Несколько лет между детством и юностью я прожил в маленьком доме на пыльной улице большого старого Города. Напротив дома начинался кирпичный завод с песчаным карьером. С улицы в окна был виден конвейер - непрерывная лента сырой глины в одном окне, медленно ползущие серые кирпичи - в другом. В этой непрерывности было что-то завораживающее.
Завод тянулся вдоль нашей улицы до перекрёстка с другой, носившей имя красного командира, с почестями зарезанного соратниками. Я бегал на угол за хлебом и молоком в магазин "У Полоника" - его называли так по имени прежнего владельца. Над магазином, на втором этаже, жил мой одноклассник - иногда я помогал ему делать уроки. Двор был большой, несколько домишек и пристроек плотно примыкали друг к другу, крытая лестница тянулась на второй этаж. Мы любили там играть и прятаться в многочисленных закоулках. Двор был виден из окон высокого дома напротив - там на верхнем этаже жила моя первая любовь.
Одну из пристроек занимал дворник, угрюмый немногословный человек. Дети считали его сумасшедшим - в самый неожиданный момент он мог остановиться и глухим голосом монотонно произнести непонятную фразу. Одна из них мне запомнилась:
"Стаей оленей листья бегут от метлы остался один"
Мне показалось, он жалуется на одиночество, и я стал с ним здороваться. Может, поэтому он иногда произносил эти фразы, обращаясь ко мне.
Я уехал с этой улицы, потом - из Города, и долго не вспоминал дворника. Прошли годы - и постепенно, как контуры фотографии под красной лампой, начали проступать слова, и возникла еще одна из его фраз:
"Полдень спит ветер низко висят облака дождь будет тёплым"
Я отмахнулся от смутной беспричинной тревоги - настоящая жизнь, насыщенная и интересная, не оставляла места воспоминаниям.
Прошли месяцы, беспокойство вернулось - и через неделю проявилась ещё одна фраза:
"Кругом тишина время будто замёрзло всё неподвижно"
Тревога ушла, на этот раз ненадолго - следующая фраза никак не складывалась, появилось ощущение пустоты, будто я забыл что-то важное. Когда на работе возникла потребность съездить в старый Город, я с облегчением вызвался. Мне казалось - если я увижу дворника, или хотя бы двор, наваждение пройдёт.
Я не сообщил о своем приезде ни оставшимся в Городе друзьям, ни своей первой любви, живущей по-прежнему на верхнем этаже большого дома. Я вышел из трамвая за две остановки и пошел по улице красного командира, узнавая и не узнавая окружающее. Ожидание встречи было волнующим и прекрасным, я невольно стал замедлять шаги. Я подошел вплотную - и мое сердце оборвалось: на месте магазина был высокий серый забор. Я свернул за угол и вошел в дом, где жила моя первая любовь. Теперь он не казался большим - четыре этажа, но сверху по-прежнему должен быть виден двор. Чердачная дверь была незаперта; я постоял несколько мгновений, прежде чем выглянуть в окно.
Вместо крыши магазина были видны фундаменты по периметру двора, как на археологических раскопках. Трамвай прогрохотал внизу и остановился на углу; забор был не длиннее трамвая. Целый мир, которым был старый двор, просто не мог здесь поместиться - но остатки его лежали внутри этого маленького прямоугольника.
Не помню, как я спустился на улицу и повернул за угол, как долго глядел через дорогу на серый забор, постепенно привыкая к мысли, что придется жить дальше с ощущением пустоты. Меня вывела из оцепенения возникшая на фоне забора радуга. Я повернул голову - через перекресток медленно двигалась поливальная машина. Когда ее мокрый бок проплыл мимо меня, в шуме уходящей воды, смывающей остатки последнего снега, глухой монотонный голос явственно произнес:
