И всё-таки они опять ошиблись! Только на этот раз их ошибка
оказалась в буквальном смысле - катастрофической.
В прошлом году, в Токио, собрался весь цвет, вся элита научного мира, по вопросу стремительного роста температуры Земли и критическом истощении атмосферы в связи с парниковым эффектом. Там же был вынесен и вердикт, который позволял землянам встретить надвигающуюся катастрофу в относительном спокойствии за своё будущее. Предполагалось, что критическая точка существования человека на земле наступит как минимум лет через восемьдесят – пятьдесят.
«Обустройство» же Марса на тот момент уже началось, а с изобретением столь необходимых для этого металлопластов, стеклокерамики, а также сверхпрочных стеклометаллов, это освоение сделало настолько быстрым, что позволяло надеяться на скорейшее завершение оживления «Красной планеты» до приемлемых для жизни параметров.
А пока там только началось строительство стеклометаллических куполов и выпаривание гигантских залежей льда, находящихся под поверхностным слоем планеты, для создания такой же атмосферы, как на нашей Земле. Но резкое таяние северных льдов у нас и стремительный подъём уровня мирового океана, однозначно похоронили под собой все оптимистические прогнозы и, к сожалению, надежды. Подъём воды в океане был таким быстрым, а разогрев атмосферы столь угрожающим, что на все попытки спастись, человечеству отводилось, судя по темпам развития событий - от трёх, до семи лет, плюс – минус год и уж ни как не восемьдесят – пятьдесят. Окончательно высыхали зелёные леса тропиков и средней полосы планеты. Сейчас они представляли собой страшное зрелище серого и чёрного безжизненного частокола на пространстве, которое в своё время, едва ли мог охватить без гордости и радости человеческий взгляд. Высыхали совсем или превращались в едва видимые ручейки, некогда бурлящие, подавляющие всё вокруг своим грозным видом и властностью такие реки-гиганты, как - Дунай, Сена, Луара, Неман, Дон, Волга, Ока и ещё много и много других, более мелких «источников жизни» на нашей планете. Начиналось массовое подтопление прибрежных материковых и островных земель. Под воду постепенно уходили целые города и страны. А в это же время земля, на которой ещё совсем недавно, колосились поля и радовали глаз различные сельхозкультуры – трескалась, превращаясь в пыль и ни о каком дальнейшем её культурном возделывании, не могло быть и речи. На горизонте маячил всемирный голод.
Через год вымрет всё живое и на нашей прародине – Африке.
В настоящее время юг Соединённых штатов в срочном порядке переселяется в более или менее пригодный для жизни север страны и Аляску. Кое-где Европа и Европейская часть России, ещё продолжали всеми возможными в этой ситуации средствами бороться с убийственной жарой и наводнениями, но их силы и возможности были на пределе. И пока ещё маленькими, незначительными ручейками, но всё стремительней и стремительней, начался отток населения России в глубь, на Север, в Сибирь и за Полярный круг. Средства массовой информации скрывают истинное положение дел от народа, но в воздухе уже чувствуется всеобщее волнение и нарастающий психоз. Как некогда сказал один наш известный политик – «процесс пошёл». Зловещий процесс вымирания хомо – сапиенс, как вида - начался.
Почему в самом начале своего повествования я сказал, что учёные всего мира – «опять ошиблись»? Всё предельно просто. В не так уж и далёком начале нашего века, а если точнее – в конце 2010 года, учёные уже собирались в Европе и обсуждали те аномальные природные явления, которые прокатились в тот год по всей земле. Начиная с немилосердного зимнего холода начала года, кончая пугающей неразберихой с погодой летом. Да вы наверняка и сами помните тот злосчастный 2010 год.
О нём теперь только и говорят повсюду. В том году всю Европу залили наводнения, разметали на щепки Смерчи и Торнадо. Всю Россию пожгло, а в странах, где стояла календарная зима, наступили неведомые до селе, страшные холода и метели, которые сопровождались, чуть ли не массовой гибелью не привыкших к таким «чудесам природы» людей. Я хотя ещё и не родился на тот момент, но знаю о нём достаточно – профессия обязывает.
Так вот – собрались они, то бишь – учёные, светила того времени и постановили: природные катаклизмы – дело случайное, т.к. за всю историю метеонаблюдений, такое уже случались и не один раз. Так что - причин для беспокойства нет. Не существует. Вынесли вердикт и разъехались по своим домам. Отнесись они к первым признакам надвигающейся беды трезво, серьёзно, с полным пониманием, то сегодня вопрос о полном вымирании человечества как вида, вполне может быть, и не стоял бы так остро.
Лёнька Черезов, (это я), медленно брёл по своему двору к автобусной остановке, с завистью поглядывая в сторону играющих в футбол мальчишек, своих друзей сверстников.
Как же ему хотелось закинуть этот ненавистный футляр со скрипкой, куда-нибудь подальше и помчаться к ребятам, задыхаясь от радости и восторга, отнять у Витьки мяч и с неимоверной скоростью броситься с ним к противоположным воротам. Лёнька даже остановился от такой неожиданной мысли, но он точно знал, что с балкона за ним строго наблюдает его бабушка, отмеряя взглядом каждый его шаг. И она не уйдёт со своего поста, пока он не подойдёт к остановке находящейся как раз у их дома и не сядет в автобус, который повезёт его в музыкальную школу на очередные занятия. Нет, он был совсем не против музыки, напротив, ему даже нравилось слушать симфонии, оперы, смотреть широко раскрыв глаза, балет в театре, где пела его мама. Там же, за дирижерским пультом в оркестровой яме, стоял и его отец. К тому же папа был ещё и художественным руководителем этого театра. Но особенно нравилось Лёньке сидеть в той самой оркестровой яме и смотреть на такие пластичные и понятные всем музыкантам отцовские руки, держащие дирижерскую палочку. В этих - порой властных, а порой нежных руках, на время спектакля, словно были сконцентрированы все нити спектакля или балета, и отец, как опытный кружевник, водил этими нитями, плетя прекрасные кружева всего театрального священного действа.
Но вот себя Лёнька, в составе этого оркестра, почему-то не видел. Не видел и всё тут! Ему порой казалось, что эта сторона жизни, просто не его. А почему ему так казалось, он и сам пока объяснить не мог, даже самому себе. Словно, вон за тем поворотом, его ждало нечто такое, что вдруг в раз перевернёт всё его представление о жизни и саму жизнь - совершенно в другую сторону. Но музыку он всё-таки любил. Да и не мог не любить, потому как воспитывался в семье, где его бабушки, прабабушки, и даже прапрабабушки, говорят, служили в оперных театрах Его Императорского Величества, кто оперной примадонной, а кто - примой балета.
Одним словом – династия. И от этого ни куда не деться. Но всё же - как хотелось ему порой, в такие вот весёлые, радостные летние дни, забыв обо всём на свете, броситься в толпу ребятни играющей в его дворе и до изнеможения, до ломоты в коленях и пояснице, до ссадин и синяков, носится словно угорелому по спортивной площадке. И не замечая ни чего вокруг, выбивать и выбивать из себя ту энергию, которая клокотала в нём словно лава в вулкане готовом вот-вот взорваться, исторгая из себя нескончаемые потоки огня и дыма. Конечно, ему выпадало, иногда, и выходить во двор, и играть вместе со своими друзьями. Но это было так редко и так мало по времени, что все эти его «выходы в свет», можно было сосчитать по пальцам одной руки. И это за весь такой длинный летний период школьных каникул.
В скором времени, когда мне исполнилось лет четырнадцать, не спрашивая меня ни о чём, словно это было как бы само собой разумеющимся, отец стал брать меня на репетиции своего оркестра и уже через полгода посадил меня за оркестровый пульт в своей оркестровой яме. И так я стал полноправным членом огромного, оркестрового братства. Всё шло, как и было предначертано мне свыше. Но всё же тот, крохотный, очень маленький, едва ощутимый кусочек льда сидел во мне и ни как не давал полностью отдаться тому, что я имел на данный момент и тому, что ждало меня впереди, пойди я именно этим путём. Что-то не давало мне сосредоточиться полностью на музыке и отдаться ей со всеми моими порохами. Меня куда-то тянуло, совершенно в противоположную сторону и по окончании школы, как общеобразовательной, так и музыкальной, я объявил семье, что подавать документы в консерваторию не буду. Мне предстояло самому разобраться в себе, своих чувствах, своих
желаниях. Что больше всего обрадовало меня, так это – как
близкие, отнеслись к моему решению. Бабуля лишь глубоко вздохнула и тут же снова принялась за оставленные ею на секунду, зимние носки для меня. Мама, сидевшая за карточным пасьянсом, подняла на меня в удивлении свои красивые глаза,
но вот папа... Мне показалось вдруг, что всего лишь на секунду, на один единственный миг, в глазах отца промелькнула искра радости. И тут же затерялась в бездонной глубине его души, а вслух он только и произнёс, что я достаточно взрослый человек, что бы принимать серьёзные решения самостоятельно. Правда, всё же пришлось ему пообещать, что по возможности, я буду приходить в оркестр и помогать отцу своей игрой. На том и порешили.
Но самое главное заключалось в том, что я понятия не имел
куда мне отнести свои документы. Единственное, что было вне всякого сомнения, так это то, что я продолжу учёбу. Но где?
Предстоял трудный выбор. К своему стыду, я ни как не мог его сделать.
На удивление, все мои сомнения разрешились этим же вечером. Выйдя во двор, я увидел, что на лавочке у подъезда сидит мой приятель Витька. Он так крепко о чём-то задумался, что даже не заметил, как я, подойдя к нему, опустился рядом. Очнувшись от своих мыслей, он уставившись на меня удивлённо спросил – тебе чего? Да так, улыбаясь, ответил ему я. А ты чего такой задумчивый? - в свою очередь задал я вопрос.
Он схватил меня за плечё и округлив глаза проговорил – Лёнька, я боюсь. Ты боишься? - засмеялся я. Разве тебе известно это чувство? Не может быть, со смехом выдавил я.
Ты как давно гляделся в зеркало? - спросил я.
А за чем, удивлённо спросил он. Да ты только посмотри
на себя, хохоча, еле выговорил я. Это тебя все должны боятся, а он – «боюсь». Вот тебе смешно, обиделся Витька, а я на самом деле боюсь. Завтра понесу документы в «универ», а ноги как у первоклашки трясутся. На какой факультет решил поступать? - спросил его я. На физмат, ответил он.
Я сколько себя помню, проговорил он, всегда мечтал туда поступить. Знаешь, как я готовился? И про своё «регби» забыл и про тренировки – сутками не выпускал учебник из рук. Тебе-то что, у тебя всё давно определено – консерватория, гастроли, слава и всё прочее... А вот у меня, веришь, нет, поджилки трясутся – там такой офигенный конкурс, проговорил он и опять уронил голову. Не дрейфь, Витёк, весело потрепал его я по плечу, завтра вместе пойдём на твой физмат, неожиданно даже для самого себя проговорил я. Поддержу тебя, не волнуйся, морально конечно. К чему я так сказал, я и сам, честно говоря, не понял. А он вытаращил на меня удивлённые глаза, да так и не смог произнести ни единого слова. А я, глядя на него, лишь хохотал и хохотал, понимая, что именно так и поступлю. Завтра пойдём с Витькой и отдадим вместе документы. Я конечно не поступлю, думал про себя я, потому-что с математикой был в весьма напряженных отношениях, а вот Витьку поддержу. К себе в «Консу» я успею всегда – документы принимают до самой осени. Шутишь? Наконец-то смог выговорить мой дружок. Ни чуть, вполне уверенным тоном ответил я. Вот завтра утром и пойдём. И с тем, поднялся к себе домой, ни слова не говоря своим родным, завалился в такую рань, спать.
Витька так и не поверив до конца, всё же стоял и ждал меня у подъезда, как мы и договорились накануне.
К моему огромному удивлению, я прошёл! Нет, даже не прошёл,
а скорее – беззаботно продефилировал мимо огорчённых неудачников, не добравших нужные для поступления баллы и потому глядящих с завистью на нас - будущих студентов.
Даже узнав, что мы оба в списках поступивших, Витка не переставал удивляться этому моему решению. И что тебя шарахает из стороны в сторону, удивляясь, говорил он мне. Ведь для тебя уже всё было предопределено и призванием и способностями, а ты вот... А кто знает своё призвание? –
в свою очередь отвечал ему я. Может быть, именно математика с физикой, которые я так не любил в школе – и есть моё призвание? А? Ну, а способности... Способности покажет Его Величество – ВРЕМЯ.
Вот так сошлись во мне физика и лирика, две несовместимые, казалось бы, противоположности.
Потом я долго думал над своим поступком, но какого-то конкретного определение ему, так и не смог дать. Единственное, что крутится у меня в голове до сих пор, то что этим единым моим порывом, (а иначе я свой поступок и не называю), моя Судьба бросила мне вызов. Так сказать – перчаткой по «фейсу». Ну, что же, я поднял эту перчатку. Я ведь по жизни всегда был упёртый – если что не получается костьми лягу, но добьюсь своего. Вот за это огромное спасибо и низкий поклон госпоже МУЗЫКЕ, её уроки научили меня предельно концентрировать своё внимание и добиваться нужного результата. Не даром говорят, что музыкант должен иметь не только талант, но и «чугунную задницу». Вот и здесь - придя на курс полнейшим профаном, я к концу семестра догнал, а в чём-то даже и перегнал некоторых своих сокурсников. Но главное – я научился слушать музыку цифр. Да, да, именно музыку – и пожалуйста не смейтесь. Каждая цифра для меня, это определённая нота, формула – аккорд. Теорема, состоящая из формул – аккордов, это уже целая симфония. А потому, решение той или иной задачи я мысленно для себя превращал скорее в творчество композитора, чем в сложную, а порой и нудную работу математика, которая иногда получалась просто грандиозной, а порой бездарно провальной.
Как оказалось значительно позже – приняли меня на курс благодаря всё той же музыке. Спасибо ей. Я, конечно же, не обманул ожиданий своих педагогов и руководителей ВУЗа и
любые торжества, проводимые в его стенах и вне их, были всегда озвучены по самому высшему разряду. Да и столь желанные контрамарки в театр стали гораздо доступнее всем желающим.
К окончанию «Универа», наши с Витькой профессиональные, так сказать интересы, полностью разошлись. Я с головой ушёл в работу по изучению взаимодействия земной атмосферы с космическим пространством, а Витька «нащупал» еле видную дорожку, по которой в своё время, весьма смело, уже шагал сам Никола Тесла. Это не много, ни мало - без проводная передача энергии на большие расстояния. И кажется, Витка ухватился за нужную нить и теперь начал помаленьку распутывать весь клубок, не дававший столько лет спокойно спать всем без исключения физикам. Обе наши работы весьма заинтересовали самого Григория Всеволодовича, который являлся, пожалуй, самой выдающейся фигурой в мировой теоретической физике нашего времени.
После получения нами с Витькой дипломов, нас оставили при кафедре института и не давая распыляться по мелочам, предложили заняться непосредственно своими работами, от чего мы с ним пришли в неописуемый восторг.
А между тем, обстановка на планете накалялась и в прямом, и переносном смысле. С погодой творилось что-то невообразимое.
Сорок, пятьдесят градусов для лета средней полосы России,
стали нормой - и это в тени! Доселе невиданные для нас «торнадо», словно навёрстывая упущенные возможности,
буквально терзали и без того замордованную катаклизмами страну. Кое-где начала уходить из под контроля правоохранительных органов ситуация в городах и селениях, которые особенно страдали от этих погодных явлений. А это, в основном, крупные промышленные центры республики и отраслевые гиганты, ведущие разработку и добычу природных ресурсов. Под давлением общественности, заводы и предприятия тяжелой и лёгкой промышленности, перерабатывающие предприятия, вынуждены были перевести рабочие часы на тёмное время суток, когда жара немного спадала и давала возможность трудиться без ущерба для здоровья рабочих. Особенно тяжелая ситуация к тому времени сложилась с так называемыми «горячими» производствами и в нефте и горнодобывающей промышленности. Люди падали в обмороки, а то и просто умирали тут же, с инструментами в руках.
Да и обыденная, повседневная жизнь, как-то сама собой начала перемещаться из светлого времени суток, в ночь. Но только летом. Потому что зима теперь лютовала пуще прежнего, так же убивая и калеча неосторожных людей, как лето, но теперь она была, чуть ли не вдвое короче обычного. Больше всего вызывало опасений в этой ситуации то, что тенденция к коренным и похоже необратимым изменениям климата на Земле продолжала сдвигаться в весьма опасную зону. И если взять «кривую» развития ситуации самого катаклизма и продолжить её, опираясь на тенденции, то получалось очень и очень пугающая картина. Вот она-то и ни как не выходила у меня из головы ни днём, ни ночью.
Да, что это я говорю – у меня. Наверняка не было на Земле человека, который бы не думал о сложившейся ситуации. Но, опять же, тут есть существенное различие. Если простой, рядовой, как говориться, обыватель смотрел на эту ситуацию как на какое-нибудь чрезвычайное, но, тем не менее – временное явление, то я, как учёный именно в этой области, видел в ней явную угрозу существованию всему живому на Земле. Катастрофу! И что самое плохое, я не видел ни какой возможности исправить такое положение и от этого мучился ещё больше. Продолжая работать в обычном, привычном для себя режиме, я постоянно думал о сложившейся ситуации и всё больше и больше приходил к мнению, что гибель цивилизации на планете неизбежна. Именно это я и сказал своему другу и коллеге Витьке, когда мы вышли с ним из здания института и чуть ли не бегом бросились к моей машине, где нас ждал мощный кондиционер.
Меня тоже беспокоит ситуация, ответил он мне. Но мы, к сожалению, не жители «Олимпа», и не можем одним движением руки исправить ситуацию. Тут я абсолютно бессилен и начал примиряться с мыслью, что неизбежное нужно принять таким, какое оно есть, закончил он. Мы с ним на долго замолчали, думая впрочем об одном и том же и я лишь следил за дорогой, что бы не упустить из вида ни одного человека, переходящего дорогу, где попало, коих на улице в эту прекрасную, прохладную ночь было просто тьма. Вдруг Витька так захохотал, что от неожиданности я вздрогнул и резко ударил по тормозам. Ты чего, идиот? Обрушился я на него. Так ведь и «кондрашка» может хватить! На что он, извинившись, по дружески тряхнул меня за плечи так, что у меня чуть голова не отлетела. Эй, эй! Крикнул я ему. Ты полегче! И, пожалуйста, соразмеряй свои силы в моём обществе – «Кинг Конг» чёртов. Когда мы поехали с ним дальше, я спросил - от чего это он вдруг так заржал. На что он ответил – да так, придёт же в голову подобная ерунда. Ну, а если подробнее? - попросил его я. Да не «замарачивайся» ты по всякой ерунде, ответил он с улыбкой, так - фантастика какая-то, вот и всё, ни чего конкретного. А всё-таки - стал настаивать я. Витька долго мялся, но потом, сделав какою-то по детски наивно-виноватую физиономию, глядя на меня, всё же начал рассказывать пришедшую на ум, фантастическую идею. Ты понимаешь, начал он, я просто подумал – вот бы нам немного космического холода сюда, на землю. Мы бы буквально за несколько часов, или пусть – дней, решили все проблемы с климатом. А, да что там, со злостью махнул рукой Витька и уставился глазами в лобовое стекло моей машины. Я же говорил тебе, что сказки всё это. От бессилия, какая только чертовщина в голову не лезет. Но как ни странно, именно эта мысль и застряла у меня в голове. Застряла прочно и на долго. И как бы я не считал её, как Витька – фантастичной, со временем, она у меня постепенно превратившись в скелет и стала вдруг обрастать «математическим мясом», которое «наростало» день ото дня. Вся эта игра, которую я выдумал для себя, порой и мне казалась обыкновенной паранойей, идеей «Фикс». Но, тем не менее, именно эта паранойя не отпускала меня, уводя всё дальше и дальше в непролазные математические дебри, словно в неизведанные страны, где я одновременно отдыхал и уставал, был по горло сыт и в то же время голоден. И, конечно же, ни кто не знал об этой моей новой страсти, которой я отдавал всё свободное время. Даже своему самому близкому другу Витьке, я ни словом не обмолвился о ней. Впрочем, как и о той маленькой, сказочно красивой фее, играющей, как и я на скрипке. С которой всегда сидел рядом, за одним пультом, когда изредка приходил в оркестр своего отца.
И только совершенно случайно я узнал, что эта «маленькая фея», как я называл её про себя - была именно тем самым «гадким утёнком», с которым мы столько детских лет провели в одном дворе и у одного педагога, в одной музыкальной школе. Это выяснилось как-то в разговоре с отцом за обедом, дома. Я уже говорил, что изредка, по просьбе отца приходил в театр и играл в его оркестре. Но меня ни чуть не интересовало, кто ещё кроме меня находится в оркестровой яме. Я приходил, отдавал должное пульту и с чувством выполненного долга покидал яму по окончании спектакля. Однажды, за одним из таких обедов, отец попенял мне, что я веду себя, мягко говоря, не совсем тактично по отношению к коллегам в оркестре. Ты приходишь, хватаешь инструмент, порой забывая даже поздороваться. Я удивительно поднял на него глаза. Да, да, подтвердил он, видя мою реакцию на его обвинение. Ты уж, пожалуйста, сделай над собой небольшое усилие, продолжил он - снизойди со своего учёного «Олимпа» хотя бы на время и обрати внимание на нас, простых смертных и хотя бы просто поздоровайся. А я что, не здороваюсь? Удивлённо спросил я. В том-то всё и дело, ответил отец. Ты хотя бы видишь, с кем сидишь за одним пультом, возобновил прерванный чаем разговор, отец. С кем? Удивлённо спросил я. Вот, вот, укоризненно проворчал он. Провёл с Веркой всё своё детство в одном дворе, учился в одной музыкальной школе, а теперь ходишь, задрав нос, и даже не здороваешься с ней. Так эта та самая Верка?! Этот нескладный заморыш, над которой потешался весь двор и вся школа? К твоему сведению, более строго продолжил отец, на счёт этого «заморыша», как ты выразился: два выигранных конкурса им. П.И. Чайковского – раз. Пять или шесть, точно не помню, других международных конкурсов – два. Постоянные сольные концерты и не просто здесь, у нас, а по всему миру. Сотни различных приглашений и не только из Москвы и Питера, но и других мировых площадок. А ты... «заморыш». Живёт одна, её мама уж года три как умерла. И что её здесь держит, ни как не пойму. А может быть – ни что, а кто? И отец хитро посмотрел на меня. Я заметил – она постоянно крутится возле входа, словно ждёт кого и стоит тебе появиться, как она словно роза расцветает и вся светится. А ты – «заморыш». Ну, ты скажешь тоже, ответил я ему, чувствуя, что начинаю с головы до ног заливаться краской.
Целый день сказанное отцом не выходило у меня из головы.
И как было запланировано ранее, именно сегодня вечером я
должен был идти в театр. Я шагал туда со смешанным чувством. Мне было и любопытно, и стыдно, и ещё не весть какие чувства примешиваясь к основным - будоражили, вдохновляли, и тревожили, делая меня одновременно смелым и застенчивым, растерянным. Весь спектакль я проглядел не в пульт, а на неё. А после спектакля, мы шли вместе домой, но вот до дома так и не дошли, до самого утра. У подъезда я целовал её ни чуть не смущаясь прохожих, которые с улыбкой обходили целующуюся парочку и ещё долго оборачивались, словно старались запечатлеть в своей памяти столь редкую нынче картину. Она же слегка сопротивлялась, что, впрочем, ни чуть не мешало мне неуклюже тискать её податливое тело, что наверняка причиняло ей достаточно ощутимую боль. Наконец Верка вырвалась из моих объятий и крикнув – «до вечера», упорхнула на свой этаж.
После этого дня, мы стали встречаться с ней каждый вечер. Было совершенно ясно и мне, и ей, и кому бы то ни было, что вряд ли отныне что-то сможет разлучить нас. У себя в институте я летал словно птица, всегда был весел и шутил, чего от меня ни кто не ожидал. Многие посматривали на меня с удивлением, а кое-кто и с осуждением. Но те, кто был по старше, хитровато улыбаясь глядели мне в след и вздыхая, кивали головой. Всё шло просто замечательно, если бы только не эта проклятая погода, которая и не собиралась радовать людей, а совсем даже наоборот, лишь ухудшалась и ухудшалась. Лето клонилось к закату, но температура, побив всевозможные рекорды, всё усиливалась и усиливалась.
У меня в институте начались практические опыты и мы по несколько суток вообще не вылезали из лаборатории. Как вдруг однажды на работу мне позвонил отец, что случалось с ним довольно-таки редко, и просил срочно приехать домой. Услышав подобное, я на бегу скинув халат, запрыгнул в машину и с плохими предчувствиями, как угорелый понёсся по пустынным улицам города, напрочь забыв, что на свете существуют определённые правила дорожного движения. Через несколько минут я был дома. Папа, мама и бабушка сидели и ждали меня. Увидев их, я облегчённо вздохнул и вытирая пот со лба, присел на краешек стула. Но увидев три пары настороженных глаз, у меня от нехороших предчувствий снова засосало под ложечкой. Что случилось, прохрипел я, т.к. голос в ту минуту у меня почему-то вдруг пропал. Лёнечка, ты только, пожалуйста, не волнуйся, запричитала мама, а у бабушки почему-то заблестели глаза, и она стала утирать их своим носовым платком. Вы скажете, в конце-то концов, что произошло? Громко выкрикнул я им. Отец встал, подошёл ко мне и положив свою руку на моё плечё, сказал – Леонид, видишь ли, тут такое дело и сделав небольшую паузу, сел рядом со мной и продолжил. Два дня Верочка не приходила на работу, а на третий день я послал нашу маму сходить к ней домой и узнать в чём дело. Маме на её звонок, ни кто не открыл, и это насторожило нас. Мы вызвали милицию, скорую и слесаря из ЖКа. Когда он открыл дверь Верочкиной квартиры, она лежала в постели без сознания.
Врачи сказали, что если ещё хотя бы час, то спасать было бы некого. Теперь она в больнице, в надёжных руках, живая, только пока - в глубокой коме. Как выяснилось, у Верочки
с детства слабое сердце. Эта жара, да и не простая, прямо скажем жизнь, сделали своё чёрное дело. После того, как она выйдет из комы, предстоит весьма сложная операция по частичной замене чего-то там, в сердце, и длительное лечение. Да мы её поставим на ноги, лишь бы только выжила, сквозь пробившиеся слёзы проговорила бабушка. Ты не волнуйся, всё обойдётся, испуганно посмотрев на меня, проговорила мама, увидев, как побледнел я. Не слова не говоря, я метнулся к двери и уже через десять минут сидел возле постели самого дорогого, как оказалось, мне человека.
Две недели я не отходил от Веры ни на минуту, делая лишь перерыв на туалет и прочие человеческие нужды, а спал и ел тут же, в кресле, возле неё. Я ухаживал за ней как настоящий санитар. Утирал лицо и руки влажными салфетками, но главное - разговаривал и разговаривал с ней без конца, не обращая ни какого внимания на то, что говорю.
В тот день было всё как обычно, я сидел и болтал без умолку
всё, что взбредёт мне в голову. И вот когда я со своей любимой математической темы переключился на обыкновенную, жизненную, и начал говорить ей о том, что у нас будет куча детей и что мы с ней не просто поженимся, а обвенчаемся, причём, в самой настоящей церкви, по старинному обряду и наклонился, что бы поцеловать её в губы – как вдруг услышал, да нет пожалуй, не услышал, а почувствовал едва уловимый ухом шепот: «А вот отсюда, Леонид Васильевич Черезов, пожалуйста, по подробнее». От радости я так заорал, что сбежалась вся больница, во главе с самим профессором Самойловым. Верочка открыла глаза и улыбаясь, тихо попросила меня обнять её. Я с огромной радостью и облегчением прижался к её щеке и не стал скрывать своих слёз, которые независимо от моего желания текли из глаз. Все, кто в тот момент находился в палате, а находилась здесь почти вся больница, смотрели на нас и радостно улыбались, а кто и прижимал носовой платок к своим глазам.
После второй операции Верочка почувствовала себя значительно лучше и три недели спустя, мы наконец-то смогли забрать её домой. О возвращении в свою квартиру не могло быть и речи. Отныне она будет жить только с нами. Так мы решили на нашем семейном совете, который состоялся тут же, в палате, возле её постели. Верочка не возражала и лишь уткнулась в моё плечё, обняв за шею.
Ещё после первой операции, профессор Самойлов вызвал нас с отцом к себе в кабинет и строго-настрого предупредил, что отныне Верочке ни в коем случае нельзя и часа находиться на жаре - сердце может просто не выдержать.
Полностью же заменить больной орган пока невозможно - уж слишком ослаблен организм девушки. Нужно восстановить его жизнедеятельность до определённых параметров и тогда можно будет избавить Верочку от коварного недуга раз и навсегда. Но для этого нужно время, хороший уход и никакой нагрузки. И всё же точно сказать, когда она будет готова к подобной операции я не могу, добавил он, всё будет зависеть от неё самой и конечно же от моей семьи и ... меня самого.
В нас вы можете не сомневаться, покраснев, ответил я профессору за всех, с чем мои родные, находившиеся в тот момент рядом, улыбаясь, согласились. А я и не сомневался, рассмеявшись, ответил мне Викентий Львович. Уж в ком, в ком, а в тебе-то сомневаться было бы глупо, с усмешкой добавил он, глядя на меня.
Пока Верочка находилась в больнице, я изъездил все близлежащие к городу районы области и в одном из них нашёл вполне приличный дом старой кирпичной кладки, с толстенными стенами и маленькими окнами. С большим трудом, отыскав хозяина, я выкупил у него этот дом, за сущие копейки. Тот только руками развёл – и зачем тебе эта старая развалина, недоумённо проговорил он, но узнав причину покупки, пожелал мне удачи и счастья.
А между тем, дом был просто замечательным и ...огромным.
На каждом из двух его этажей, находилось по шесть комнат,
а так же, две ванные и необъятная кухня. Автономный электризованный артезианский колодец во дворе, решал главную проблему – проблему водоснабжения, а всё остальное было вполне решаемо. Нанятые строители, буквально за месяц привели его в полный порядок. А я, пока шёл ремонт, силами коллег и главным образом Витьки, установил там мощнейшее кондиционирование, что-то додумав сам, что-то найдя в научной литературе по этому поводу. Думаю, получилось весьма не дурно, проговорил я, когда мы с Витькой бродили по дому, ища, что ещё не доглядели в процессе. Да что там – «не дурно», проворчал Витька, царские хоромы, а не жилище простого русского учёного. Скажешь ведь - не дурно. В этом же доме мы нашли старинные солнечные батареи и установили их. К всеобщему удивлению – работали они великолепно. Теперь и электропитание в доме было автономным, и что самое главное в наше время - бесперебойным.
Рядом с домом стоял красивый, густой, пока ещё не выгоревший, зелёный лес и вечерами мы с Верой сможем вдоволь насладиться природой, её тишиной и ласковым спокойствием. А какой тут по ночам воздух...
За время нашего знакомства, Вера стала безмерно дорога мне. Я буквально холодел от мысли, что по каким-то, не зависящим от меня причинам, вдруг, смог бы потерять её. Нет, такого я не допущу ни в коем случае, даже в мыслях, и потому сделаю всё, что в этой ситуации зависит от меня. Теперь-то уж, я постараюсь постоянно находиться рядом с ней, что бы больше ни кто, и ни что не могло разлучить нас. А свою научную работу я в силах делать и дома, что бы ни на секунду не упускать Верочку из вида. Но если говорить откровенно, то не могу даже на миг разлучиться с ней - хочу ежеминутно встречаться с её ласковым взглядом, трогать нежный бархат её волшебных рук и чувствовать сладость податливых, вздрагивающих губ.
Под мой рабочий кабинет была выделена одна из многочисленных комнат, куда тут же было перевезено всё необходимое для моей работы, как из института, так и из квартиры в городе. Ну, а в случае острой необходимости, я вполне могу съездить в институт и решить там любую возникшую проблему. На всё это, моя бабуля заявила так: нас, молодых, пока не разбирающихся в жизни, одних
«в свободное плавание» отпускать ещё рано, а посему – пусть не навязчиво, но всё же, она будет присматривать за нами. Места здесь вполне достаточно, заявила она, оглядывая дом, и хотите вы того или нет, но я больше ни на шаг не двинусь отсюда. Это надо же, какая здесь благодать, бормотала она себе под нос, осматривая содержимое огромного промышленного холодильника, не иначе - «Форт Нокс», а прохладно-то как,
«Эдем» да и только. Какая же она у меня умная и тактичная, с теплотой подумал я о своей любимой бабуле. Прекрасно знает, что не останься она с нами, я сам умру с голода и заморю, пока ещё очень слабую Верочку. Тем более, что сейчас той, нужен особый уход. На одной любви, далеко не уедешь. Спасибо тебе, родная.
Теперь, когда минуты, часы, дни отчаянного бессилия и страха за жизнь дорого мне человека остались позади, и в наше, с Верой, будущее можно было глядеть относительно спокойно, я совершенно по другому посмотрел на работу, которую ещё совсем недавно, сам считал фантастикой. И потому, отложив «до лучших времён» все институтские дела, с головой ушёл в анализ уже сделанного и «эскизные наброски» предстоящей фазы теоретических разработок. И после нескольких месяцев изнурительного труда, я пришел к выводу, что не столь уж и фантастична моя идея. Космос, который несёт смерть и разрушения для всего сущего на земле, может таким же образом оказаться и её спасителем.
На то, что бы решить эту, почти невыполнимую задачу, у меня мозгов хватит, теперь я в этом был почти уверен. Но одних моих усилий, пожалуй, будет маловато. Кроме теоретико-математических разработок, здесь потребуется работа и электриков. Допустим, электронно-электрическую разработку может сделать и Витька, в чём я ни капли не сомневаюсь, но для осуществления этого плана потребуется такое огромное количество энергии, что даже все существующие на данный момент ресурсы Земли, вряд ли будут достаточны для решения этой глобальной задачи. При одной этой мысли у меня опускались руки, но взглянув на Веру, я внутренне собирался и продолжал исписывать горы бумаги, так как в этом деле больше доверял белому, чистому листку, нежели бездушному и холодному монитору с его безжизненным равнодушным светом.
И совсем не собирался я спасать весь мир, всё человечество, всё это теперь, для меня было сосредоточено в одном лишь существе и звали это существо очень просто – ВЕРА.
Ты чего мне тут под нос суёшь, как будто я разбираюсь в твоих каракулях. Ты мне популярно, на словах объясни,
тогда я, может быть, и ухвачу твою «гениальную мысль», сердито пробурчал Витька. Хорошо, «заводясь», ответил я.
И вовсе это ни какие, ни каракули, а обыкновенные математические знаки, такие, знаешь - мааааленькие завитушки, которые тебе – балбесу, втемяшивали в голову даже в школе, не говоря о институте. Да ладно, не заводись ты, пошёл на попятную Витька, видя, что я начинаю злиться. Лады, успокаиваюсь я, и продолжаю. Не мне тебе объяснять, что Земля наша – это огромный магнит, состоящий из внутреннего ядра твёрдой и холодной субстанции и внешнего ядра горячей и жидкой субстанции. Имеющая два разных по значению полюса и потому - свою магнитосферу. Как, и для этого ты меня в выходной поднял в такую рань и заставил плестись к тебе за тридевять земель? Снова начал злиться Витька. Да не горячись ты, а дослушай до конца. Понимаешь, в этом деле важна каждая деталь, потому я тебе всё так подробно и излагаю. Ладно, согласился Витька и махнул расстроено рукой, продолжай свою нагорную проповедь, святой ты наш апостол, а я так и быть, послушаю. Теперь перейдём к главному, продолжил я. Наша земная атмосфера, как тебе тоже наверняка известно, напоминает собой слоёный пирог из различных температурных прослоек. Начиная от тропосферных облаков нижнего яруса при обыкновенной температуре, к какой привыкли мы, люди, потом - перистых облаков, ещё выше перламутровых, а так же - серебристых, метеоров, болидов, полярных сияний, метеорологической и геофизической ракет. Ну а ещё выше - Стратосферы от озонного пика температуры до восьмидесяти – восьмидесяти пяти км. Дальше - мезосфера.
И наконец, мезосферу от атмосферы отделяет узкая область стратопаузы, а дальше уже идёт ионосфера, т.е. территория абсолютного нуля, -273градуса. Конечная точка наших исследований. Ничего я не пойму Лёнька, для чего это всё ты мне тут втираешь, опять начал злиться Витька. А вот для чего. Зная структуру нашей атмосферы и температурную разницу каждого из слоёв, мы с тобой пронзим её, от самого низа до абсолютного нуля электрическими зарядами огромной мощности с двумя противоположными полюсами.
И тогда, подхватил Витька, мы получим с тобой гигантскую атмосферную «трубку мира», которая окончательно и похоронит всё живое на нашей матушке земле, саркастически закончил он мою мысль. А вот тут ты, брат, глубоко заблуждаешься, ядовито улыбаясь, нанёс я Витьке ответный удар. Ответь-ка ты мне, друг мой любезнейший, кто из учёного мира принял твою теорию передачи больших энергий на расстояние, а? Да ни кто, смутившись, ответил Витька. То-то же! А я вот, между прочим, не только принимаю, но ещё и требую, что бы ты, по температурным графикам, разработанным мной, составил объём необходимой энергии и распределил её сообразно каждому слою «атмосферного пирога». Всё, подумал я, сейчас у Витьки глаза просто выпадут из своих орбит, когда увидел его реакцию на своё предложение. Да ты просто сумасшедший, выдавил он, едва придя в себя. Ты хотя бы сам-то понял, что тут наговорил, продолжил он минуту спустя. И увидев на моём лице подленькую улыбочку, повторил, нет, ты точно рехнулся. Когда всё сказанное понемногу улеглось в Витькиной голове и он обрёл прежние мыслительные способности, я включил компьютер и вывел на монитор расслоенную атмосферу земли с её температурными значениями. Вот тебе, Вить, этот график,
дерзай. Погоди, погоди ты, тряхнув головой, проговорил он.
Ты мне саму суть объясни, что всё это и он указал рукой на монитор, нам с тобой даёт. Нет ни чего проще, уже более весело продолжил я. Смотри и восторгайся мной, смертный –
и я принял позу римского олигарха. Всё, всё, Цицерон, научный диспут подождёт, а вот кофе с бутербродами ждать не будет – остынет. Так что, прошу к столу на завтрак. И поднимет же их в такую рань, услышали мы ворчливый незлобный голос моей бабушки. Ах, Арина Родионовна(так Витька всегда звал её, конечно он завидовал мне – у него-то такой бабули не было), вы как всегда, печётесь о своём ненаглядном внуке. И не только о нём, улыбаясь, ответила она на выпад Витьки. Их теперь у меня трое. Господи, а третий-то кто? Удивлённо проговорил Витька. Ну, как же, Витюша, а ты что, себя уже вычеркнул из наших списков? Ответила всё так же улыбаясь, бабушка, ты ведь нам что сынок родной. Витька схватил бабушкину руку и губами прижался к ней. И не подлизывайся, всё равно я уже поджарила тебе твои любимые хлебцы. И она удалилась к себе на кухню. Как тебе повезло, вздыхая, проговорил Витька, ты должен быть просто счастлив, имея такого большого друга, как твоя бабушка. А я и счастлив, ответил я ему в тон. Ладно, давай завтракать, а то получим от бабули нагоняй, а уж после завтрака продолжим. И мы с огромным удовольствием отдали должное кулинарному искусству моей любимой бабули.
Ну, так вот, смотри, начал я после того, как завтрак был съеден и мы с Витькой перебрались наконец-то в мой кабинет.
Там на большой доске, стоящей у стены, уже был выведен мелом график со всеми обязательными к нему пояснениями. Всё предельно просто Витьтюха, продолжил я начатый до завтрака разговор. Если не вдаваться в математический анализ, то всё это можно представить, как трубка, диаметр которой будет зависеть от массы электрической энергии подаваемой в атмосферу под нашим контролем. И что тогда, спросил Витька.
А вот тогда по разряженному в самой этой трубке воздуху, вниз устремится космический холод и при соединении с земной атмосферой выдаст так необходимые нам осадки, которые спровоцируют круговорот воды в природе и на небе должны будут появиться облака, которые закроют собой испепеляющую
солнечную активность. Тем самым, мы получим весьма необходимую нам паузу, что бы предпринять что-нибудь более существенное, для поддержки дальнейшей жизни на Земле.
Сфера деятельности нашей «трубки мира» неограниченна – от
лёгкого дождичка, до образования ледяного покрова, который
испаряется на полюсах с трагической скоростью.
Послушай Лёнька, заговорил после некоторого молчания Витька, а тебе кто-нибудь, когда-нибудь говорил, что ты гений. Конечно, ответил я улыбаясь. Я всегда всем внушал, что я гений, только вот как и тебя, меня редко кто слушал.
И мы с ним оба захохотали. Был в этом смехе и оптимизм, и вера в будущее, и страх перед неизвестностью и облегчение, что именно мы с ним нашли выход из того трагического цейтнота, в котором теперь находится всё живое на земле. И что это именно тот, последний бастион, за которым находится огромное и страшное –НИЧТО. И что, от того как мы справимся со всем этим, зависит – будет ли жизнь продолжаться, или же сгорит в огненном вихре вместе со всеми мечтами и надеждами, являющимися неотъемлемой частью всего живого на нашей голубой планете.
Со дня, когда мы с Витькой начали вдвоём работать над решением этой задачи, до момента, когда была поставлена огромная жирная точка в этом деле – нам с ним показалось, будто прошла целая вечность. Хотя прошло всего каких-то четыре с небольшим месяца. К этому времени Верочка, благодаря бабушкиному уходу за ней и пристальному вниманию всех, кто её окружает, в скорости встала на ноги и теперь всё свободное время у себя в комнате посвящала своему любимому занятию – игре на скрипке. Порой она просила меня поиграть вместе с ней дуэты и я, отложив все дела, брал скрипку и мы, забыв обо всё на свете, играли с ней эти дуэты и наш любимый концерт для двух скрипок Вивальди – ля мажор. Иногда бабуля с Витькой просили нас ещё что-нибудь исполнить, и мы продолжали витать в облаках прекрасного с Верочкой до тех пор, пока у неё хватало для этого сил.
Знаешь, Лёнь, а ведь мы с тобой почему-то ни разу не обмолвились о том – где нам взять столько энергии, проговорил Витька, когда мы с ним собирали и укладывали по порядку свои ватманы с графиками и рукописи с алгебраическими выражениями. Вот потому и не обмолвились, что двоим нам, взять её просто неоткуда, ответил я. А по сему, нужно идти к «Старику» и показать ему вот это всё и я показал рукой на гору «макулатуры», лежащую перед нами. И там попробовать его убедить в нашей правоте. А это очень и очень нелегко, добавил Витька. Если всё же он поверит нам, то обязательно что-нибудь да придумает. Ты Лёнька, думаешь, наверное, что «Старик» наш царь и Бог? Да где ему взять такое количество? Возразил мне Витька. Я уверен, он что-нибудь да придумает, ответил я другу. Витька с сомнением лишь покачал головой, не желая в слух высказывать свой скептицизм. И то верно, чего зря болтать, нужно идти
и доказать перед самым титулованным в мире учёным, то, над чем мы столько время корпели все эти дни и ночи.
А, ребята, ну заходите, заходите, увидев нас стоящих в дверях своего кабинета, дружелюбно проговорил Чернецкий.
Как там твоя жена поживает, жива ли, здорова ли? Спросил он, здороваясь со мной за руку. Я смутившись, ответил, что она пока ещё официально, не жена мне. Ну, ни чего, ни чего, это дело лишь времени. Передавай ей от меня искренний привет и самые наилучшие пожелания. Обязательно передам, ответил я, покраснев как рак. Ну,с, а вы, молодой человек.
обратился он уже к Витке, сделали многообещающую заявку и куда-то пропали. Я всюду ищу Вас, ищу, а вы словно растворились в воздухе. Так как? Проблему решили? Если да, то немедля покажите, вы заинтриговали меня. Обязательно – пообещал Витька, обязательно покажу. Профессор тем временем быстрым шагам прошёл к своему столу, взял с него газету и потрясая ей, гневно разразился тирадой. Каковы подлецы! Нет, вы только поглядите на этих подлецов! Ах, да вы присядьте, присядьте, обратился спокойно он к нам. И тут же опять в гневе начал вышагивать по своему огромному кабинету, тряся всё той же газетой. Как, вы не читали разве, переспросил он нас, когда на его вопрос мы с Витькой ответили отрицательно. А стоило бы. Весьма показательно! Весьма! И это, так называемые - слуги народа! Бегут, как крысы с тонущего корабля. Бросив народ, который так доверял им, бросив всё на свете и бегом спасать свои шкуры на ещё не освоенный до конца Марс. Вы ни чего не знаете? Спросил он нас ещё раз, и получив опять отрицательный ответ, сел за свой стол и уже спокойно продолжил. На Марсе, как вы знаете, установили несколько защитных куполов. Испытания показали, что это абсолютно правильное решение и жизнь в этих куполах, до образования на планете атмосферы, вполне возможна. Стоило только получить положительные заключения испытаний, как толпы «слуг народа», олигархи и все, кто сказочно богат, со всем своим скарбом и мириадами родственников, тут же ринулись под эти купола, трясясь за свою жизнь на умирающей земле. Участки под этими куполами мгновенно выросли в цене до небес. И теперь поселиться там может разве что очень богатый, сказочно богатый человек. Земля постепенно остаётся без управления и не приведи Бог, если ситуация вырвется из под контроля. Вы можете представить себе, что может вдруг начаться? А им теперь наплевать с высокой колокольни. Они сами решили проблему для себя, а до остальных, им нет ни какого дела.
И профессор замолчал, задумчиво глядя куда-то поверх голов
своих молодых коллег. Ни я, ни Витька не решались прервать
затянувшуюся паузу. Мы лишь надеялись, что он всё же вспомнит о нас, сидящих перед ним довольно продолжительное время.
Ах, прошу простить старика, наконец, выйдя из оцепенения, проговорил Чернецкий. Так что же привело ко мне столь представительную делегацию, в обычной своей манере проговорил наш босс. То вас невидно месяцами на работе, то вдруг не свет ни заря, являетесь прямо ко мне в кабинет
и берёте старика за горло. Ну что вы такое говорите, Александр Сергеевич? Проговорил я с обидой в голосе. А вы уж сразу и на дыбки – ах молодёжь, молодёжь. Не принимайте всё так близко к сердцу – это я просто не очень удачно пошутил. Ну, а всё-таки, что же вас привело ко мне? Спросил заинтересованно профессор, я ведь вас хорошо знаю – по пустякам вы бы не стали беспокоить меня. Значит, произошло что-то экстраординарное. Я весь в внимании. И он молча стал разглядывать нас. Мы тут с Виктором попробовали разобраться в одной проблемке, начал я издалека, и хотим, что бы вы взглянули вот на это, и я показал на тубус с чертежами и толстую исписанную тетрадь. А если в двух словах и по конкретнее, проговорил профессор. Это не тот случай Александр Сергеевич, что бы в двух словах и конкретнее. Тут
придётся не только голову поломать, но и что более вероятно – копья тоже. Так, так, становится всё интереснее, проговорил шеф, поднимаясь со своего кресла и потирая ладони. Какую ещё головоломку хотят преподнести старику наши молодые дарования? Прошу, прошу вас – крепите свои
ватманы вот сюда на доску. Так. А тебя Алексей, я попрошу к этой доске и вот тебе мел. И он буквально силой воткнул мне мелок в руку. Начинай, а я пока попрошу Валентину Сергеевну приготовить нам чаю и ни кого сегодня ко мне не пускать. Всё. Поехали.
Таким «старика», за всё время моего знакомства с ним, я не видел ещё ни разу. Он буквально с полу взгляда понял, о чём пойдёт речь, а когда идея начала приобретать более конкретные очертания в формулах, он сорвался со своего места и стал ходить взад и вперёд, неотрывно следя за моей пишущей рукой и устными объяснениями. И что самое удивительное, он ни разу не оборвал меня, ни замечанием, ни вопросом, что было совершенно не характерно для его поведения.
И лишь когда я вывел последнюю формулу и после её решения поставил точку, он молча подошёл, взял у меня из руки мелок и поставив над одной из формул другое значение. Потом спокойно спросил меня, как думаешь, коллега, может быть так, мы добьёмся большей устойчивости вашей трубы?
Посмотрев на исправление, я почувствовал, что покраснел. А он напротив, потрепал меня по плечу и лишь добавил – твоя краснота здесь совершенно неуместна. Это мне, старому репью нужно краснеть, что во время не разглядел в вас обоих настоящих учёных. Ах, глупый я, глупый старик...
Если бы вы рассказали мне о вашей работе так, на словах, то я бы просто выгнал вас из своего кабинета – настолько невероятна и фантастична ваша идея. Но тут – снимаю шапку
и по всей вероятности, я слишком долго засиделся в этом вот кресле. Нет, друзья мои – пора на покой. Пора.
Позвольте с вами не согласиться, Александр Сергеевич, проговорил Витька. Если прямо сейчас уйдёте на пенсию, то кто же тогда решит основную формулу в этой непростой задаче? Чем ещё ты, негодник, решил расстроить никчёмного старика? Приняв игру Витьки, проговорил шеф. А кто тогда найдёт достаточное количество энергии для решения этого вопроса, уже смелее заявил Витька. Ах, ты об этом пустяке?
Пусть у вас не болит голова по этому поводу. Видимо Господь
решился-таки помочь бедным землянам. Вот! Вот ответ на ваш вопрос! И профессор взял из огромной стопки бумаг, лежащих
на его столе, одну небольшую, скромную папочку. Буквально пару дней назад, начал он, один из моих учеников, ныне живущих в Арабских Эмиратах, прилетел ко мне на своём самолёте и вручив мне вот эту папку, и ни слова не говоря, улетел тут же назад. Поверьте, прошлую ночь я не спал совершенно, настолько меня огорошил этот Сайфеддин, так зовут этого парня. Он, наконец-то смог решить задачу, над которой бились не одно поколение учёных. А именно – альтернативный источник энергии. Он решил эту задачу и решил просто и блестяще. Буквально вчера он позвонил мне и извинялся за то, что уехал домой, так и не сказав мне о своём открытии. И мотивировал он это тем, что теперь вряд ли его открытие пригодится умирающей земле.
И вот, поди ж ты – пригодилось, ещё как пригодилось, чёрт возьми! Я немедля вызываю его сюда и вы, не откладывая, вместе, начинаете работу! И мало того – очень скоро должен состояться международный конгресс, на котором я делаю доклад. Так вот, теперь у меня есть, что сказать в нём! Теперь у меня есть чем обрадовать людей! Одну минуту, Александр Сергеевич, а если у нас ни чего не получится, спросил я его робко. Как это не получится, почему не получится, остановился он около меня, должно обязательно получиться, теоретически у вас нет ни единой ошибки, настолько всё верно. Так что вы уж, пожалуйста, постарайтесь, саркастически улыбаясь, проговорил он, в противном случае не кому будет вручать Нобелевскую премию. Да и в противном случае, которого не должно быть в принципе, она вам и не будет нужна. Так что, друзья мои!
Завтра я жду вас здесь, рано утром уже вместе с Сайфеддином
и Бог вам в помощь! Не вам, Александр Сергеевич, а нам,
всем нам, вместе с вами. Кто-то же должен руководить проектом и оберегать нас от таких вот ошибок и я показал на его исправление. Милый ты мой, заговорил растроганно профессор, и без моих бы исправлений у вас всё получилось.
Но я с великой радостью принимаю ваше приглашение и отдам все свои силы для решения этой задачи. Это огромная честь для меня, друзья. И глаза профессора многозначительно покраснели.
Своей огромной ручищей Витька сдавил мне плечё с такой силой, что я чуть не взвыл от боли. Но он, судя по всему, не заметил этого. И лишь по движению рта, по его артикуляции, я прочитал вопрос, беззвучно слетевший с его дрожащих губ: «Лёнька - что, это, такое»?!
А происходящее перед нами и впрямь заставляло онеметь от ужаса. И словно в предчувствии надвигающейся катастрофы - леденило кровь и заставляло сердце биться так, будто оно вот-вот выпрыгнет из груди. Зрелище своей нереальностью скорее походило на кадры одного из многочисленных фильмов катастроф, предрекающих с экранов очередной конец света, но только ни как не происходящее здесь и сейчас, перед нашими глазами.
Огромные каменные глыбы скальной породы и многовековые льдины гигантских размеров вперемежку с мелкими камнями и снежно-ледяной пылью, медленно отрывались от земли и кружась в каком-то фантастическом смертельном танце поднимались вверх, оголяя тем самым перед нами, ни кем ещё не виданную многие миллионы лет - поверхность Антарктиды. Вся эта ужасающая по своим размерам грязно-белая масса, повинуясь центростремительным силам, гигантским столбом, словно по трубе, резко набирала скорость и исчезала в небе, растворяясь где-то там, на недосягаемой взглядом высоте. Эта страшная картина, творящаяся перед нашими глазами, парализовала волю, мозг, тело и не давала ни какой возможности, ни думать, ни шевелиться. И главная жуть состояла в том, что происходило ЭТО в полнейшей тишине, без единого звука.
Леонид, вы слышите меня, Леонид?! Вдруг отдалось у меня где-то глубоко в мозгу. С трудом, приходя в себя, я скорее почувствовал, чем услышал, что меня кто-то зовёт, зовёт громко и настойчиво. Всё ещё под наркозом страха и растерянности я начал не торопясь оглядываться – ведь кто-то же звал меня, и... вдруг, словно электрический разряд огромной мощности прошёлся по всему моему телу и я остро
ощутил своё присутствие в реальном мире и понял, что нужно что-то делать, что бы прекратить всю эту фантасмагорию!
Леонид – уже ясно услышал я голос Александра Сергеевича.
Выключайте, скорей выключайте аппарат, пока не поздно. И я, повинуясь скорее инстинкту, нежели здравому смыслу, что есть сил, надавил на большую красную кнопку. Тут же раздался страшный грохот, от которого заложило уши - огромная масса камней и льда, не успевшая «вылететь в трубу», рухнула обратно, на землю.
Мы где-то жестоко просчитались, тем самым, чуть было не вызвали цепную реакцию и последующий за тем необратимый процесс разрушения планеты, после долгого молчания проговорил Витька. Я сидел, молча обхватив руками голову и чуть не плакал от досады, обвиняя себя в происшедшем сегодня. Конечно, это я виноват, кто ещё! Это же я составил график и по всей вероятности что-то не учёл, что-то не принял во внимание и, видимо, провалил всё дело. Хорошо ещё, что мы не где и ни кому ничего не сказали о задуманном
нами эксперименте. Но ведь, казалось бы, мы всё учли. Высчитали все возможные, и даже невозможные варианты.
Друзья мои, хватит заниматься самобичеванием. От этого неблагодарного занятия проблема не решиться сама собой, значит нужно внутренне мобилизоваться и приниматься за дело
с самого начала. Ни кто кроме нас не решит эту задачу, значит нам и флаг в руки, довольно бодро проговорил профессор, обращаясь ко всем нам.
После неоднократного многочасового разбора всего графика, мы снова и снова упирались в одни и те же цифры. Как бы мы не перестраивали процесс, как бы не манипулировали цифрами,
приходили либо к полной галиматье, либо к полной неразберихе и в итоге к научному нонсенсу.
На третий день, чуть ли не окончательно потеряв надежду на
благоприятный исход нашего эксперимента, Сайфеддин, со свойственной восточным людям горячностью вскочив, буквально прокричал – пусть всё катится ко всем чертям, давайте будем менять полюса этого дела. Уж и не знаю, что именно он имел в виду, но тут меня словно молнией шарахнуло! Ну, конечно! Полюса! Сайфеддин, заорал я не своим голосом, ты настоящий гений, Сайфеддин. А чего я? Чего опять я-то? Я тут совсем даже не причём. И ни чего не понимая он стал оправдываться перед нами. Александр Сергеевич тут же ухватил мою мысль, встал и улыбнувшись сказал: Я же говорил, что вы - три великолепных мушкетёра. И совсем даже не три, а четыре, в тон ему, тоже улыбаясь, проговорил я. Ну что вы, я слишком стар, что бы махать шпагами. Хотя, кое-что всё же могу. И так! За дело друзья, время не терпит. Нужно, в конце концов, разделаться с этой проблемой. Мне давно пора готовиться к докладу на всемирном форуме жителей планеты. И я очень хочу от имени всех нас, успокоить людей - ни кто на нашей матушке Земле не погибнет. А уехавшие, бросившие нас в трудную для всех минуту, пусть осваивают «новые земли», а уж мы постараемся всё же учесть наши прошлые ошибки и сделаем всё возможное, что бы у нас, на Земле, больше ни когда не было такого неправильного разделения на богатых и бедных, трудяг и дармоедов. Это нам вполне по силам.
И мы уже в сотый раз подошли к своей переносной доске, на которой застыли каскады цифр, ждущие наших поправок.
Когда к утру, мы с профессором всё же пришли к правильному, как нам кажется, решению, то оказалось, что мы увидели ещё одну возможность использования нашего открытия. А именно – при определённых манипуляциях с силой тока и полярностью, мы сможем не только доставлять необходимое нам из космоса, но и подобно пылесосу, своей «трубкой мира» высасывать ненужное с поверхности Земли. А что, конкретно, это нам даёт, спросил Сайфеддин, когда мы с профессором поделились «новым приобретением». Что именно, говоришь Сайфеддин? Хм.
А вот, хотя бы – сколько процентов полезной площади твоей
страны занимают пески? Что скажешь? Тот замялся. Ну, конкретно ответить я не могу, но знаю, что площадь песков весьма обширна. Ну и на том спасибо, усмехнулся профессор.
А что ты скажешь, если мы возьмём и все эти пески отправим
куда подальше - в космос, например? У Сайфеддина округлились от удивления глаза. Он только и смог произнести – вот это здорово! То-то же, проговорил Александр Сергеевич. Но и это всего лишь один пример из многих тысяч, что нам даёт решение и этого вопроса. Но, а пока – давайте-ка разберёмся с нашим главным вопросом, а уж после него будем решать и остальные. А их, судя по намёткам, я имею в виду - решаемых вопросов, может быть куда как больше тех, что видятся нам сейчас.
Как я не сопротивлялся, но всё-таки нажать на зелёную кнопку пришлось мне. Так решило общество. Прошла минута, после моего нажатия, потом другая. И вот уже прошло
целых пять, нет, целых шесть минут. Но так ни чего и не происходило. И только моё настроение начало стремительно падать к нулевой отметке, как над бесстыдно оголённым тёплыми ветрами величавым вулканом «Монт-Сипл» закружился
легкий, пушистый снежок. По началу ни кто не поверил в то, что видит наяву. И лишь когда снег пошёл значительно интенсивнее и гуще, раздался такой оглушительный крик радости, вылетевший из четырёх глоток, что мы сами чуть не оглохли от него. Когда вдоволь насладившись радующей душу панорамой, профессор подошел ко мне и попросил повернуть рукоять ещё немного к минусу. Что я и сделал. И тут же весь этот нежный снежок начал превращаться в толстую ледяную корку. А повернув ещё немного и мы вынуждены были скрыться от крепкого мороза, в тёплое помещение.
Ура! Ура! Ура! Трижды повторили мы это короткое, но такое замечательное слово, сдвинув бокалы с шампанским, мудро
захваченным Витькой именно для такого вот случая.
Потом был долгий перелёт в нашу родную Сибирь, тоже оголившуюся под напором тепла. И когда мы убедились в явной
победе над «неприятелем», решено было вернуться домой и заняться массовым изготовлением изобретённого нами прибора,
теперь уже для массированного наступления на надвигающегося
противника. К этому мы привлекли всех сотрудников нашего института, хотя управляться с ним смог бы любой школьник, настолько он был прост в обращении. Ну, а настройка и подача тока могла осуществляться из единого центра и руководить всем процессом, где бы не находился прибор, мог
оператор, следя за процессом по мониторам.
Пока мы с профессором занимались решением организационных вопросов, двое других наших товарищей – Витька и Сайфеддин,
изобрели установку на основе «охладителя» (так мы назвали своё изобретение). Она, эта установка, при подачи на неё токов высокой частоты, окружала нашу планету плотной, невидимой сферой по всей её магнитосфере, не давая тем самым приблизиться к Земле даже маленькому спутнику, взрывая его изнутри. Не говоря уже о более крупных космических объектах. Это было серьёзное оружие, против тех, кто мог ещё раз покуситься на свободы и жизнь людей, которые решили полностью отказаться от политического устройства прошлого. Теперь уже единого общества, не разделённого ни какими границами вероисповедания, расовой принадлежности и ещё кучей всяких древних предрассудков.
Первые же опытные включения «охладителей» на территории
России и Европы, дали более чем оптимистичные результаты.
В процессе экспериментальных включений, над упомянутыми выше территориями, стало наблюдаться интенсивное образование облаков. После чего температура резко поползла вниз. И в итоге, мы добились на зимние месяцы, почти настоящей снежной и почти морозной погоды. На глазах у всех природа стала возвращаться в свою обычную норму. Реки пополнились, а кое-где и вообще восстановились. Осталась проблема предельно высокого уровня мирового океана и полного облакообразования над всей планетой. Но теперь и это были вполне решаемые задачи, время больше не могло диктовать нам свои условия. Программа восстановления нашей родной планеты была запущена и обратного хода уже не имела. НА ЭТОТ РАЗ - мы победили!
Догоняйте, крикнул я отставшим Витьке и Верочке, а сам кинулся по крутому склону вниз, оставляя за собой на крутых виражах, высокие шлейфы бьющие из под моих лыж, пушистого, белого снега.
