Однажды, широко открыв глаза, вы сумеете разглядеть среди знакомых очертаний вашего отражения что-то таинственное и непонятное, но до боли знакомое... однажды... Джон Крайс

Когда в последний раз я разбирал свои старые записи, сохранившиеся еще со студенческих времен, я нашел удивительные вещи, сегодняшнему мне чуждые, но до боли знакомые и узнаваемые. Рукописи с короткими рассказами и наивные, аляповатые эссе поначалу приводили меня в смущение, и я уже было решился их выбросить, но мои ностальгические душевные позывы бросили вызов всему разумному и адекватному, что сохранилось на тот момент в моем гадком естестве.

Это было начало февраля, третий курс исторического университета, я только сдал сессию и наслаждался долгожданной свободой, вернувшись домой, в захолустный провинциальный поселок с нетипичным названием, упоминать которое мне не хотелось бы. Это была тяжелая неделя выстраданных каникул, когда я писал от осознания бесконечного одиночества  и пытался понять, что же я делаю и куда направляюсь. Так что только я, мой многострадальный нетбук и ранние Скорпионс вкупе с раритетными кассетными записями Рок-Островов образца 1994 года, историю приобретения которых мой отец с наслаждением рассказывал при каждом удобном случае. И я бы сейчас отвлекся на нее, но она просто того не стоит, поверьте на слово.

Я бултыхался на жестком ковре в спальне, в окружении непонятных образов, навеваемых пестрыми безвкусными обоями, разбросанных повсюду кукурузных хлопьев, больно впивающихся в руки, и странных записей, начерканных на вырванной из стогодовалого блокнота бумаге. Тихое безумие, самое ужасное из всех безумий, угнетало меня, заставляя путать день и ночь, ложь и истину, зло и добро. Я печатал строку за строкой, подгоняемый желанием поскорее все это закончить, мать настоятельно требовала от меня хоть какого-нибудь маленького перерыва, отцу было все равно.

Я очнулся только на восьмой день, с ужасом осознав, что безуспешно пытаюсь подобрать нужное слово уже с полчаса. Я иссяк, выдохся, сдох. Было шесть часов утра, я не помнил, когда в последний раз мне удавалось нормально поспать, затекшее тело стонало от бессилия, грязными каплями выдавливая вонючий пот у меня на лице. Мне нужно было срочно подышать свежим воздухом, проветриться, вернуться в этот мир с высоко поднятой головой, снова начать существовать. И, к превеликой радости своих родных, я вышел посмотреть на красоты только что проснувшегося провинциального городка, практически никак не менявшегося с начала восьмидесятых. Я гулял по пустынным улицам, даже не надеясь встретить никого из своих знакомых, но видимо у судьбы на меня сегодня было иное расписание.

Мой взгляд привлекла редкая для этих мест тойота, остановившаяся около единственного открытого так рано продуктового магазина. Хотя даже не сама машина, а тот, кто из нее вышел. Это был Жора, неуклюжий и немного грузноватый «типичный провинциальный медведь-интеллектуал» (ТПМИ) под два метра ростом и с растрепанной копной волос на голове, где, что вполне очевидно, вшам и прочим гнидам была предоставлена обширнейшая автономия. Бросив школу в конце десятого класса, он укатил к своему дяде в Киров работать сисадмином или еще кем-то (я в этом не шибко разбираюсь, прошу простить) и с тех пор я его ни разу так и не видел. Однако и в том существе, что кряхтя выбралось из вдруг ставшей такой хрупкой тойоты, я не смог признать Жору с первого раза. Поникшие красные глаза, в спешке накинутое на плечи утепленное пальто и до боли затертые джинсы, изрезанные под манер бридж целиком и полностью выдавали наличие целого ряда как личных, так и профессиональных проблем, а громко игравший в автомобиле грустный, дождливый блюз лишь подтверждал мои опасения.

Жора меня не заметил и быстро шмыгнул в магазинчик, я с любопытством последовал за ним, зайдя внутрь этого крохотного, почти сортирного домика. Духота хлынула на линзы очков, временно ослепив меня, что вызвало дружеский басоватый смех Жоры, столкнувшегося со мною практически в дверях.

- Грю, ты что ли?- проглотив накативший на него смешок, он радостно подал мне свою волосатую лапищу, которая ассоциировалась скорее с конечностью йети, чем с рукой человека.

- Ну а як же ж,- я обрадованно поздоровался с ним, и мы выбрались на дурацкий утренний холод, насквозь пронизывающий все вокруг.

- Как оно?- не дождавшись моего ответа, он легким кивком своей похмельной нордической головы позвал меня сесть в теплый автомобиль и продолжить беседу уже там.

Внутри автомобиля было просто ужасно – задние сиденья завалены каким-то непонятным хламом и такой же непонятной для меня электроникой, пыль на панельных приборах можно было сдувать, но в этом случае пришлось бы мыть лобовое стекло. Однако мой собеседник не обращал на такие мелочи никакого внимания.

- У меня вроде все нормально,- я прервал мой запоздалый ответ и стал резво стряхивать пыль с куртки, что, впрочем, не дало нужного эффекта. В конце концов я плюнул на это бессмысленной занятие, поинтересовавшись о том, как жизнь у самого Жоры.

- Да ты знаешь, как-то… как-то так, идет потихоньку… сам-то чем занимаешься? Учишься, может работаешь?

- Я учусь, уже четвертый курс… на историческом…

Жора вдруг вздрогнул и стал серьезным, даже, кажется, дыхание задержал.

- И по какому периоду специализируешься?- подозрительность в его глазах удивительно сочеталась с некой искоркой надежды, вдруг проскочившей в его взгляде.

- Я… Позднее Средневековье, а что?- я и сам теперь заразился неким подозрением и нетерпеливо ждал реакции своего собеседника.

- Мне нужно показать тебе кое-что… поехали, по дороге все объясню.

- Когда я бросил учебу, то почти сразу отправился к своему дяде. Ну, проработал там честно около года, а потом мне это реально надоело,- он нервно закурил и повернул на проселочную дорогу, ведущую из поселка на север района, где жителей можно было по пальцам пересчитать,- ну ты понимаешь, работа с родней это то еще утомительное занятие. Постоянно критикуют за отсутствие «элементарной самостоятельности», за неуважение и тому подобное. Да какая тут может быть жизнь? Это ж не жизнь, а ужас просто, и вспоминать не хочу. Короче, не суть. И вернулся я, значит, домой, без работы, без среднего образования, без связей – короче, без всего. Что же делать, спрашивается? Да ничего, на первый взгляд, но тут вдруг со мной произошла удивительная история. Я просматривал старые фотографии и обнаружил удивительную вещь – вот это вот здание,- Жора остановил машину перед типичным деревянным двухэтажным зданием, с виду жилым, но закрытым на замок. Рядом стояли припаркованные машины, но их было не слишком много, однако меня смутили их номера – они были нерусские.

- А что здесь?- с интересом спросил я.

- На фотографиях, что у меня были, я не сумел разглядеть табличку, да и не в ней суть. Когда-то это была советская лаборатория, причем секретная, насколько я понял. Ты сам сейчас все увидишь. Леха!- Жора прокричал что было мочи.- Открывай уже!

Мы подошли к гаражной пристройке, которая открыла перед нами свои ворота только после нескольких тяжелых стуков и изысканных матерных поползновений в адрес уже упомянутого Лехи.

- Тебя только за смертью посылать, Жор,- исхудавший, словно высушенный неизвестным приспособлением лысый старикан с задорным взглядом встретил нас в полутьме кирпичной застройки,- а это еще кто?

- А это, Фёдрыч, наше спасение, звать Грюнвальд, не удивляйся. Немцы, бывает, еще хуже имена придумывают.

- Да шутит он все,- поспешил успокоить я Фёдрыча,- не немец я.

Впрочем, долго беседовать мы не стали, а поспешили укрыться в доме от холода, особенно на этом настаивал мой новый знакомый, буквально бившийся в конвульсиях от ледяного сквозняка, застигшего его в одних только майке да трико.

Мы прошли по длинному тесному коридорчику и поднялись по дико крутой лестнице, прежде чем оказались в большом зале, уставленном всевозможными компьютерами и иной электроникой, в которой, повторюсь уже в который раз, я ни черта не смыслю. Но и там мы не остановились, а проследовали в небольшой, но тем не менее уютно обставленный кабинет. Жора деловито уселся за массивный письменный стол, я сел напротив него, а Фёдрыч, получив на руки какой-то сверток, оставил нас с довольным, «сытным» видом.

- Ты когда-нибудь играл в игры?

- В игры?- непонимание на моем лице смотрелось некрасиво и неестественно.

- Ну в компьютерные, в видеоигры? Хотя что я тебя спрашиваю, конечно играл…

- И к чему это?

Жора снял свое черное утепленное пальто и обнажил дурацкую гавайскую рубашку, всю изляпанную в чем-то жирном. Я тоже скинул с себя куртку и бросил ее на черный офисный диванчик, еле-еле уместившийся между шкафами с неизвестной мне документацией.

- Это место было построено еще в семидесятые. Научная лаборатория, занималась разработками, связанными с совмещением электроники и живых клеток. Не суть, долго объяснять. В общем говоря, хотели сделать одно, а получилось совсем другое. Потом наступили девяностые и про лабораторию забыли, причем все данные и прототипы были брошены прямо здесь, в тестовом полигоне.

- А что за прототипы-то?- от Жориных объяснений становилось только непонятней.

- Они здесь разработали возможность создания виртуальной реальности посредством погружения человека в определенное состояние, которое мы попросту зовем трансом. Блин, это нужно видеть, оставь куртку здесь и иди за мной.

Теперь мы спускались вниз, но уже по другой лестнице; оказалось, что это деревянный двухэтажный дом не более чем верхушка айсберга – сам полигон располагался под землей и был похож на хорошо обустроенный бункер времен холодной войны. Холодное белое освещение и унылая металлическая обшивка стен соответствовали.

- Вот, познакомься, Грюн, это Малик, наш эмпат,- первый подземный этаж был разделен стеклянной перегородкой на два круга: на внешний и внутренний. В самом центре внутреннего круга располагался, как я понял, прототип, больше похожий на длинный аквариум; внешний круг был разделен на восемь секторов, в одном из которых и обитал сам Малик, низенький цыган с ярко-красной банданой на голове. Вообще его сектор никак не напоминал место работы ученого – повсюду висели разные плакаты, постеры, на столе валялись бутылки и недоеденные бутерброды, а по углам потолка были подвешены колонки, источающие из себя, внезапно, классику.

- А что значит – эмпат?- я пожал ему руку, и мы с Жорой направились в следующий сектор.

- Ну эмпат это не совсем верно, Малик у нас просто по эмоциям мастер. Оказалось, что чувства людей во время транса очень сильно притупляются, а это в нашей работе не есть гут. Поэтому мы и взяли в штат химика и нейропсихолога, с ней ты познакомишься чуть позже.- следующий сектор был целиком забит стеллажами с какими-то компьютерными примочками и тому подобным – как оказалось, это был резервный процессор, практически никогда не использовавшийся.

Следующие два сектора мы прошли быстро – один был приспособлен под кладовку, другой принадлежал Киш Мишу, которого не оказалось на месте. На мой вопрос по поводу того, а кто же такой Киш Миш, Жора ответил интригующе – как оказалось, этот персонаж мой будущий коллега. Его сектор был наполнен игровыми приставками всех мастей, повсюду валялись коробки из-под коллекционных изданий и стаканчики из-под кофе, что наводило на серьезные размышления о моем будущем роде занятий.

- А здесь расположился я и мои компы, их не трогай. Следующий сектор – обитель Лехи Андреева, у него там тоже хрупкая аппаратура, так что осторожно. Дальше – лаборатория Мариши, это нейропсихолог, следом будет твоя комната, если согласишься.

- Соглашусь на что?

- Понимаешь, Грюн, этот мир так устроен, что самое новейшее мы используем лишь как развлечение. И вопрос только в том – кого же развлекать? Нас спонсирует какой-то странный клуб, люди очень, очень богатые, причем гики в плане истории. Истории Тридцатилетней войны.

И тут до меня дошло, к чему вся эта канитель вокруг моего университетского образования.

- Нам позарез нужны бета-тестеры, один уже есть – Киш Миш, но он не сечет в истории ну вообще никак. В принципе, у нас тут были консультанты, когда мы делали движок и прорабатывали геймплей, но сейчас, когда большинство нанятых разработчиков нас покинуло (их отправили куда-то в Норвегию, не знаю зачем), остались только мы. Допиливать игру, фиксить баги и тому подобное. Но их нужно найти, не так ли?

Жора открыл дверь и мы зашли во внутренний круг.

- Вместо тысячи слов, мой друг, лучше тебе просто увидеть это,- он прикатил откуда-то еще один аквариум на колесиках и поставил его рядом с тем, в котором лежал, как я понял, Киш Миш. Он казался мертвым, но редкие подергивания конечностей выдавали в нем живого человека.

- Знаешь, как-то мне не очень хочется…

- Грюнвальд, соберись уже, сколько можно ныть. Это безопасно, и оно того стоит, поверь,- Жора рукой позвал Малика подойти к нам, пока я медленно ложился в стеклянный ящик, с надеждой, что все это закончится хорошо. Подбежал эмпат, и мне на голову надели какой-то футуристический шлем, а в вену вонзили бабочку, по которой в меня стала вливаться какое-то неизвестная мне субстанция. Я почувствовал себя облапошенным, но уже не мог сопротивляться.

- Сейчас,- раздался голос Жоры,- сейчас ты сам всё увидишь, это буде…

Я перестал слышать, я потерял последнюю связь с тем миром, в котором жил.

И тут я увидел.