятся там, снаружи, и эти лабораторные мясники, мотивированные реакциями (меня, божественного Существа) до стадии пылающего ощущения верного пути, - они готовят для моих родителей многочасовое путешествие в мир боли, вооружившись всеми возможными биологическими подсказками.
Это чудовищно. Да, - возможно рядом с коконом последняя грань влияния на мое сознание, и дальше ничего не будет, (настолько ущербного для метаморфозы), но как я могу быть в этом уверен? Организм снаружи гораздо старше меня и куда более агрессивно реагирует на внутренние изменения. Не стоит недооценивать внешние факторы, это уже вышло мне боком: несколько дней назад моя форма была более совершенной.
Мне скорбно от того, что я выйду наружу незавершенным. Я так хотел принести людям новый мир, сделать для них лучшую реальность, освободить каждого от мерзкой роли механизмов: мышц, жил, кровеносных сосудов и остро заточенных когтей.
Я хотел, чтобы у каждого из нас была своя вселенная, для которой каждый мог бы стать богом.
В единой гармонии, в едином существовании.
Ужасно: они стали загонять под «ногти» предметы, называемые «иглами», и «крики» родителей «звуком» проникают в Капсулу Преобразования.
Мне даже начинает казаться, что всех этих событий снаружи не существует, и я до сих пор лежу на полу комнаты: оставленный всеми и умирающий от голода и галлюцинаций.
Ну что же…
Я расправляю крылья.
(с) Ким-Де-Форм 14, 24.09.2012.
