I

Служил я в радиотехнических войсках противовоздушной обороны. Это те, которые сами не летают и другим не дают. Местные девушки называли нас «радиолирическими» ребятами – за ясные глаза и начитанность. За эту самую начитанность наш командир не раз делал нам взбучку:

- Эй, кто там книжку читает, не вижу фамилии? Сколько раз я вам говорил, чтобы не читали! Я вон до майора дослужился и ни одной книжки не прочитал – и ничего, не помер!

Поначалу нас, молодых солдат, пугало то, что радиационный фон превышал допустимый уровень благодаря обилию всяких антенн, радиолокационных станций и прочей технической дребедени. Но всё тот же нечитающий майор успокаивал нас:

- Вот вы говорите: радиация, радиация… А некоторые моряки, например, годами не выходят из атомных подводных лодок, а между тем их жёны рожают нормальных, здоровых детей. Вы лучше не берите пример со старослужащих. Они зачем-то подтяжки носят, а от этого как раз и снижается импотенция.

Окончательно меня успокоил мой друг, письмо от которого пришло из таёжной Сибири:

- Какая у тебя радиация, к такой-то матери? Вот у нас тут ракеты с ядерными боеголовками – так и то всё вокруг цветёт и пахнет. Грибы растут огромные, и ни одного червячка. Причём только белые. Мухоморы – и те белые…

Кстати о письмах. Первое время было непривычно то, что вся наша писанина прочитывалась на предмет неразглашения военной тайны. Правда, я только потом узнал, что военная тайна заключается не в том, что именно вы изучаете, а в том, что это изучаете именно вы. Но тайну никто из нас упорно не выдавал – надо полагать, по причине незнания оной. И оттого бдительному майору приходилось отчитывать нас за правописание. Особенно доставалось одному рядовому, азербайджанцу, знавшему русский язык только понаслышке.

- Вы что, ни разу не грамотный? Половина ваших слов не присуща в военном лексиконе. Неужели это нельзя написать более русским языком? Вы тут ерунду пишете, а потом этими же руками станете хлеб есть!

- Таварыщ майор, я другу пышу…

- Не пререкаться! Над вами уже все анекдоты смеются! И всех касается: фамилию пишите полностью. Инициалы тоже пишите, только сокращённо.

Так что в нашей секретной части письма не могли начинаться словами: «Пишу из горящего танка на сапоге убитого товарища». А у одного моего приятеля, который служил в менее секретной части, после таких строк мать поставила на уши весь гарнизон. Если верить армейским слухам, именно поэтому в нашей стране был создан комитет солдатских матерей. Правда, никто эти слухи до сих пор не подтвердил. Но и не опроверг.

II

В армии развод – это не окончание счастливой супружеской жизни. Это коллективное разрешение каждой роте, каждому взводу, каждому отделению и каждому конкретному бойцу выполнять цели и задачи, определённые накануне. Помню один развод, который у нас начался с командирского восклицания:

- Барабанщик! Играй гимн Советского Союза!

Нашему взводу тогда повезло: нам достался наряд по кухне. Каждый солдат был готов к встрече с неучтённой буханкой хлеба и сковородкой жареной картошки. В голове моей возникло видение солдатского «маслбургера»: слой белого хлеба, слой сливочного масла, слой чёрного хлеба, слой масла – и так далее, по ширине воинского рта. Соль и сахар по вкусу. Это видение так захватило меня, что я не расслышал приказа:

- Всем снять перчатки, раз их ни у кого нет!

Весь полк стоял с голыми руками, кроме одного несчастного. Этим несчастным, к несчастью, был я.

- Рядовой, что вы, оглохли, когда к вам целый полковник обращается?! У вас что, гайморит? Вы же сплошное нарушение формы одежды! Фамилия!

Более свирепого лица у нашего полковника я не видел. Поэтому неожиданно для себя я исковеркал собственную фамилию:

- Рядовой Кульман!

- Зарубите себе на носу, славянин, чтобы это задело не только кору головного мозга, но и, так сказать, древесину: когда вы в строю, не уподобляйтесь африканской птице страусу, которая не видит генеральной линии партии с высоты своего полёта!

- Виноват, товарищ полковник. Исправлюсь!

- Конечно, исправитесь, куда вы денетесь. Вы меня ещё вспомните один раз добрым словом!

Тут он повернулся к моему старшине.

- Ваши солдаты совсем смысл жизни потеряли. Займитесь им!

Старшина занялся. Наряд по кухне прошёл без меня, зато другими нарядами я не был обделён. В тот же день два пальца старшины упёрлись в мои глаза.

- Сколько это? – издевательски спросил он, имея в виду, разумеется, наряды вне очереди.

- Два! – ответил я, радуясь тому, что легко отделался.

- Пять, - ухмыльнулся он. – Римская цифра.

И для меня начались военно-трудовые будни. С тех пор я уважаю труд уборщиц и всячески помогаю им некиданием мусора по сторонам, ибо урок отцов-командиров запомнил на всю жизнь: «Ящик для мусора поставили специально для вас, а вы мимо проходите!»

Теперь понимаю, что есть счастье на белом свете: в гражданской жизни шанс услышать слово «дневальный» не превышает один к миллиону.

III

            Баня… Тёплое, местами горячее слово.

            - Рота! На помойку становись!

            Это значит – поведут в баню. Все радостно шуршат по тумбочкам, и через мгновение вся рота стоит с мыльно-рыльными принадлежностями, вытянувшись во фрунт.

            У нашего майора хорошее настроение.

            - Бойцы! Помойка в бане – святое дело. Хотя вообще-то наши врачи говорят, что мыться горячей водой вредно. Почему? Потому что её нет. Но так и быть: самых достойных отпускаю в город помыть своё нехитрое хозяйство. Достойных буду определять по лицу, то есть по сапогам, потому что сапоги – это лицо солдата.

            На этот раз повезло двоим – мне и моему лучшему приятелю. Ему родственники с гуталиновой фабрики прислали шикарный крем для обуви, который не шёл ни в какое сравнение с нашей легендарной ваксой. А я отжал у приятеля полтюбика.

            Майор провёл среди нас инструктаж о том, как нужно вести себя в бане:

            - Форма одежды – голое туловище. А всё, что останется от туловища, аккуратно сложить на скамейку.

            После чего мы наконец-то вырвались в город. А в городе было несколько бань. Мы выбрали ту, что ближе к вокзалу, потому что автобус привёз нас прямёхонько к её дверям. В предбаннике мы, ничего ещё не подозревая, улыбнулись хитроватому банщику и стали раздеваться. Он, в свою очередь, приветливо кивнул нам, тоже ничего ещё не подозревая.

            Первая догадка возникла после сальной улыбки банщика, который, глядя на наши пронумерованные тапочки, загадочно проговорил:

            - Солдатики? Ну-ну…

            А когда мы вошли в парилку, то увидели такое… Нет, бумага этого не стерпит! Баня-то была для клиентов небесного цвета. Для голубых то есть.

            Оделись мы быстрее, чем требовал старшина, будучи не в духе. Потом мы шли по улице, а перед глазами маячил плакат: «Солдат, помни: честь твоей части – это часть твоей чести!» Честь была соблюдена, но наша рота в ту ночь спала немытой в полном составе. А кто виноват? Ну не местные мы!

            Зато следующая «помойка» удалась на славу. Перед входом в баню старшина построил нас и спросил:

            - Кто любит париться с веником?

            Один из наших ответил:

            - Я!

            Старшина ему:

            - Когда все вымоются, возьмёшь веник и подметёшь в бане.

IV

            Солдат должен стрелять как ковбой и бегать как его лошадь. В полку, где я служил, частенько сдавали десятикилометровый кросс в полном обмундировании.

            Однажды вздумал к нам приехать генерал, посмотреть на наше житьё-бытьё да на военные мучения. Старшина заранее транспарант во весь плац соорудил: «Все на кросс! Не можешь бежать – ползи, но всё равно иди!» И выставили на кросс нашу роту – самую конноспортивную. Наш майор усы рыжие распустил – гордится, стало быть.

            - Ну, сынки, кто пробежит на отлично, тот получит отпуск на родину хоть завтра!

            Построились, номера нацепили и побежали. Вдруг после первого километра слышим зычный голос старшины:

            - Рота, стой!

            Мы опешили на бегу. Подумали, что ослышались. Наш старшина за честь роты ой как болел, иначе бы не стал старшиной. Ну не мог он дать такой команды!

            А он снова кричит:

            - Стой, кому сказал!

            Мы притормозили. Старшина объясняет:

            - Бежать надо не ногами, а головой! Я тут подумал бицепсами правого полушария. Слушай сюда…

            Мы послушали – и срезали пять километров. Тихо, без шума и пыли. Вот он, плод интеллектуальной работы! Генерал был доволен: ай да рота – все красные, все в пене! (Тут я должен выдать секрет: за пятьдесят метров до финиша нужно задержать дыхание и бежать на автомате. Вид взмыленной лошади обеспечен). Но недобежавших нет. Только наш майор, который руководил всей этой беготнёй, что-то заорал да кулаком своим офицерским замахал. А в кулаке – секундомер. К нему подошёл генерал:

            - В чём дело?

            - Половина участников забега установила новый мировой рекорд!

            - А почему только половина? – возмутился генерал. – Почему не все?

            Не знаю, как майору удалось успокоить генерала. Не в том дело. Плохо то, что нам не удалось перехитрить майора. В который раз мы убедились, что его на мякине не проведёшь. А то что бы вышло – вся рота на следующий день отправилась бы в отпуск?!

Так никто из нас и не поехал домой. Но отличную оценку мы всё-таки получили. За солдатскую смекалку. И ещё мы удостоились похвалы их уст генерала. Эти слова я никогда не забуду:

            - С такими мальчиками, настоящими воинами, наши девочки могут спать спокойно!

V

            Все мои армейские приключения имели более или менее весёлый характер. Поэтому в заключение – для разнообразия – поведаю вам душещипательную историю. Правда, с относительно счастливым концом. И не о себе.

            Служил у нас один капитан. Видный такой мужчина, все офицерские жёны по нему сохли. И не потому, что он был красив безумно или в койке прыток, а потому, что он был лучшим в округе танцором и певцом. Он имел славный баритон. Когда он пел, хотелось плакать. Дамы не могли сдерживать себя, а нам, солдатам, приходилось крепиться.

            Так вот, как-то раз этот капитан пошёл в лес по грибы, там упал в яму и сломал ногу. Пополз в сторону части, перепутал направление и мощными гребками уполз в лесную чащу. Хватились его дня через три. Жена привыкла к его пропажам и потому не сразу начала беспокоиться. Но потом всё-таки подняла тревогу. Искали его, искали, не нашли – и решили, что какая-нибудь сердцеедка крепко его охомутала. Даже рапорт вышестоящему начальству не стали подавать: мол, когда найдётся, тогда и намылим шею.

            А он полз часами и сутками, поранился, занёс в рану какую-то заразу и, когда дополз до избушки лесника, был уже в беспамятстве. Лесник телеграфировал в центр. Набежали врачи, срочно отправили в больницу, а там, как обычно, что-то перепутали, что-то не туда ввели… Чуть до смерти не залечили.

Но капитан оказался крепким парнем – выжил. Однако не без потерь. Дамы сказывали, что потерял он мужскую силу до нуля, а с потенцией пропали также музыкальный слух и чувство ритма. Куда там петь! Он и на танцах в ритм никак не мог попасть.

К слову сказать, я тоже танцор не ахти какой. Но я по этому поводу не переживаю. А капитан жутко страдал, и дострадался до самоубийства. Под поезд с горя сиганул. Правда, жив остался, ноги ему только отрезало. К тому же от шока к нему вернулись музыкальный слух и чувство ритма. Он от радости стал заливаться соловьём с утра до вечера; родные и близкие тихонько снесли его в дурдом, где он научился бить чечётку на протезах и вообще стал любимцем персонала. Тогда и вернулась к нему потенция, а вскоре и съехавшая «крыша» на место приехала. Через год он женился на врачихе из хирургического отделения, которая ноги ему ампутировала, и сделал с нею троих детей.

Но и это ещё не всё. Однажды он после долгого перерыва вновь пошёл в лес по грибы и там угодил ногою в медвежий капкан. Обычный человек помер бы от потери крови и от голода, а этот отстегнул протез и на одной ноге домой прискакал. Такая вот жизнеутверждающая история.