Новый учебный год и у меня и у моей жены ознаменовался новыми классами, новыми коллегами и новыми друзьями. У жены в школе появилась очаровательная учительница истории Сусанна Файншейн, с прекрасной фигурой, роскошными черными волосами, тихим грудным, томным голосом и мужем-японцем. С  полуторагодовалой дочерью Маришей они жили в маленькой комнатке двухкомнатной квартиры вместе с её родителями и искали комнату на съем. В это время наш сосед-алкоголик Петруша как раз подыскивал подходящих клиентов на предмет проживания в его пятнадцатиметровой комнате, отделенной деревянной перегородкой от нашей и стоящей на одном, весьма звукопроводящем паркетном полу. На тот период наша зона была как раз свободна от клопов, что было весьма существенно, ибо эти животные частенько изгоняли съемщиков его комнаты, атакуя несчастных с пола, со стен и потолка. Просидев ночь на кухне, дрожа от ужаса после пережитой атаки, претенденты на съем сбегали. В августе мы с Петрушей отодрали обои с перегородки и стен, облили карбофосом темно-красные скопища кровопийц, собирая их веником и совком, после чего он с приятелем сделал косметический ремонт, завершившийся вполне благополучно, несмотря на ежедневные возлияния. Следствием возлияний стал весьма оригинальный орнамент обоев, который не портил в целом положительного впечатления от довольно большой и светлой комнаты. Когда сосед пригласил нас на «приём объекта», наш четырехлетний сын всплеснул руками и воскликнул:
- Петрандреич! Какая красивая комната! Как конфетка!
Устами младенца, как говорится…Через неделю у нас появились новые соседи. Хакимори Панда был невысокого роста, по-настоящему красив и прекрасно сложен. Он учился в аспирантуре истфака ЛГУ, там же преподавал японский язык, писал диссертацию на тему «Экономическая политика Витте» и был чемпионом универсиады по слалому. Нежная, доброжелательная улыбка не сходила с его лица, а тихий голос настраивал на умиротворенно-мажорный лад. Мариша семенила по квартире крепкими, розовыми ножками, внимательно разглядывая все и всех черными раскосыми глазками, покоряя нас своим спокойным характером. Комната Петруши неузнаваемо преобразилась. Появилась добротная тахта с роскошным покрывалом, по которому летали огненные драконы, детская кроватка, красивые деревянные раскладные стулья, новые книжные полки. Особое место занимал небольшой, инкрустированный перламутром столик на витых ножках, с невысокой горкой и рядами забавных фигурок с фарфоровыми лицами и характерными одеждами. Нижний ряд заполняли фигурки крестьян, выше них – чиновники, еще выше самураи, а венчала пирамиду императорская чета. Такая «императорская горка» была в каждой японской семье, так как детишки с младых ногтей должны знать и почитать своего императора. На их кухонном столе заблестели невиданные нами доселе приборы – вращающийся термос с хитро открывающейся крышечкой, автоматическая рисоварка, фарфоровые мисочки с крышечками и наборы каких-то восточных специй и соусов. Из нашей совковой учительской нищеты все это воспринималось, как тонкий лучик, исходивший из мира сверкающего изобилия. Хакимори очень прилично, с легким акцентом говорил по-русски, который он изучил на спецкурсах Киевского университета. Там он провел целый год и проникся любовью ко всему украинскому, включая девушек, климат и национальную кухню. Его направили на учебу в Союз по обмену. Папа нашего нового соседа был лидером какого-то левого профсоюза, а мама хозяйничала в модном салоне красоты. Учился он неплохо, особенно по гуманитарным предметам, но перед отправкой в «край коммунистического счастья» ему, исправили пяток оценок в аттестате зрелости, видимо, хорошо зная, что настоящие коммунисты больше всего доверяют бумаге и чернилам.
Сидя на венском стуле за небольшим столом в преобразившейся комнате, он заполнял размашистым почерком по-английски и по-русски один лист за другим, разбрасывая их веером вокруг себя. Сусанна в роскошном шелковом халате неспешно и деловито хозяйничала, плавно скользя по квартире. По необходимости она снимала свою невозмутимую дочь с горшка подхватывала за ногу, переворачивала и подставляла под кран в нашей ванной комнате без ванны. Как-то во время одной из таких операций её застала моя жена и с ужасом заметила на полненьких ягодицах Маришки большие сине-лиловые пятна.
- Сусанна, ты что её лупишь?
- Не дай бог!
- А откуда эти синие пятна?
- Это признак океанической группы. Сохраняются у японских, вьетнамских и еврейских младенцев до трех лет. Я после родов страшно испугалась, когда их заметила. Думала, что ребенок был травмирован. Мы побежали по врачам и один старый педиатр, узнав, что отец ребенка японец, нас успокоил.
- Хакимори! А у тебя есть пятна?
- Не знаю. Сейчас пойду, посмотрю.
- Забавно. Значит, у евреев с японцами есть прямая генетическая связь.
- Значит так.
В нашей квартире воцарилась спокойная, почти идиллическая атмосфера. Вечерами, уложив детей спать, мы сидели на кухне и непринужденно болтали. Сусанна, с расширенными от ужаса глазами, жаловалась на четвероклашек, которые во время урока подползали под её стол и срезали золотистые бубенчики с её французских сапог.
- Я просто не знаю, что делать с этими бандитами!
Хакимори рассказывал про свою безнадежную борьбу за положительные оценки по точным наукам. Про то, как эта борьба была бесславно проиграна, и в его аттестате зрелости красовались двойки по физике и математике. Мы смеялись и рассказывали друг другу анекдоты и учительские байки. Сусанна поведала нам историю их знакомства на университетской вечеринке. О том, что Хакимори каждое лето отправляется в гордом одиночестве путешествовать по Европе, так как простому советскому гражданину, по мнению его заботливого правительства, нечего делать за рубежом, даже если его «половинка» капиталистического происхождения проводит там свои каникулы.     
В один из воскресных дней он вдруг предложил мне сыграть в шахматы, и я опрометчиво согласился. Мы расположились поверх драконов и через несколько ходов от фигур моего соседа мало что осталось. Переведя взгляд с доски на Хакимори, я  ужаснулся. Его лицо было если не красным, то густо розовым, оси глаз разведены и наполнены яростью. Мне почудилось, что меч самурая выползает из ножен и вонзается в мой живот.
- Играем еще?
Он что-то промычал и, поводя желваками, кивнул.
«Нужно срочно проигрывать», - подумал я, но и в следующей партии, несмотря на все мои старания, грубейшие ошибки моего соперника привели к быстрому исчезновению его фигур. Как раз в это время я немного увлекался шахматами и, проработав учебник Панова с примерами типичных дебютных ошибок, мог легко обыгрывать новичков. Ведь шахматы – это не более, чем ремесло. Умение в них играть вовсе не является характеристикой интеллекта. В моем лексиконе уже в то время были такие термины, как «шахматный идиот» или «математический дурак». Видимо Хакимори не был знаком с такими определениями и считал умение играть в шахматы критерием Ай-Кью. Я чувствовал, что переубедить его невозможно, а поддавки он заметит и наверняка оскорбится. После еще одной партии я в полной тишине собрал шахматы и удалился в свою комнату. Дня через три история повторилась, причем я заметил, что качество игры соперника явно возросло, хотя и недостаточно для победы над «простым учителем физики». Видимо кто-то в университете начал с ним заниматься теорией и практикой дебютов. Через несколько партий, одну из которых мне удалось свести в ничью, передо мной опять сидел погруженный в пылающую ярость самурай. Наши шахматные баталии повторялись с настойчивой регулярностью, но статистически заканчивались всегда в мою пользу. Поскольку раз от раза Хакимори играл все лучше, я получал от игры все больше удовольствия, а он, видя безнадежность своих усилий, недели через три перестал меня приглашать.
Отношения между нами заметно ухудшились. Вернее, только с его стороны, так как я своим шахматным победам не придавал никакого значения, но понимание, что с моим японским соседом все не так просто, уже не покидало меня.
Чтобы как-то уменьшить напряжение, я предложил ему позаниматься со мной японским. Он взглянул на меня снисходительно-ласково и как-то высокомерно-насмешливо:
- Пока эта мысль не засела у тебя в голове – выкинь её оттуда.
Мысль сию я выкинул, хотя мечта понимать загадочные сочетания черточек и завитушек растаяла не скоро.
Вскоре после этого наши соседи подыскали себе однокомнатную квартиру и переехали. Сделали это они не сразу, и некоторое время у нас были ключи от их комнаты, чем мы воспользовались, пустив переночевать в их комнату родственника, внезапно свалившегося нам на голову. Хакимори, узнав об этом, был вполне законно возмущен, и мы вполне искренне извинялись и переживали за «нарушение неприкосновенности жилища». Буквально через пару дней после этого к нам в квартиру зашла весьма экстравагантная пара – натурально, плохо говорящий по-русски молодой японец, представившийся другом Хакимори, и русская девушка весьма легкомысленной провинциально-деревенской внешности. Они задержались у нас на пару дней, при этом черноволосый парубок с бегающими глазками что-то вынюхивал, выглядывал и подслушивал. Нас это забавляло и напоминало рассказы Куприна о японских шпионах начала века. Блондинистая девица периодически выскакивала в туалет, ошалело оглядывалась и что-то приветственно бормотала. При встрече с Хакимори мы выразили свое веселое недоумение и попросили поскорее завершить переезд и сдачу жилища. Как раз в это время меня призвали в СА, и он на прощание подарил мне брелок, представлявший из себя злого, смеющегося чертика с красным высунутым языком и сверкающими глазами из стеклянных «бриллиантиков». Через два месяца службы армейские приключения вызвали у меня суеверное желание избавиться от неприятного талисмана. В санчасти, куда я попал с температурой под сорок, где через несколько часов потерял сознание и чуть было не помер, мне удалось его «обменять» на весьма полезную вещь. Для этого мне всего лишь понадобилось рассказать о чертике выздоравливавшему сержанту, лежавшему на соседней со мной койке. При выписке я обнаружил, что вместо талисмана в кармане форменных штанов болтается почти новый перочинный ножик. 
Прошло много лет, и память о замечательном японце поистерлась. Продав свою любимую Субару, я стал обдумывать, какую новую машину приобрести на ближайшие пять шесть лет. Вдруг во время одной из бесед на данную тему моя абсолютно несведущая в автомобильных делах жена категорически заявила:
- Покупаем Тойоту!
- Почему?
- Хочу Тойоту!
- Тойоту так Тойоту, но объясни, откуда ты знаешь о ней хоть что-нибудь? Откуда у тебя такое определенное желание?
И тут я услышал замечательный рассказ.
За год до нашего отъезда в Израиль, моя жена повезла сына в Москву, познакомить его на прощание со «столицей нашей Родины», куда к тому времени семейство Панда- Файншейн переехало из Японии, и  где Хакимори работал менеджером-представителем  нескольких японских компаний. По завершении аспирантуры они уехали в Японию, но Сусанна не смогла выдержать своеобразия восточного уклада и одиночества. Через пару лет она вернулась в Ленинград. Панда, как оказалось, привязался к своей суженой и последовал за ней. Вскоре он получил очень хорошо оплачиваемую работу в Москве, где они и обосновались. Сусанна не работала, занималась собой и дочерью. Отношения с мужем постепенно превратились в добрососедские с сомнительным весом первой составляющей этого слова. Жена с сыном собирались пожить недельку у нашей хорошей знакомой, тещиной подруги, но в аэропорт приехал их встречать Хакимори. Он загрузил их небольшие сумки в багажник черной Тойоты и через полчаса подвез к высокому дому с охраной в темном вестибюле. В довольно просторной, уютной квартире их ожидала Сусанна и Мариша, девушка-подросток, невысокая, коренастая и довольно некрасивая. Молодежь пошла смотреть телевизор с дистанционным пультиком, которым Мариша  вполне по-детски хвасталась, Сусанна традиционно принимала гостью на кухне, а Хакимори пошел по своим делам. Семьи, как таковой, уже не было. Каждый жил сам по себе. У обрюзгшего и постаревшего Хакимори была работа, у Мариши приятели, у Сусанны любовник.
…По дороге из аэропорта Хакимори почти все время молчал. На его почти неузнаваемом морщинистом лице, сразу напомнившем «Портрет Дориана Грея», как будто застыла презрительная гримаса. Машину он вел безобразно, с рывками и резким торможением, плохо вписываясь в повороты. Жену укачивало и тошнило. Неожиданно он повернулся к ней:
- А у твоего Гриши есть такая машина?
Она недоуменно подняла брови:
- Откуда?
- И никогда не будет!
Услыхав эту историю, я расхохотался.
- Так вот откуда ноги растут! Но автосалон Тойоты далековато от нас, и мне неохота туда мотаться.

Через месяц мне приснился забавный сон. Мы выезжаем со стоянки аэропорта Бен-Гурион на белом Мерседесе. За рулем сидит жена, хотя я точно знаю, что у нее нет прав, я сижу на заднем сидении, передо мной шахматная доска, а напротив меня в роденовской позе – Хакимори. На доске его черный король застрял в безнадежной позиции линейного мата.