В наш провинциальный город приехал столичный театр.

Явление достаточно редкое, и так все сошлось: есть и время, и настроение.

Десятилетний сын собирался долго и тщательно: проверил, хорошо ли отглажен песочного цвета костюм, придирчиво выбирал рубашку, старательно причесывался.

В фойе театра серьёзно, по-взрослому, здоровался с знакомыми…

С последнего посещения театра прошло много времени...

И я очередной раз подумала - как жаль, что так редко здесь бываю.

Захватила атмосфера торжественности, праздника, какого-то тревожного ожидания.

Кресла были удобные, обитые мягким красным плюшем.

Ковровые дорожки, приглушавшие звук, добавляли торжественность моменту.

Сын важно сел в кресло, поддернув, чтобы не помялись, брюки, поправил пиджак, огляделся вокруг, не выражая ни удивления, ни особой радости, всячески подчеркивая выработанную недавно привычку к чисто мужской сдержанности.

Он родился в городе на Северном Кавказе, и общение со сверстниками, тем, кто родился здесь, так или иначе, накладывало отпечаток.

Сочетание круглого славянского лица с кавказской важностью производило смешное впечатление.

Но нельзя было подавать вида - он очень легко обижался, как все дети его возраста.

Пьеса была американского автора – о взаимоотношениях актёров на сцене и за кулисами.

Действие развивалось постепенно, актёры играли очень хорошо, но пик реакции публики приходился на долю Яна Арлазорова, который к тому времени был очень известен своими концертными выступлениями.

В этой пьесе у него была всего одна фраза, что-то вроде: вот я и приехал - но он появлялся так вовремя, и публика была так разогрета, что когда он произносил свою единственную фразу, все падали со стульев.

Хохот стоял неимоверный.

Мне было смешно вдвойне: кроме того, что я видела на сцене, я ещё наблюдала за сыном.

Вначале он только слегка улыбался – как-то снисходительно, потом начал посмеиваться, затем хохотать, а дальше ситуация вышла из-под контроля - забыв о своей напускной важности, он сползал от хохота с сиденья кресла и где-то там, внизу, заливался тоненько, с повизгиванием.

Начиналась следующая сцена, публика немного успокаивалась, он вылезал, приходил в себя, устраивался в кресле, сердито одёргивал пиджак и приглаживал волосы, видимо не понимая, что с ним происходит.

И оглядывался по сторонам - не видит ли кто его позорного поведения?

Я делала вид, что увлечена действием на сцене и ничего не замечаю.

К этому времени Арлазоров снова появлялся со своей коронной фразой: вот я и приехал – и все повторялось снова…

Не знаю, сколько это длилось, помню, что от хохота болело всё: скулы, мышцы живота и даже кололо в боку…

Когда закончился спектакль, и мы встретились в фойе с мужем (он сидел отдельно от нас), тот был поражен, увидев сына: пиджак помят, брюки в гармошку, волосы торчком, сердит до крайности…

На вопрос – «Ты откуда, такой?», возмущенно ответил - в театре был!

Кстати, потом я посмотрела эту пьесу по телевизору с другой труппой: так себе, ничего особенного, даже не очень смешно…