Скажите, что вы знаете о  дружбе? Вот вы, вы и вы – что готовы простить своему  самому близкому  другу? Проигранные в казино дукаты?  Уведенную из стойла любимую лошадь? Не много же помещается на ваш жертвенный алтарь. А вы попробуйте-ка простить другу карающую десницу –  занесенную над вашей же собственной головой.…  Да нет, я ничего такого вам не желаю. Просто у нас тут история вышла. Еще в застойные времена.
Репортер районной многотиражки «Ленинский путь» Федор Лыков работал без выходных. Мог, как в той в песне, «трое суток шагать, трое суток не спать ради нескольких строчек в газете». И однажды в порыве творческого вдохновения Федор написал репортаж, которым гордился безмерно. Еще бы!  Долгожданные новости из дальних деревень. Интервью с передовым механизатором. Вся правда о сгоревшем коровнике…. Ради этого он отмахал пешком двадцать верст по хлябям и бездорожью богом забытого уголка, а потом ночь не спал, писал, чтобы успеть сдать материал в набор.
Редактора же «Пути» всякая там экзотика мало волновала, он взял и «зарезал» репортаж. Он и раньше «резал» Лыкова, но не так круто, а тут добрую половину оттяпал, да еще и заголовок сменил. Все это и увидел задетый за живое Федор, подойдя к столу своего  закадычного друга Василия Шурыгина,  кто в штате редакции был ответственным секретарем и, следовательно, обладал полномочиями.  Тот как раз читал  вдвое урезанное детище Федора. И все бы ничего, да только авторучка Василька лихо порхала по бумаге, зачеркивая и дальше строку за строкой. Чирк, чирк, чирк. Еще один листок, покружившись в воздухе,  лег на дно мусорной корзины. В душе Федора шевельнулось что-то тяжелое.
Не знал он тогда, что на первую полосу уже почти сверстанного номера буквально десять минут назад  с беспардонностью танка втесался какой-то партийный  доклад. И что плоду его героических усилий оставлено площади всего  восемьдесят строк. Чужим, надтреснутым голосом  окликнул:
– Вася.
– Да? – Шурыгин даже не поднял головы.
– Ты, Вася, вот это сейчас… что делаешь? А?..
- Работаю! – отрывисто отвечал товарищ. – Неужели не видишь?
– Не вижу.
Дальше события развивались с молниеносной быстротой. Затмение ли на человека нашло, бес ли попутал.… А только Федор Кузьмич и сам не помнит, как отпрыгнул от секретарской конторки, схватил за ножку первый попавшийся табурет, размахнулся им и  – мать-перемать! – запустил в Василия!  Тот, будто ждал, мгновенно нырнул под стол – и тем спасся. Табуретка же, ударившись об стену, рассыпалась в прах. Тишина воцарилась…
«Надо же!  В родной редакции чуть до смерти не забили! И кто? Лучший друг! – думал в тот вечер Шурыгин, сидя дома и нервно откупоривая бутылку. – А ведь еще позавчера картошку  вместе копали. Четыре сотки. – Он залпом осушил стакан, понюхал корочку хлеба. Задумался. – Да и вообще, столько у нас с ним пережито, с Федькой этим.... Годы, невзгоды, начальство…. Наезды цензуры, опять же…. Пленумы ЦК... Одних подписок на себе штук тридцать тянули!  И вот теперь он - с дубиной на меня! Вовек не прощу!»
Но Вася простил. И никто о скандале не узнал. Правда, свидетелем сцены была машинистка, однако она тогда предпочла хранить молчание. Ну, а соседи по этажам ни крика, ни грохота не слышали. Бывшее тюремное здание постройки прошлого века надежно изолировало звуки.
Впоследствии, когда оба участника инцидента уже стали почтенными пенсионерами, «ЧП»-таки выплыло наружу. Поохали, поахали. Но – странное дело – чем больше проходит времени, тем отчетливее я замечаю, как на лицах моих коллег, при упоминании о том случае, справедливое возмущение  уступает место совершенно иному чувству. Иногда мне кажется, что это профессиональная солидарность.
Кстати. Один знакомый, попав в девяностых на какую-то журналистскую тусовку в Стокгольм, рассказывал, что там надо было привести пример неформального развития рисковых ситуаций. И он не нашел ничего другого, кроме как предъявить всем нашу «табуретку». Так что  бы вы думали? Реакция аудитории была абсолютно той же, что  и у нас. Единственное, чего никак не могли взять в толк дотошные шведы, это «почему в офисе издательства стояла кухонная мебель».
Наивные какие.