Когда мать над ухом горестно всхлипнула своё «опять», Лёвка вздрогнул и нервно пригладил чёрный чуб.

     - Сын, займись наконец делом! Выключай компьютер! Сколько можно?!

     Нет, Лёвка не играл в стрелялки, как его одноклассники.

     - Хуже, - жаловалась мать по телефону подруге. - Он стихи пишет. Я так переживаю.

     Вжавшись от стыда в стул - словно мама застала его за чем-то очень постыдным - Лёвка принялся судорожно закрывать страницы с ровными столбиками стихотворных строчек, но мать за спиной всё не унималась:

     - Ты же мальчик! Пятый класс такой ответственный, а ты... стихи! Не выбросишь эту дурь из головы - расскажу Савелию, чем ты тут занимаешься. Может, хоть друг тебя вразумит. Кстати, а почему Сава к нам не заходит?

     - У него английский.

     - Вот! А у нас стишки. Савелий в дипломаты пойдёт, а мы... а мы пойдём по миру. Возьмёмся за руки - несчастная мама и сын - горе поэт - и пойдём... народ смешить. Отцу хорошо - он не дожил...

     На словах «он не дожил» мать, как всегда, хлюпнула носом, после чего, беззвучно вздрагивая спиной, вышла из комнаты.

     Лёвка ненавидел мамины слёзы и злился за то, что во всех бедах она винит отца: молча, без стенаний и оскорблений, но - Лёвка чувствовал - винит. Он, было, уже собрался пожаловаться папе, как обычно делал в своих видениях, но мамины слова про горе-поэта так взбудоражили воображение, что Лёвка явственно увидел, как идут они с мамой мимо соседей, держась за руки, оба в лохмотьях и почему-то чумазые. Картинка нарисовалась такая тоскливая, что он перестал злиться на мать и, хоть и считал себя взрослым для слёз, вытер неожиданно повлажневшие глаза. «Она почти без выходных работает. Потому и злая такая. А тут ещё я - со страшными стихами и непонятным будущим». Лёве до спазмов в горле стало жаль и непутёвого себя, и несчастливую маму. Маму даже больше.

     Он открыл учебник английского. «Зачем мне язык, если я никем не хочу становиться? Я вообще взрослым быть не хочу: насмотрелся уже - одни проблемы». Дети с картинки учебника держали в руках лыжи и коньки. При этом все они неестественно широко улыбались, словно фотограф пообещал сто рублей тому, у кого на снимке больше зубов будет видно. Лёва попытался перевести предложение под картинкой, но перевод у него, как ни странно, совершенно не соответствовал картинке. В русском варианте отчётливо прозвучало: «Не отрекаются любя, ведь жизнь кончается не завтра... ». Лёвка потряс головой и попытался сосредоточиться на переводе, но слова известной песни, доносившиеся из гостиной, отвлекали и уносили всё дальше от зубастых детей с картинки. «Лучше бы жизнь кончалась завтра, - подумал Лёвка и вздохнул. - Всё равно ничего интересного в ней нет. Все только и делают, что делают не то, что хочется. А чего хочется - не делают. Мама говорит, что жизнь - это раздача долгов и выполнение обязательств. Вот у папы никаких обязательств больше нет. И долгов нет. Значит, он счастлив?»

     Лёвка опять затряс головой, пытаясь отогнать странные, мучавшие его постоянно, мысли про счастье... точнее, про несчастье. Он склонился над учебником и всмотрелся в жизнерадостные лица детей в спортивных шапочках.

     - Мам! - крикнул Лёвка в закрытую дверь. - Мама!

     Тоска, поселившаяся в Лёвкиной душе после гибели отца, противно потыкала невидимым прутиком в самое больное.

     - Ну, что ещё? - устало спросила мама, когда вошла в детскую.

     Судя по тому, что от недавних слёз не осталось следа, она тщательно умылась. Мать не позволяла себе выставлять чувства напоказ, но Лёвка... Он был единственным, кому она доверяла горькие рассказы про тяжёлую безрадостную жизнь. К Лёвке, невероятно страдавшему от бесконечных кухонных посиделок, эти истории приходили потом многосерийными ночными кошмарами, но мать, не в силах переживать в одиночестве, призвала сына в сострадатели, и, не спрашивая согласия, разделила горе пополам.

     - Мам, - спросил Лёва. - А ты в детстве любила кататься на коньках?

     - В детстве... - грустно улыбнулась она. - У меня и коньков-то не было. Это у тебя все желания сбываются, как по волшебству. А мне мама на день рождения колготки дарила. И при этом напоминала, что это на целый год. Я всё время боялась, что стул в классе окажется с гвоздём или занозой, и колготки порвутся раньше следующего дня рождения. Вот так-то.

     Лёвке в очередной раз стало стыдно: в поединке «кто несчастнее» мама опять оказалась победительницей. Он и так не позволял себе быть счастливым - не позволял, даже когда случалось что-то хорошее. В такие радостные моменты он, словно останавливая себя, представлял мать с вечно грустными глазами.

     - Мне очень жаль, - сказал Лёвка в никуда.

     - Что жаль?

     - Тебя жаль.

     - И мне себя жаль, - сказала мама. - Поэтому, ты должен вырасти и стать счастливым. Чтобы я знала, на что жизнь положила. Можно долго терпеть, если знаешь, что не зря.

     Лёвка не хотел, чтобы мама терпела зря, и потому пообещал:

     - Я постараюсь.

     Он проводил её взглядом и тут же уткнулся в учебник.

     Лёвка смотрел на картинку с детьми, а сам представлял: вот он взрослый, с портфелем поднимается по нескончаемым ступенькам красивого высокого здания, а внизу стоит счастливая мама и машет рукой. Нет, не рукой - лучше платочком. Да-да, именно платочком, как в старых фильмах. И чтобы с кружевами. Он уже не Лёвка, а Лев Эдуардович. Дипломат. Богатый и известный!

     Отчество у Лёвки было Сергеевич, но в фантазии он оказался именно Эдуардовичем. Лёвка решил, что так будет лучше и для солидности, и для красоты звучания. Он прикрыл глаза: изначально чёрно-белое, видение начало окрашиваться сначала в полутона, потом в более яркие - реальные, а после и вовсе в нереальные цвета; как вдруг дипломат обернулся... и Лёвка узнал в нём Савелия. «Вот гад, - подумал Лёвка и мысленно быстро пририсовал белобрысому Савке чёрный чуб и чёрные усы. - Теперь дипломат не ты - Савка! Это я опять дипломат! « У тебя с английским засада», - сказал Савка с выбивающимися белыми прядками из под чёрного чуба и мерзко хихикнул. «Тогда дипломат - мой брат», - не сдавался Лёвка.

     - Мам! - закричал он в дверной проём что было сил. - Ма-ма!

     С кухонным полотенцем, с покрасневшими от горячей воды руками, вошедшая мама показалась Лёвке ещё более измученной, чем обычно. Он даже пожалел, что вызвал её с кухни, но она уже стояла рядом.

     - Мам... послушай... а, может, тебе ещё одного сына родить? Ну, брата. Моего. И чтобы он ходил на курсы английского. Сразу. Как только научится читать, чтобы наверняка.

     - Лёв, а, может, ты уже займёшься языком? Мне тебя бы поднять. Думаешь, легко в наше время одной ребёнка растить?!

     Лёва вспомнил, как мать как-то ночью жаловалась иконе, что очень устала. И ещё просила, чтобы Божья матерь дала ей силы вырастить сына. Но самое неприятное и стыдное было в том, что мама просила у иконы денег. У иконы! И денег! Да ещё сказала, что не для себя просит - для сына. Лёва тогда подумал, что лучше бы его совсем не было - так ему стало стыдно. Всю ночь ему потом мерещилось, что мать бредёт куда-то с тяжёлыми баулами, а он - маленький и мерзкий - крепко держится обеими руками за её ногу и волочётся по земле на пузе. Лёвка снова так явственно увидел ту картинку, что ему пришлось ладошкой отгонять неприятное воспоминание. Картинка исчезла, но на душе всё равно было пакостно. Даже затошнило.

     - Лёвушка, ты меня слушаешь?

     Мама сидела рядом на табурете и трепала рукой его волосы.

     - Понимаешь, сын, с возрастом всё меняется. Мечты мечтами, но... как бы тебе объяснить, надо быть практичным. Приспосабливаться... что ли. Ты уже взрослый. Не стоит витать в облаках и мечтать о несбыточном. Я когда девочкой была, тоже стихи любила. Очень. Мечтала, что вырасту и...

     Лёва представил маму девочкой - она получилась с лицом одноклассницы Людки, а потому очень даже ничего - и попытался угадать, о чём она мечтала. Видимо, он пропустил самое важное, потому что его мысли прервало довольно резкое мамино:

     - Лёва, ну, сколько можно мечтать?!

     Мать поднялась с табурета и быстрыми шагами направилась прочь.

     - Сорбоны и Гарварды нам не по карману, - бросила она с порога. - Но, поверь, я всё сделаю, чтобы ты получил хорошее образование. Так что прекращай баловство со стихами и займись уроками.

     Мама ушла. Дверь осталась открытой. Только Лёвка склонился над английским, как из гостиной полилась незнакомая грустная музыка. «Или мне только показалось, что она грустная?! - прислушался Лёвка. - Нет. Точно грустная. Даже тоскливая. Почему всё вокруг такое невесёлое? Даже мечты и те невесёлые. И, похоже, такая история не только у меня».

     Лёвка вспомнил, как в классе, на вопрос учительницы «о чём вы мечтаете» все сказали, что хотят хорошую работу и много денег. « Это что - весёлые мечты? Лучше бы сказали, что хотят быть путешественниками, артистами. Или просто прославиться». Хотя, у него - у Лёвки - мечт вообще нет. Точнее, была одна - странная: чтобы жизнь быстрее прошла и всё скорее закончилось. Разве про такое скажешь?! Но чем дольше Лёвка жил в грустном мире с грустной мамой, тем сильнее ему хотелось уйти к папе. Вот он был весёлый. И про обязательства никогда не говорил. Просто всему радовался и всегда улыбался: когда ел мамин обед, когда говорил тост за праздничным столом, когда фотографировал красивые страны и катался на горных лыжах...

     Лёвка вытянул руки с воображаемыми палками вперёд и начал раскачиваться из стороны в стороны, балансируя на горных лыжах. Сейчас он представлял себя бесстрашным отцом, который мчится с горы и...

     Испугавшись продолжения, Лёвка прошептал «не хочу» и, протерев глаза, уставился в тёмный экран монитора.

     Он долго сидел, глядя в себя и пустоту, прежде чем по тёмному экрану монитора героями неизвестного фильма поплыли заносчивый Савка в роли успешного дипломата, красивая одноклассница Людка в роли продавщицы духов, заплаканная мама...

     «Мама даже здесь заплаканная. Она уже знает, что папа разбился? Но он же только что летел по склону. А где я?» - подумал Лёвка и пристально вгляделся в монитор. Но тут же отпрянул. Вместо картинок из фильма по мёртвому экрану снизу вверх поплыли строчки:

     Расскажите - это всё зачем?

     Обязательства диктуют правила.

     В вашем мире взрослых всё неправильно.

     Не хочу в ваш мир больших проблем.

    Лёвка испугался, вскочил и забегал по комнате в поисках салфетки.

     Стихи приходили всегда неожиданно и пугали Лёвку. А боялся он, потому что знал: изменить в них он ничего не может. Перед смертью отца к нему пришли строчки, из которых он понял - отец не вернётся. Лёвка тогда порвал листок со страшным стихотворением, но оно всё равно сбылось. Вот и сейчас, не понимая смысла, но чувствуя что-то опасное в странных строчках, Лёвка, так и не найдя ни тряпки, ни салфетки, с силой принялся тереть экран рукой. Белые строчки размазались, как корректор на чёрном картоне, но не исчезли. Тогда Лёвка заплакал и принялся ещё энергичнее тереть чёрное окно. И разводы, наконец, исчезли.

     «Ну, уж нет! Не дождётесь! - прошептал Лёвка непонятно кому. - Надо жить. Иначе, как же мама? Тогда получится, что она мучилась зря? Всю жизнь выполняла обязательства - и что? Я её брошу?!»

     Лёвка включил компьютер, еле дождался, когда откроется страничка, и перечитал недописанное стихотворение:

     Я ухожу, мне пасмурно и скучно,

     Вам не гордиться мною - я не лучший,

     Несчастья ваши множить не хочу...

     Смотрите, птицы, я как вы - лечу!

     Лёвка принялся судорожно тыкать в клавиши и вскоре пристроил курсор в хвост стихотворения.

     - Backspace тебе! - зло прошипел Лёвка и надавил на одноимённую клавишу.

     Курсор побежал справа налево, пожирая слова буква за буквой, строчка за строчкой. И чем меньше оставалось букв, тем легче становилось Лёвке.

     «Папа был не прав, - неожиданно понял Лёвка. - Нельзя было рисковать - там, на склоне - если есть обязательства. И тогда маме не пришлось бы просить у иконы сил и денег».

    Мамин голос донёсса с кухни, как из прошлой жизни, но, почему-то, очень обрадовал Лёвку.

     - Сынушка, за стол. Обедать.

     «Я её спасу. Я выполню своё обязательство - буду счастливым».

    - Сейчас! Иду!

     Лёвка посмотрел на чистую страницу и вместо стёртого стихотворения быстро набрал:

     Мы обедать с мамой сядем в полдень,

     Без гостей, без папы и без тостов.

     В мире взрослых всё совсем не просто,

    Лёвка на секунду задумался, но, не найдя подходящей рифмы, закончил стих бесхитростно:

    Но обед у мамы ровно в полдень.