Миссия Поиск Журнал Кино Книжный магазин О магазине Сообщества Наука Спасибо!

Забор
Творчество
Профиль
Френд-лента
Лента сообществ
Публикации

Друзья:

Ольга Бакк

Почти

Погода с утра не задалась. Дул пронзительный ветер, гонял по свинцово-грязному небу обрывки туч. В воздухе висела противная морось – еще не дождь, но уже не туман.
Внезапно навалилась чернота, в ушах зазвенело. Лёка схватилась за сердце и начала заваливаться на Тиграна.

    Ты это чего? – едва успел подхватить её мужик. – Эй, женщина!..
Подскочивший Пашка помог Тиграну удержать внезапно свалившуюся подругу. Вдвоем они с трудом подтащили обмякшую Лёку к мусорному контейнеру и усадили. Она тяжело привалилась к грязно-зеленой ржавой боковине. Из дыр на плечи потекла зловонная жижа, пачкая и без того замызганную куртку.
- Ты это, - Пашка присел рядом с Лёкой, осторожно убрал сальные пряди, тревожно всмотрелся в ее лицо, - не помри!
- Чего вдруг? Ты же сам орал вчера, чтоб я сдохла! – с трудом проговорила она.
- Глупый какой женщина, - задумчиво сказал Тигран. – Умрешь, мы тебя тут и бросим. Хочешь тут гнить?
- Бросим-бросим! - подхватил Пашка. – А хочешь, прямо в этом ящике прикопаем? Мусоровоз завтра на свалке выкинет.
- Знаешь, Пашка, вот правильно тебя зовут дуриком! – зло огрызнулась Лёка. - Ты настоящий дурко, идиотина!
Пашка-дурик в ответ радостно улыбнулся:
-Так чё, сёдня не сдохнешь?
- Мечтай!
- Ты сиди, женщина, не работай, а мы пока посмотрим, что здесь есть, - Тигран деловито наклонился над мусорником. Пашка тоже поднялся. Вдвоем они стали вытаскивать бумагу и бутылки, перебирать и потрошить мусорные пакеты, разыскивая еду,
Лёка держалась за сердце. Боль почти отпустила, но от чего-то саднило на душе, словно случилось что-то плохое, а что – она никак не могла вспомнить. Вроде бы копыта пока не отбросила. Радоваться надо. Но отчего-то хреново.
- Ты гля, чё я нарыл! – завопил Пашка и нырнул с головой в контейнер, пытаясь что-то достать с самого дна. – Держи! От меня! – он торжественно водрузил Лёке на колени большую зеленую коробку с грязным желтым бантом.
- Раздави коробку, положи к макулатуре! – скомандовал Тигран.
- Хрен тебе! - огрызнулся Пашка. – Это подарок.
Тигран выпрямился, удивленно глянул на него, словно в первый раз увидел. Пашка-дурик – самый тихий и безропотный. Замызганные джинсы, изодранные кроссовки, заскорузлый от грязи свитер – одежда, как и у всех, из свалко-бутика. Практически лысый, всегда сопливый. Вонючий. Они-то запаху своему давно привыкли, а вот прохожие старались обходить трех бомжей стороной.
- Ты на меня зенки не лупи! – озлился Пашка. – Копайся себе!
Он присел рядом с Лёкой.
– Ну, чё-там? Глянь!
- Придурок! – с внезапной нежностью ответила она. – Думаешь, кто-то бабки туда сунул специально для тебя?
– Бабки вон – на скамейке, зенки пялят! Непромокаемые, суки! – мотнул головой Пашка.
На лавочке около подъезда восседали две дородные бабули и брезгливо поглядывали на бомжей.
- Ну, ты это зря! А чё? Бывает! – не сдавался Пашка. - Вон Колян трепался, шо старый чайник нарыл, а там золото! В газету! Замотано!
- Если он нашел золото, зачем до сих пор по свалкам шарится? – спросил Тигран, сосредоточенно разрывая мусорный пакет; покопавшись, он раздраженно откинул его и взялся за следующий.
- Та Колян на то золото хату себе прикупил! – пробормотал Пашка.
- А теперь по мусорникам на машину собирает? – Тигран хмыкнул, наклонился и сунул Лёке заплесневевший хлеб с каменным кусочком сыра. - Держи, женщина, ешь, а то опять уронишся.
Лёка, шмыгнула носом, чтоб не расплакалась от внезапно свалившихся на нее знаков внимания.
- Подарок открой! – потребовал Пашка.
Она поспешно сдернула крышку.
- Етить твою кочерыжку! – выдохнул Пашка.
- Чего там? – спросил, не оборачиваясь, Тигран. – Только не бреши, что золото.
- А-а-а-а! – затянула Лёка, а в ответ ей из коробки раздался тихий плач…

Бабки у подъезда навострили уши, переглянувшись, подняли свои необъятные зады и даже сделали пару шагов в сторону мусорника. Потом остановились, усиленно делая вид, что заняты беседой.
- Допрыгались. Что делать будем? – сурово сказал Тигран. – Ты, женщина, говори. Ребенок – ему сколько?
Лёка с ужасом смотрела на лежащее в коробке существо. Маленькое, розовато-сиреневое, как освежеванный кролик, с длинной кишкой, торчащей из животика, на конце которой висел кусок мяса.
- Пуповину даже не обрезала, сука! – прошипел Пашка.
- Ты-то откуда про пуповину знаешь? – удивилась Лёка.
- Холодно! Его во что-то замотать надо, - проигнорировал вопрос Пашка. – Он глянул на Лёку, потом на Тиграна. – Сымай куртку.
- Ты реально сдурел? – удивился Тигран.
- Сымай, говорю, ты самый чистый. Здеся рядом роддом. Отнесем тудыть его.
- Её.
- Чё?
- Её, – повторила Лёка. – Девочка это.
Тигран несколько секунд смотрел в глаза Пашке, потом снял куртку.
- Запачкает, тебя прибью.
Пашка молча завернул девочку в куртку, сунул сверток Лёке.
- Неси.
Она отшатнулась.
- Ты сдурел? Да я ребенка в руки никогда не брала.
- Ты женщина. Тебе нести, - веско сказал Тигран. – Пошли, а то я замерзну. Тоже мне, добытчики, ребенка в мусорке добыли. Нормальные люди их в капусте находят.
- Кому-то и аист приносит, - машинально ответила Лёка, осторожно прижимая к себе сверток.
- Нормальные люди детей рожают, а потом их любят, – мрачно отозвался Пашка. – Нормальные люди детей в мусор не выбрасывают. Пошли бегом!

Санитарка в роддоме с удивлением рассматривала стоящую перед ней троицу.
- Чего надо? Чего приперлись! Сдурели что ли? Сейчас охранника позову! Ну-ка пошли отсюда! Здесь не богадельня.
Женщина, - выступил вперед замерзший Тигран, - ты знаешь, что такое богадельня? Уверен, не знаешь. Значит - твое дело молчать и идти звать врача.
- Ой, ну и откуда такой умный бомж нарисовался? – обозлилась моложавая санитарка и попыталась захлопнуть дверь, но Тигран ловко подставил ногу. Дверь больно ударила его, он поморщился, но ногу не убрал.
- Антон! Иди-ка сюда! Выгони этих придурков! – закричала санитарка.
- Ну и кто тут такой борзый, - выступил «арену» Антон – высокий парень в сером камуфляже. Над карманом униформы красовалась нашивка «Охрана и безопасность». – Вы что здесь забыли? – Он толкнул дверь и вышел на крыльцо, вынудив Тиграна отступить.
- По делу пришли.
- Что, рожать собрался? - заржал охранник.
Лёка, которой надоела мужская глупость, сунула сверток ему в руки:
- На, держи, может тебе пригодиться, а нам без надобности.
- Нахрена мне твоя вонючая тряпка! – оттолкнул сверток Антон.
- Идиот! – заорала Лёка.
Из свертка раздался тихий плач.
– Эй! Погоди, что это у тебя там? - рванулся к Лёке охранник.
- Девочка, в мусорке нашли.
- Боже мой! – по-детски ахнул Антон, внезапно становясь испуганным мальчишкой-переростком. – Господи, чего же стоите! Заходите! Анька, бегом за врачом! Скажи - ребенка подбросили.
- С пуповиной.
- Мать вашу! С пуповиной! – проорал охранник вдогонку бегущей по коридору Аньке.

Примчавшийся врач отобрал девочку и унесся с ней куда-то. Как ни странно бомжей из приемной не погнали. Тигран придирчиво осмотрел отданную ему крутку, покривился, увидев мокрое пятно. «Это к счастью!» - быстро сказала Лёка. «Да уж конечно», - буркнул Тигран. Мужики, потоптавшись немного, ушли. «Ты это, узнай чё и как, мы тебя, если чё ждем, где всегда», - сказал Пашка на прощанье.
Лёка, прислонившись к стене, осталась сидеть в маленьком коридорчике. Было удивительно тихо и спокойно. Она ожидала услышать крики рожавших, плач детей, а вместо этого где-то негромко играло радио. Даже хлоркой не пахло, как положено в больнице. Хотя в больнице Лёка давным-давно не была. «Может, и в больницах все теперь изменилось?» - лениво подумалось ей в полудреме.
- Эй, ты чего, дрыхнешь, что ли?
Лёка открыла глаза. Давешняя санитарка трясла ее за плечо.
- Тут милиция приехала. Идем, поговоришь с ними.
- Зачем? - испугалась Лёка.
- Да ты не бойся, расскажешь, где и как нашли ребенка. Они запишут. Потом будут стерву эту искать, что родную крохотунечку в мусорку выкинула.
«Милиция» оказалfсm совсем не страшным грузным дядькой с седыми бровями. Он не воротил нос, разговаривая с бомжихой, дотошно выспрашивал все подробности, потом записал адрес дома и даже про бабок записал. На прощание пообещал «найти эту тварь».
После разговора Лёка, едва волоча ноги, шла по коридору. Голова гудела, в животе бурлило – жутко хотелось есть. Коридор раздвоился. Лёка остановилась, не в силах вспомнить, куда же надо идти.
– Давай провожу, - вдруг появилась откуда-то Анька.
- Ага. Как там девочка?
- Выживет она! – внезапно улыбнулась санитарка и буквально просветлела лицом. – Пал Палыч сказал, что еще бы немного – умерла бы, бедная манюнечка. – Анька глубоко вздохнула, и лицо потемнело, словно лампочку выключили. – Ну что за скотина такая! Мать ее!
- Тварь она, а не мать.
- Конечно, не мать! Убийца!
-Я бы так никогда не сделала! – тихо сказала Лёка.
Санитарка не ответила, наверное не услышала, или сделала вид, что не услышала. Она довела бомжиху до двери и даже улыбнулась на прощанье. Лёка вышла. Уже сгущались сумерки. Шел дождь. Она подняла воротник, спустилась со ступенек и пошлепала по лужам, с тоской понимая, что поесть сегодня уже не получится.
- Эй, погоди! Постой! Эй, как тебя там! – догнал Лёку охранник. – Ну, стой же! Пал Палыч послал узнать – как зовут-то тебя?
– А зачем тебе?
– Девочке имя надо дать!
- Лёка.
- Это как? Полное имя какое?
- Полное, – призадумалась она. – Полное…. Алена, кажется.
- Что значит, кажется? Забыла что ли? – не поверил охранник.
- Алена, точно.
- Ну, лады! – заулыбался Антон. – Значит с новорожденной Аленушкой вас!
- А фамилия у нее какая будет?
- Фамилия как у Палыча – Бережная. Традиция такая, в чью смену подкидыша приносят – тот врач своей фамилией и делится! Ну, я побежал!
Он шагнул назад и тут же спохватился:
- Ой! Палыч же велел вам передать! Чтоб вы отметили! За здоровье крестницы, так сказать! - Он вложил ей в руки пакет, смущенно шмыгнул носом и припустил обратно.
Лёка остановилась под фонарем у ворот и открыла пакет. В тусклом свете блеснула бутылка коньяка. Невероятный запах копченой колбасы ударил в ноздри. Не веря своему счастью, Лёка разглядела коробку конфет, батон белого хлеба и кусок сыра. Она пощупала хлеб – мягкий. Достала сыр – свежий, без плесени. Рот мгновенно наполнился слюной. Лёка кинула сыр в пакет, выхватила коробку конфет «Вечерний Киев», дрожащими руками разорвала крышку и сунула себе в рот неимоверно, фантастически, безумно вкусную конфету. Давясь, проглотила ее, сунула в рот вторую, схватила колбасу и откусила огромный шмат. Хотелось сожрать все и сейчас, и запить драгоценным коньяком, чей вкус ей неведом.
Не помня себя от счастья, она вдруг оглянулась, словно кто-то силой развернул ее. Сквозь голые ветви уютно светили окна роддома. Желтоватые блики лежали на деревьях, отражались в лужах. Где-то там, за одним из окон сопела счастливая и сытая Аленка.
Того самого роддома, где когда-то почти…
Лёка перестала жевать. Пакет выпал из рук. Она повалилась около ворот и завыла в голос. Из перекошенного рта в лужу вывалилась не дожеванная конфета вперемешку с колбасой.

Погода с утра не задалась. Дул пронзительный ветер, гонял пакеты, рвал листья с деревьев. В воздухе висела противная морось – еще не дождь, но уже не туман.
Внезапно навалилась чернота, в ушах зазвенело. Лёка схватилась за сердце и начала заваливаться на Тиграна.

Подскочивший Пашка-дурик помог подтащить обмякшую Лёку к мусорному контейнеру. Она тяжело привалилась к ржавой боковине. Из дыры на плечи потекла зловонная жижа.
- Ты это чё, помирать собралась? – тревожно спросил Пашка.
- Мечтай!
Тигран молча рылся в мусорнике, все своим видом демонстрируя, что на женские слабости ему - настоящему мужчине – плевать.
Лёка держалась за сердце. Боль почти отпустила, но от чего-то саднило в груди, словно случилось что-то плохое, а что – она никак не могла вспомнить. Вроде бы не померла. Сиди и радуйся, а поди ж ты!
Тигран с напускным безразличием сунул Лёке заплесневелый бутерброд с сыром, и она едва не расплакалась от скупого внимания. Пашка тоже решил не отставать и водрузил Лёке на колени большую ярко-желтую коробку, с изгвазданным зеленым бантом, которую только что откопал в мусоре.
- Тут это... Подарок значит, - торжественно начал они и вдруг смутился: - Типа-того поздравлям, шо не окочурилась!
- Спасибо!
- Та ты открой! Вдруг там золото!
- Мечтать не вредно, – буркнул Тигран.
- А не мечтать – нахрен вообще жить? – внезапно обозлился Пашка.
- Дурак, ты Пашка! Дурачок, как есть! – ласково сказала Лёка и сдернула крышку.
- Етить твою кочерыжку! – выдохнул Пашка.
- Чего там? – спросил Тигран и обернулся, потом медленно подошел и склонился над коробкой. – Ну что, допрыгались?
- Что делать будем? – голос Лёки дрогнул. Она с ужасом рассматривала скорчившееся в коробке тельце - маленькое, розовато-сиреневое, как освежеванный кролик.
- Гля! Пацан, вон яйца-то какие огромные! – одобрительно заметил Пашка.
- Ты, женщина, проверь, ребенок – он живой?
Лёка дрожащей рукой прикоснулась к младенцу. Мальчик вздрогнул и расплакался.
- Живой!
- Волокем в роддом, – деловито подхватился с земли Пашка. – Я в курсе – тут близко.
- Нет! – вдруг выкрикнула Лёка и добавила шепотом: - я себе его возьму…
- Ты, женщина, конкретно сдурел?
- Не, Лёка, ну правда, ты чё! Нафига тебе пацан! – проявил мужскую солидарность Пашка. - Ему жрать надо! Ребенки, они сиську сосут, а у тебя сиськи давно отсохли!
- Дебил! Детское питание есть! – Лёка поднялась и решительно скомандовала Тиграну: – Снимай куртку! Она у тебя самая чистая.
Тигран - мужик, под два метра ростом, который одним взглядом мог заткнуть рот любому горлопану, от удивления безропотно подчинился. Лёка замотала младенца и решительно направилась прочь. Бабки у подъезда, которых Пашка именовал «непромокаемыми суками», проводили недобрым взглядом бомжей, уносивших ребенка, встали и деловито направились в другую сторону.

Лёка была завидной бомжихой. Строго говоря, она и не была бомжом в полном смысле слова, так как у нее был свой дом: четыре ободранных стены, крыша, дверь. Пол, давно исчезнувший под грудами мусора. Дыры в окнах, заткнутые тряпьем и загаженными матрасами. Черный от копоти потолок, останки мебели по углам. Если бы обоняние еще служило Лёке, от непреходящего, густого смрада, наполнявшего бомжатник, ее бы вывернуло. Но человек привыкает ко всему. Даже к себе.
На одной стене висела огромная фотография: красавица с пухлыми, капризно поджатыми губами; черные волосы до плеч, высокая грудь, пленительные бедра. Взгляд серых глаз – зазывной, обещающий. Казалось – весь мир у ее ног.
Бомжи давно привыкли к фотографии на стене и не замечали ее, как и всего остального. Главное – это было место, где можно приткнуться.
Лёка влетела в помещение и заметалась, пытаясь отыскать хоть какую-нибудь чистую тряпицу - завернуть мальчонку. В куртке он пригрелся и разорался.
- Чё это он? – опасливо поинтересовался Пашка.
- Мужчина есть хочет, - авторитетно пояснил Тигран.
- Держи! – сунула Лёка сверток Тиграну.
Он отшатнулся.
- Не мужское это дело!
- Дай мне! – попросил Пашка и осторожно взял младенца.
- Куртку отдай! – потребовал Тигран.
- Ты погоди, погоди, - Лёка подбежала к полуразвалившемуся шкафу и дернула хлипкую дверцу, которая сразу же отлетела. Из недр шкафа Лёка извлекла немыслимую вещь – большое, почти чистое полотенце. – Давай сюда! – кинулась она к Пашке. – Заворачивай в полотенце.
Тигран придирчиво осмотрел куртку, которую ему вернули, покривился, увидев мокрое пятно. «Это к счастью!» - быстро сказала Лёка.
- Да конечно! – натянул куртку Тигран. - Женщина, заставь его замолчать!
- Тигранчик, миленький, дорогой! - залебезила Лёка: - Сходи в магазин, купи детское питание!
- Женщина, как ты себе это представил, я и магазин? Или еще лучше – я и детское питание? Я его от человеческого не отличу!
- Та ладна, жжигит! – цыкнул Пашка. – Лёка, та чё там, слышь, давай я метнусь!
- Ты?
- Та чё, я питания для сцыкунов малых не видел чё-ль! Бабки гони!
-Тигран, дай ему свою куртку! - потребовала Лёка. - А то в этой его не пустят в магазин.
- Та фигли мне его сцаная куртка! – заржал Пашка. – Я в ларьке куплю жрачку пацану, нахрена мне твой магазин.
Лёка сунула Пашке в руки младенца, развернула мужиков спиной, чтобы не видели, где она заначку прячет, достала заветную сотню гривень.
- Давай, Пашка, гони за молоком, еще чего-нить надо, смеси там всякие, ну продавщицу спросишь!
- Я шустряком!
Пашка отдал пацана и выскочил на улицу.
- Сегодня, предположим, женщина, ты его накормил, деньги есть, а завтра что делать станешь? – Тигран уселся на отвалившуюся дверь.
Лёка качала мальчонку. Нечесаные сальные пряди спускались вдоль щек, падали на глаза. Одной рукой с черными ногтями она отбрасывала их, а другой крепко держала ребенка и ходила кругами по пружинящему под ногами мусору, напевая:
- Баю, баюшки, баю, не ложися на краю. Сейчас Пашенька к придёт, и еды нам принесет. Баю, баюшки, баю…
Ее лицо – одутловатое, испитое, с мешками под глазами и недельным синяком под правым - вдруг сделалось почти красивым. Тигран пристально смотрел на нее, не узнавая. Потом перевел взгляд на фотографию. Он видел ее много раз, но только сейчас, кажется, понял, кто эта красотка на фото.
Младенец орал не переставая.
Пахнуло дождем, в помещение ворвался ветер, Лёка радостно обернулась навстречу вошедшему, ожидая увидеть Пашку и замерла с перекошенным лицом. Тигран вскочил и вышел вперед, закрывая женщину с ребенком.
- Капитан Полосков, - представился вошедший милиционер – грузный дядька с седыми бровями. – Откуда ребенок у вас, граждане?
- Мой это ребенок! - крикнула Лёка из-за спины Тиграна. – Я родила.
- Положим, гражданка, даже если вы его родили, тем более непорядок, ребенка в такой антисанитарии держать!
- Не рожала она его! – донесся из-за двери крик.
– Точно не рожала. В мусорке нашла!
- Непромокаемые суки! – вырвалось у Лёки. – Тигран! – взмолилась она.
- Начальник, мы ребенка родили! Клянусь. Вот я и этот женщина. Мы его будем воспитывать! – веско сказал Тигран.
Милиционер вздохнул. И заперхал в кулак, сдерживая рвотный позыв. Откашлявшись, продолжил:
- Я понимаю, вас граждане, и даже где-то сочувствую, но не положено ребенку расти в таком... – он помялся, наткнувшись на тяжелый взгляд Тиграна и осторожно подбирая слова, закончил: - в таком – хм! - помещении. Мы его отвезем куда надо, оформим, как положено, а вы пока тут порядок наведете. Вот потом мы вам ребенка и отдадим.
- Тигран! – зарыдала Лёка.
Тигран молча смотрел на капитана, тот вздохнул еще раз и вышел на улицу.
«Степанчук? - донеслось из-за незакрывающейся двери. - Капитан Полосков, пришли мне наряд в подмогу. Восьмая продольная, дом 4. Срочно!»
Лёка судорожно прижала мальчонку, который внезапно затих. То ли устал кричать, то ли испугался. В голове металось: «Не отдам, не отдам! Мой сыночек! Не отдам!» Тигран молча стоял рядом.
Молодые ребята в серой форме вошли в помещение, ловко оттеснили Тиграна и, несмотря на сопротивление, забрали у Лёки младенца.
- Нет! Нет! Отдайте! Он мой! Мой мальчик! Сыночек!
- Ну не надо, гражданка! Не убивайтесь вы так! – бормотал Полосков. - Мы его в роддом отвезем. Там и заберете.
- Не-е-е-т! – метнулась Лёка на улицу.
Она бросилась к машине, которая увозила ее ребенка, задергала дверную ручку, потом заколотила в окно. Машина рванула с места, обдав грязью.
Бабки, стоящие около калитки с наслаждением наблюдали разыгравшуюся драму.
- Убью, – тихо сказал Тигран и выдрал из грязи горбыль.
- А-а-а! Люди!
- Помогите! Убивают! – с прытью неожиданной для их возраста и комплекции бабки припустили вниз по улице, то и дело оскальзываясь и едва не падая в грязь.
- Чё это вы тут? Лёка, ты чё? - спросил Пашка-дурик, подходя к калитке. Из рваного пакета выглядывал угол коробки с детской смесью, и торчали горлышки бутылок с молоком. - Где пацанюра?
Лёка подошла к пашке. Всхлипнула, вытерла ладонью лицо, размазывая грязь. Сквозь дырку потянула коробку со смесью. Пакет лопнул и бутылочки, звеня, упали в грязь. Лёка прижала коробку к груди, тупо глядя на бутылочки. Мужики молчали.
Лёка рухнула на землю и завыла в голос…

Кому какое дело – живешь ты или нет? Тем более – как ты живешь. Все равно умрешь, и никто о тебе не вспомнит. Или почти никто. Быть может, только дети, а если очень повезет – то внуки.

Погода с утра не задалась. В воздухе висела противная морось – еще не дождь, но уже не туман. Пронизывающий ветер рвал с прохожих куртки, носился по городу, взметая мусор и прелые листья.
«В такую погоду хороший хозяин и собаку не выгонит», - подумалось ей. – Но попробуй, скажи это Тиграну. – Ответит: работай, женщина, работай». Внезапно навалилась чернота, в ушах зазвенело. Лёка схватилась за сердце и начала заваливаться.

Пашка-дурик, успевший подхватить подругу, вместе с Тиграном подтащили обмякшую Лёку к мусорному контейнеру, привалили к ржавой боковине. Из дыры ей на плечи потекла зловонная жижа.
Бабки на скамейке, чью дородность и непромокаемые пуховики не мог пробить никакой ветер, брезгливо поджали губы, наблюдая, как бомжи копошатся около мусорника.
-Ты женщина, умирать собрался? – деловито поинтересовался Тигран. – Знаешь, у нас денег хоронить нет. Закопаем прямо здесь.
- Закопаем-закопаем, - бодро отозвался Пашка, но глаза у него были испуганные.
- Мечтай, скотина! Я еще вас переживу.
- Живи, женщина, нам не жаль, - равнодушно сказал Тигран, поднялся и принялся осматривать мусорник.
Лёка держалась за сердце. Боль почти отпустила, но от чего-то саднило на душе, словно случилось что-то плохое, а что – она никак не могла вспомнить.
– Почти пустой, видать мусоровоз недавно проехал. Говорил же – раньше надо было идти! – раздраженно сказал Тигран и скомандовал: – Пошли дальше!
- Ты это, Лёка, идти могёшь? – озабоченно спросил Пашка.
Но Лёке отчего-то не хотелось отсюда уходить.
- Я посижу здесь еще, а вы идите, я потом вас догоню.
- Работать надо, женщина, работать, а не отдыхать!
- Ты чё! Сама останешься? А вдруг откинешься? – забеспокоился Пашка.
- Не каркай, кретин! Иди, говорю! Я скоро.
- Вот смотрю я, женщина, и удивляюсь тебе, - передразнивая Тиграна сказал Пашка, - такой красивый женщина, а ругаешься! Нехорошо это!
- Ты еще мне пообзывай, дебил конченый! – разозлилась Лёка. – Говорю, валите!

Лёка, подождав пока мужики скроются за углом дома, поднялась и заглянула в мусорник, словно знала, что должна увидеть там что-то очень нужное. Сердце застучало сильнее. На дне лежала большая коробка с грязным зелено-желтым бантом. Едва не нырнув в контейнер с головой, Лёка с трудом достала коробку, нежно прижала к груди, воровато оглянулась на «непромокаемых сук» и быстро пошла прочь.
- Опять какую-то мерзость себе в бомжатник потащила, вот уж шалава, - бросила ей вслед бабка в красном пуховике.
- Да какая она шалава, Антонина Львовна, - возразила бабка со свекольно-красным лицом, в жирных складках которого тонули злые глазки. – Кто на ее вонючие прелести позарится! Недолюди какие-то, бомжи эти.
- Как же правильно вы заметили, моя дорогая! Пойдемте, что ли ко мне, чаю попьем? Погода нынче, какая-то мерзкая.

Лёка прибежала домой. Дом ее, в народе именуемы бомжатник, честно предоставлял хозяйке пол, четыре стены и крышу. Смрад, груды мусора, разбитые стекла в расчет не принимались.
На стене висела огромная фотография: красавица с пухлыми, капризно поджатыми губами; черные волосы до плеч, высокая грудь, пленительные бедра. Взгляд серых глаз – зазывной, обещающий. Казалось – весь мир у ее ног. Наклонись и возьми! Только вот жизнь сложилась из «почти». Почти окончила институт: бросила на третьем курсе. Почти вышла замуж - пожили два года не расписанные и разбежались. Почти стала богатой и знаменитой моделью: «папики» млели от пышногрудой красавицы, но деньги вкладывать не спешили. Почти стала мамой… почти… почти…
Фотография на стене для Лёки уже давно стала столь же незаметной, как черный потолок и загаженные матрасы, торчащие из окон. Она осторожно поставила на пол коробку. Подошла к останкам шкафа, догнивающим в углу, покопавшись в его недрах, достала непонятно как сохранившееся, почти чистое полотенце. Потом подошла к коробке, взялась за крышку и испуганно отпрянула. Подбежала к двери, вышла на улицу; утопая в грязи, обошла вокруг дома, чтобы удостоверится, что никого нет.
Вернувшись в дом, Лёка снова подошла к коробке и медленно, обмирая от страха, сняла крышку. Сердце билось так, словно хотело выскочить из груди.
Осторожно она достала из коробки младенчика, закутала в полотенце и принялась ходить кругами по пружинящему под ногами мусору, счастливо напевая: «Баю-баюшки- баю, не ложися на краю. Сейчас папа к нам придёт, и еды нам принесет. Баю-баюшки-баю…»
Младенец молча лежал в ее руках, таращась в потолок стеклянными кукольными глазами.

Зима, как и старость, приходит нежеланная, нежданная. Земля, как и голова, покрывается инеем, затем снегом. Голые деревья, скрипят как старые суставы. Стынет город, стынет кровь, стынет душа. Улицы пустеют, прохожие разбегаются, как и мысли, прячутся в теплых закутках. Их оттуда не достать, не выманить. И уже не вспомнить, каким оно было – твоё лето. Много, много лет назад.

- Холодновато сегодня! – сказала Антонина Львовна, глядя в окно.
- Да уж, - закивала Степановна, и ее жирные щеки заколыхались как студень. – А что ж вы думаете, моя дорогая. Пора уже, скоро ж зима!
- Холодина, а снега-то хорошего все нет и нет! – вздохнула, прихлёбывая ароматный чай, Антонина Львовна. – Так и озимые вымерзнут, - она неодобрительно покачала головой.
- Нашли о чем переживать! Лучше гляньте, гляньте, моя дорогая! Вот опять, бомжи эти к мусорнику пришли, по ним хоть часы проверяй! - хохотнула Степановна.
- А чего это они вдвоём, где их шалава? Неужели изменила своим «кавалерам»?
- Как, дорогая моя, разве вы не знаете?! - навалилась грудью на стол Степановна, ее глазки засияли от предвкушения: - Она же с ума съехала!
- Как это?
- Ну, совсем мозгами тронулась. Участковый в психушку ее отправил! Говорят, санитары скрутить не могли, так она выдиралась!
- Отчего вдруг?
- Я точно не знаю, - разочарованно ответила Степановна, откидываясь на спинку стула. - Я как-то спросила у ихнего вожака, ну того высокого, черноглазого, а он как зыркнул на меня, думала, зарежет на месте!
- Да уж, ничего в них человеческого не осталось, - вдруг тихо и грустно сказала Антонина Львовна.
- Почти ничего… - тяжело вздохнула Степановна.

Сыпал мелкий колючий снег. Земля понемногу белела. Ветер носился по городу, радостно свистел в подворотнях, совал за шиворот прохожим первые снежинки.
Двое мужчин, копавшиеся в мусорном баке, то и дело дышали на мерзнущие руки. Один из них, пониже ростом и постоянно вытирающий нос грязным рукавом, достал из мусора большую синюю коробку с малиновым бантом, равнодушно разломал ее, отодрал замызганный бант, а картон сунул в пакет с макулатурой. Чтобы хоть как-то согреть руки, он засунул их в рукава изодранной телогрейки и задрал голову.
- Зима, етить ее!
- Почти зима, – строго поправил второй. - По календарю еще осень.
- Ну, почти.
Пашка задрал голову, поймал языком снежинку. Тяжело вздохнул. Ветер, словно понимая его печаль, сильнее зашумел кронами высоких тополей. В свисте ветра, в шуршании веток, в скрипе болтающейся над киоском вывески Пашке вдруг послышался тихий голос: «Баю-баюшки-баю… не ложись ты на краю, баю-баю, мой малыш, почему так долго спишь, баю-баю…»

Амина Укбасова
Спасибо.Пробрало до самых-самых...

Ольга Мороз
Спасибо за хороший рассказ.Задело!

1 1
Классно написано!

Анна Гнип
Рассказ как крик боли... Боль о потерянных жизнях... может люди сами в этом виноваты, но...