Миссия Поиск Журнал Кино Книжный магазин О магазине Сообщества Наука Спасибо!

Поиск:

А	Б	В	Г	Д	Е
Ж	З	И	Й	К	Л
М	Н	О	П	Р	С
Т	У	Ф	Х	Ц	Ч
Ш	Щ	Э	Ю	Я	А-Я

Уже с нами:

Наталия Новаш

Деревянная девочка

  Шли боги берегом моря – Один и его братья. Нашли два дерева, ветром сваленные на берегу, – рябину и ясень. И сделал Один из них первых женщину и мужчину.
  Старшая Эдда

  Пролог

  Ноги мои коснулись земли. Это был мягкий морской песок – ни камня, ни острого края ракушки на зыбком дне. Песок был мелкий и, вероятно, такой же светлый, как тот, что пылал под солнцем на берегу, где всё было одного цвета – цвета пустыни: и перламутровая волна пены, набегавшая на песок, и ступени, что вели вверх к колоннам, и колонны храма, подпиравшего собой небо, такое же раскалённое, как и берег.
  Даже людские фигурки на ступенях лестницы не выбивались из цветовой гаммы – бледные оспины на фоне прошлогоднего загара.
  Лица отсюда не различались – не столько из-за расстояния, сколько из-за жары и слепящего зноя. Воздух струился: одеяния вроде тог казались размытыми пятнами между вибрирующих линий нотного полотна...

  * * *
  Сколько я проплыла, никто не знал. Я позволила себе отдохнуть – просто вытянулась на воде вниз лицом.
  Казалось, волны несли меня взад-вперёд, но берег медленно приближался…
  Дно опять ушло из-под ног. Вероятно, это была лишь отмель, но теперь я знала, что доплыву – совсем погрузила лицо в воду, выныривая лишь за тем, чтобы глотнуть воздух. И тогда меня вновь оглушал рёв и грохот волн. Он то накатывал, то стихал, напомнив мне своим чётким ритмом громыхание вертолёта. Того самого, что висел над площадью в день распродажи птиц, когда директриса, остановив автобус, высадила нас у отеля… Потом я слышала этот грохот в баре, во второй раз, наблюдая с экрана в экстренном выпуске новостей весь мною только что пережитый ужас. И я видела вертолёт в третий раз – снимок в газете, в окоченевшей руке Лена. Последнее, что запомнилось, когда заколотили в дверь…
  Я хлебнула солёной воды и, закашлявшись, легла на спину, чтобы отдышаться. Мне хотелось обо всём забыть, но это не получалось: перед глазами, как наяву, стояла одна картина – над площадью гудел вертолёт…

  Глава первая

  Над площадью висел вертолёт с беспомощно болтавшейся на канатах машиной «скорой помощи».
  Что-то здесь было не так. Мне очень не нравилась эта машина. Как не нравилось многое за последние три недели: вдруг кстати и как бы случайно подъезжающее такси; порция мороженого не из автомата; чашка кофе из рук незнакомой барменши; неведомо откуда появляющиеся шариковые ручки в моём портфеле; букет цветов, присланный неизвестно кем… Многое, что могло бы стать роковым, прими я его за чистую монету…
  – Встали!.. Живее, девочки! – скомандовала наша классная дама, одним махом пересчитав нас, как цыплят. И мы, обалдевшие после «монорельса», пять минут как оказавшиеся на суше, постарались проснуться и не забыть свои вещи.
  Автобус затормозил у стеклянных дверей отеля, и подошедший швейцар тем временем распахнул дверцу.
  В отель мы входили под неусыпным взором второго швейцара и стрекотавшей у меня за спиной телевизионной камеры.
  Нас снимали. Идеальная дисциплина, вышитые золотом воротнички и старомодные передники – выпускной класс «Королевского колледжа», да ещё тот, в котором училась сама Наследница, а мне так хотелось выкинуть какое-нибудь коленце! Развязать кружевную наколку впереди стоящей девочки… Состроить рожки телевизионщику!.. Я таки оглянулась и, подмигнув ему, показала на вертолёт: не нас ему надо снимать. Как же я оказалась права!
  Вертолёт между тем снизился со своим грузом, он явно хотел опустить машину в центре благотворительного базара, на единственном пятачке свободного пространства – между шикарным открытым «классиком» с разодетыми дамами-устроительницами и рядами праздничной распродажи, где на столиках сверкали клетки с лучшими экземплярами Королевской коллекции певчих птиц. Умные птахи за золотыми прутьями привычно задирали головки и выводили рулады, почти не слышные в вертолётном гуле.
  Я была последней в очереди у дверей. Шум вертолёта уже просто заглушал все звуки, но дамы-учредительницы в просторном автомобиле продолжали ослепительно улыбаться, демонстрируя на весь мир свои туалеты – уж они-то знали, что их снимает сейчас не одна скрытая камера. На площадь выбежал полицейский и, протестующе подняв руки, замахал лётчику.
  – Тринадцать!.. – громко просчитала директриса и на миг запнулась, почти проглотив «четырнадцать». Но я услышала и посторонилась, пропуская её вперёд (она всегда шла за Региной).
   Двери за мной закрылись. Сделанные из прозрачной брони – пуленепробиваемые, звуконепроницаемые двери отеля… В контрасте с уличным шумом тишина внутри была гнетущая – отель вымер. Всех выселили – как считалось, ради нашей безопасности. Делалось так всегда, поэтому выбирали гостиницу не из дорогих. За три дня перед нашим приездом здание освобождали и опечатывали. Сутки через кондиционеры подавался ядовитый газ… Потом запускали ищеек, вывозили трупики крыс и приблудных кошек. Не знаю, попались ли хоть раз мёртвые террористы… Ещё два дня – дезинфекция и проветривание – и всё это уже при запломбированных дверях, под строжайшей охраной. А потом приезжали мы, со своей кухней, своей челядью, охранниками и наставниками. И конечно же, со службой Королевского Телеконтроля… Поэтому каждые каникулы весь мир глядел на наши физиономии. В кадре, конечно, одна инфанта, но так как я – в паре с Региной, то и моя рожа знакома здесь всем и каждому. Поэтому у нас двоих вшиты к поясу гримировочные пакеты. И все инструкции на случай нападения, похищения и тому подобного… приходилось прорабатывать нам обеим. Чему нас только не обучали! С первого класса гоняли на тренировки, курсы развития интуиции и всячески натаскивали по вопросам выживания в обстановке смертельной опасности. Я могла бы справиться в рукопашную с любым бандитом, применить «гипно-приём» и повалить на лопатки чемпиона по борьбе, разумеется, с помощью подстраховывающего гравиустройства. Оно тоже умещалось в специальном корсете с эластичным бронежилетом. Нет слов, что всё это было секретно и сверх-секретно!
  – Внимание, девочки! В лифт по парам! – директриса почему-то нервничала и то и дело оглядывалась по сторонам. Я не видела поводов для беспокойства. Ведь Регина в последний миг заболела – её не было здесь, и гора с плеч! Чего стоило опасаться? О Регине тоже было объявлено в новостях…
  Два грузовых лифта работали почти бесшумно. Двери открывались и закрывались... Директриса отдавала распоряжения автоматически и беспрестанно моргала.
  Нет, это не был страх за Регину – не то привычное беспокойство сделать что-то не так, допустить промашку, потерять работу…
  Регины не было. Это был страх за себя.
  Последняя пара шмыгнула в лифт. Створки дверей съехались перед моим носом.
  Мы остались только вдвоём. Так было в первый раз. Обычно мы с Региной, как нечто чуждое, но и как что-то надёжное и дающее нам защиту, ощущали рядом огромную тушу нашей атлетической опекунши. Директриса всегда была для нас «третьей», она ходила с нами на все тренировки… Но она посещала и занятия по интуистике – её натаскивали, как и нас… воспринимать, угадывать невидимую опасность. Поэтому я ощутила сейчас родившийся в ней страх – знакомое, шевельнувшееся и во мне ощущение тревоги.
  Лифт опускался вниз – постукивал и поскрипывал над головой где-то совсем близко. Я чувствовала как всегда привычный холодок в груди. Вечный ужас, что сейчас перережут трос, взорвут кабину, что откажет гравизащита…
  Наклонившись, директриса привычно потрогала кнопку на моём поясе. Это входило в её обязанности – проверить, включили ли мы с Региной механизм гравитационной защиты. Такие пояса были только у нас двоих… Может быть, поэтому мы и последними садились в лифт…
  И тут меня осенило… Гравизащита! Там, над площадью ― прямо над головой… Да-да! Я-то хорошо знала: доставкой грузов по воздуху занималась Служба Королевского Телекинеза… Тогда почему?.. Конечно! Вот почему мне не нравилась эта машина! Она висела на самых обыкновенных стальных тросах!..
  «Скорая помощь» с синей эмблемой службы гравитационной доставки и… простой вертолёт!
  Я не заметила, как мы вошли в лифт. Лицо директрисы в свете кварцевой лампы было страшным.
  – Закрыть глаза! – сказала она машинально. Голос у неё дрожал. Конечно же, она поняла всё сразу! Медслужба подчинялась Королевской власти – все машины «скорой помощи» были собственностью государства. Их не было ни на одном айле. Вертолёт же мог принадлежать и частной фирме, и государственной. Но если бы он принадлежал последней, то грузы бы доставлялись с помощью телекинеза. «Скорая помощь» не висела бы на стальных тросах.
  Итак, государственную машину доставлял на айл через кордоны и контрольные службы вертолёт неизвестной фирмы. Вот! Неужели такое возможно? И неужто полицейский этого не знал?
  Директриса уже не следила за своим лицом, она была подавлена и растеряна. Рука машинально тянулась к выпуклому карманчику на груди с мобильником аварийной службы.
  – Машина? – спросила я одними губами почти неслышно и увидела в её глазах страх.
  В такой ситуации мы были в первый раз. Если бы с нами была Регина, директриса бы тотчас же вызвала спецслужбу, одним нажатием кнопки на своём мобильном телефоне… Она подняла бы панику, включила блокировку гостиницы, к нам бы уже спешили орды спасателей… Но всем было хорошо известно, какое это дорогое удовольствие! И, наверное, существовали инструкции на случай отсутствия особы королевской крови, потому-то директриса не знала сейчас, что делать.
  Нет! Знала… Только это у неё не получилось, растерянность в её лице сменил ужас. Она в панике шарила у себя на груди – по нагрудному карманчику для мобильника… Телефона с одной единственной кнопкой вызова спасательной службы, нажать которую могли мы с Региной, даже если директрису убьют… Но карман был плоский. Там не было ничего…
  Двери лифта открылись – и я ощутила совершенно особый страх. Это было уже знакомое ощущение – словно я вспоминала конкретный страх, который пережила. Как чувство «уже виденного», «уже слышанного»…
  Теперь-то, оставив всё позади и раскачиваясь на волнах, отделённых тысячелетиями от того мира, мне легко сознавать, что всё это уже было. Я знаю, что так оно и случилось – я оставила позади этот страх, я его уже однажды пережила – и сейчас мне действительно под силу извлекать его из своей памяти всего лишь как воспоминание. Неприятное воспоминание, и только. Но откуда я знала тогда, выходя из дверей лифта, что это всего лишь память? Быть может, замкнулся круг – не в тот миг, а когда-то раньше, но в ту секунду, когда я шагнула в открытые двери лифта – всё последовавшее затем уже было воспоминанием? Быть может, всю свою жизнь, совершенно того не осознавая, мы только лишь то и делаем, что движемся по уже давным–давно, не по нашей воле замкнувшемуся кругу? И круг нашей реальной, как нам кажется, жизни – есть круг уже свершившихся когда-то воспоминаний… А времени в линейном понимании – не существует! Есть только одно единственное мгновение, растянувшееся для нас до размеров вечности, имя которой – жизнь. Время – как чётки, которые мы перебираем в своём сознании, и в каждый момент нашей жизни мы – внутри вечности этих чёток, как внутри замкнувшейся вокруг нас судьбы. Мы касаемся своей душой одной единственной бусины, которая и есть для всех нас это самое «сейчас» – неуловимый миг настоящего, так обманчиво переходящий в следующую бусину перебираемых нами чёток – чёток времени и судьбы.
  Я первой шагнула на мраморные плиты пола, наш лифт благополучно доехал до верхнего этажа, и мы оказались на просторной лестничной площадке перед стеклянными трёхстворчатыми дверями в наш Королевский люкс…
  – Жди здесь! – скомандовала директриса, и я поняла, почему её колебания исчезли и она решительно зашагала налево по коридору мимо туалетов к незаметной двери в комнату технического персонала. Я знала: там должен быть секретный телефон экстренной связи со службой безопасности. И ещё я вдруг поняла, что это не Королевский люкс – да нет, я просто видела это сквозь трёхстворчатые стеклянные двери! А такого не могло быть. Двери и окна в «люксовских» номерах всегда прозрачные изнутри и чёрные снаружи. Напротив меня, за лестницей, что вела наверх, большое окно, в котором ослепительно сиял океан, было, как и положено, прозрачное, двери же не укладывались в привычную картину. Стёкла в дверях, перед которыми я стояла, должны были быть чёрными, и я б не могла видеть сквозь них, что творится внутри… Всё было наоборот!
   И что-то здесь было ещё не так… Мне почудился какой-то звук. Шорох. Оттуда, с лестницы, ведущей вдоль огромного окна наверх, исходила опасность. Лестница вела на крышу…
  Я почувствовала себя незащищённой. Инстинкт подсказывал, что надо спрятаться. Я подошла к дверям и потянула на себя неплотно прикрытую большую створку посередине. Она подалась вправо, и я распахнула её до отказа, так что она упёрлась в стену, закрыв собой правую, гораздо более узкую створку дверей. Та оставалась плотно закрытой, и я скользнула в замкнутое пространство между двумя створками и стеной. Я оказалась защищена с трёх сторон и была невидима не из комнаты, не с лестничной площадки, сама же видела всё. Видела, как директриса исчезла за дверью и не появлялась… Видела, как баловались наши девочки, оставшиеся без присмотра: включали подряд все люстры и экраны, резвились на роскошном ковре, устраиваясь в мягких креслах и прыгая на широких кушетках. Это был не Королевский люкс – обычный гаремный номер! Огромный зал на весь этаж, чтобы какой-нибудь нефтяной магнат, приезжающий в Оперу с отдалённого айла, мог разместить с комфортом всё семейство. Прямо напротив меня вдруг заорал огромный телевизор. Он стоял далеко у непривычно чёрного окна противоположной стены, но я всё прекрасно видела. Начался анонс вечерних новостей. Какая-то помеха исказила заставку – алый пятилепестковый цветок на синем фоне – пять частей света в океане. Потом, как всегда – снятые в натуралку со спутника части света. Сперва восемь искусственных Европейских островков, наращенных на естественных возвышенностях левее огромного синего пространства, где ушла под воду Россия. Восточней – Китай: вытянутые в длину острова на месте бывших горных хребтов: Урал, Тибет, Айлы Алтая…
  Опять возникла помеха и полностью закрывала экран несколько секунд… Появился ведущий новостей. Голос диктора успокаивал, как всегда – сперва новости с Европейских айлов… Потом промелькнули снятые с птичьего полёта крошечные островки Японии. Калифорния: наращен новый участок суши. Новости мировой культуры. Светская жизнь. А это про нас: выпускной класс Королевского колледжа в полном составе отбыл на Айлы Нефтяных Эмиратов в связи с исполнением «Реквиема» Верди первым составом Королевской Оперы…
  Если бы дверь была прозрачная, как положено, – изнутри, я бы наверно увидела себя: съёмка велась камерой от противоположной стенки… Но сперва на экране мелькнуло здание Оперы, наш сорокаэтажный отель – не вид с площади, а, кажется, с крыши оперного театра. И сразу же – гаремный номер… Камера захватила резвящихся на ковре выпускниц напротив двери, за которой стояла я… А потом… в кадре возникла дверь и я, всё крепче притягивая к себе за ручку её среднюю створку, просто не знала, куда мне смотреть – на экран, где развернулась бойня, или прямо перед собой на голубой персидский ковёр, на котором расплывались пятна крови… Девочки падали, как подкошенные, от ножей махэньзи, одетых в короткие белые сутаны. Везде была та же самая бойня.
  Ревел телевизор. Отрывок из реквиема чудовищным образом сочетался с тем, что происходило на экране… Я посмотрела влево через стекло…
  С лестницы бесшумно спускалась вереница махэньзи в белых рубахах и коротких шароварах… Так же неслышно, по-кошачьи, проскальзывали они мимо меня за дверь к новым жертвам.
  Мелькали ножи и руки с синими браслетами на запястьях… Каждый махэньзи находил только одну жертву и тут же исчезал, пробегая мимо меня опять – обратно и вверх по лестнице… Сквозь рёв телевизора я расслышала гул вертолёта на крыше.
  Всё кончилось через минуту.
  Тела, лежавшие на ковре – тела, застывшие на экране, потом появилась заставка вечерних новостей, и наступившая вдруг тишина вывела меня из прострации…
  Теперь – поступать строго по инструкции, которая сидела, казалось, не только в мозгу, но в каждом мускуле ног…

  Глава вторая

  Я бросилась через лестничную площадку к дверям женского туалета. Да, это был туалет для обслуживающего персонала. Захлопнув за собой дверь, опустила задвижку, как требовала инструкция, и нажала секретную кнопку на дверном косяке. Где-то внутри щёлкнул электронный запор.
  Во множестве зеркал отражалось моё сосредоточенное повзрослевшее в один миг лицо. Короткие чёрные волосы, остриженные перед поездкой, встали дыбом и разлетались от бега – так быстро я мчалась к последней кабинке, где на двери должен быть изображён огнетушитель.
   Я дёрнула за дверную ручку, но дверь не открылась, тогда приложила мизинец к замочной скважине – и, оказавшись внутри, захлопнула за собой дверь. Без сил привалилась спиной, глубоко вздохнула. Перевела дух.
  Теперь надо было выбирать. Ждать спасателей здесь, хоть до ночи. Или…
  Я выбрала план «Б».
  У стенки стояла кушетка и столик с аптечкой для оказания медицинской помощи. Над ними – зеркало и лампа инфракрасного света, а слева – конечно же, не окно. Стеклянная дверь, что ведёт на пожарную лестницу. На крючках висели очки, два чёрных рабочих халата, под ними – коробка с обувью. Я выбрала «шпильки» и рабочие башмаки.
  Сняв школьную форму c бронежилетом, засунула всё в рукав одного халата. Сорвала с пояса гримировочный пакет. Из рукава другого халата вытащила ажурное бельё и длинное вечернее платье и, быстро надев, подвернула платье до пояса, потом закрепила специальным ремешком. Затем занялась гримировочным пакетом. Надевая парик, вспомнила добрым словом директрису, заставившую нас с Региной обрезать волосы – парик натянулся теперь так легко! Длинные светлые локоны, закрывавшие плечи и шею, непонятным образом изменили моё лицо. Перед зеркалом доведёнными до автоматизма движениями я молниеносно нанесла грим и выбросила пакет в мусорное ведёрко. Из зеркала на меня смотрела совершенно чужая, вызывающе накрашенная незнакомка.
  Надев чёрный халат и завязав капюшон под подбородком, я похлопала себя по карманам – там были лёгкие босоножки на шпильке. Потом открыла окно и поставила ногу на пожарную лестницу.
  Подо мной сиял голубой океан. Дух захватывало от высоты и воя ветра. С высоты сорок первого этажа сам айл казался чьей-то брошенной на воду шляпой. На площади всё так же стоял крошечный автомобильчик с кукольными фигурками распорядительниц благотворительного базара. По другую сторону белел купол Оперного театра и сияли разноцветной рекламой торговые кварталы… А дальше отражал солнечные лучи гранит набережных, а извилистые венецианские каналы с голубой водой открывались прямо в океан. Глядевшие в них дома были так прекрасны, что у меня ещё сильней захватило дух. Я различала портики и колонны, огромные окна дворцов… Говорят, что Венецианские улицы точь-в-точь повторяли древний город, только эти дома были построены целиком из мрамора – белого, розового и разных золотистых оттенков. За домами, уже в воде, колебались в волнах, как три надувных матраса, красно-зелёные островки овощных плантаций – перца и томатов. А далеко в океане до самого горизонта темнели разбросанные в синеве чёрные точки: самая богатая и процветающая Пятая часть света – Айлы Нефтяных Эмиратов.
  Ближайшие островки размером с футбольный мяч и с торчащими усиками нефтяных вышек были так хорошо видны, что различались окна в домах под кронами густых деревьев. Всё просматривалось – будто на ладони. Всё было так открыто и не защищено! Ведь сейчас уже не существовало созданных на Земле до Потопа технологий. Все вернулось к нефти и электричеству. При желании, со всем этим было очень легко покончить. Почему же столько усилий затрачивалось только на то, чтобы уничтожить каких-то одиночек вроде Регины?
  Рассматривая океан с островами, я, тем не менее, не забывала, что нужно пристегнуть страховочный ремень на моём поясе. Ремень закреплялся на поручнях лестницы, особых вторых перилах, и скользил по ним, так что при необходимости можно было, повиснув на этих импровизированных качелях, сигануть вниз, словно с горы… Непросто было только затормозить, пользуясь довольно сложной верёвочной системой. Это было самым увлекательным во время тренировок – кататься с пожарных лестниц! После первых же занятий руки у нас с Региной стёрлись до крови, потом – зажили, но на всю жизнь остались бугры на ладонях под указательным пальцем, и по этим мозолям можно было безошибочно найти нас с Региной – особу королевской крови и меня – среди всех прочих выпускниц колледжа. Впрочем, об этих мозолях знала лишь служба безопасности. А, точней, ещё один человек…
  Внезапно меня пригвоздил к лестнице страх. Вертолёт, который всё время гудел где-то на крыше, висел прямо надо мной: я увидела лицо водителя в открытом окне кабины и белые фигуры в других окошках.
  Появление вертолёта решило все проблемы – «сигать» было нельзя, это сразу бы вызвало подозрение. Оставалось только медленно спускаться, переставляя ноги в рабочих башмаках, как и положено горничной отеля, под которую я и маскировалась в своём чёрном форменном халате.
  Я спускалась, пригнув голову в капюшоне, но косилась на вертолёт, не спуская глаз с окошка, где темнела голова водителя. И вдруг!.. У меня никогда не было галлюцинаций, но мне показалось, что голова исчезла… А ещё через какую-то секунду мотор заглох и в наступившей тишине вертолёт перевернулся.
  Он перевернулся ещё раз и, как пустая детская игрушка, камнем стал падать прямо в океан.
  Я могла дать любую гарантию, что в вертолёте никого не было. Но зловещая чёрная голова лётчика, напряжённо глядевшего в океан и, как показалось мне, – глядевшего на меня секунду назад, когда вертолёт заслонил собой небо, – эта страшная голова отпечаталась в памяти навсегда. Даже черты лица были хорошо различимы… и сидели в памяти так отчётливо, что казались знакомыми… виденными уже когда-то.
  Это теперь, покачиваясь на волнах бесконечно древнего – гораздо более древнего (в сравнении с моей конкретной личностью и телесной оболочкой) моря – я могу испытывать это «чувство уже виденного» вполне оправданно. Даже потом, сидя в баре у телевизора и увидев того самого лётчика в программе новостей, я могла сказать, что вижу его не впервые, но вспомнить его лицо, переставляя ногу вниз, на следующую ступень пожарной лестницы, я решительно не могла. Вернее, не понимала тогда, отчего такое возможно…
  У меня было вдоволь времени обдумать это, сидя в самом дальнем уголке бара у телевизора, куда я забилась, чувствуя себя довольно неловко в шикарном вечернем платье, каких я отроду не носила.
  Я всё представляла и представляла, как пустой, совершенно пустой вертолёт, переворачиваясь в воздухе, падает в океан, как он поднимает сверкающий столб воды, раскачав на волнах две овощные плантации, словно два красно-зелёных надувных матраса. И так образно представлялось, как градом падают на горячую землю сочные перезрелые помидоры…
  И вспоминалось, как ноги гудят от бесконечного спуска, и как продолжает казаться, что лестница сотрясается подо мной, когда вдруг внезапно закружилась голова, едва я ступила на твёрдую землю у мусорных ящиков на заднем дворе отеля. Оттуда была хорошо видна площадь и яркие дамы-благотворительницы в шикарном «классике». Всё произошло так стремительно, что они ещё, кажется, ничего не знали. А я знала, что где-то уже спешат спасатели из Службы безопасности (мы их знали в лицо) и нужно поторапливаться к месту встречи, как было предписано нам инструкцией. Но я завороженно наблюдала за дамами в ярких, как помидоры, шляпах. Зачем здесь автомобиль? На этом айле, который можно объехать за пять минут?
  Пять минут, которые нужно было выждать, чтобы придти в форму ― совершенно придти в себя ― эти пять минут пролетели. И я направилась через служебный вход в подсобку, где сняла халат и, ещё раз оглядев в зеркале незнакомку в слишком открытом вечернем платье, юркнула в незаметную дверь подземного перехода, который соединял отель с домом на другой стороне площади.
  Из подсобки в нижнем этаже жилого дома, где был ресторан, я прошла мимо кухни и складских помещений прямо к маленькому туалету для обслуживающего персонала. Ещё одна незаметная дверь вывела меня в туалет для посетителей круглосуточно работающего бара… Шум, музыка, яркий свет в холле подействовали угнетающе, я чувствовала себя не в своей тарелке. Хорошо, что хоть людей в это время дня было немного, и приглушённый свет в контрасте с ослепительным сиянием в холле чуточку меня успокоил. И здесь, в самом тёмном дальнем углу у телевизора на стене, я сидела, как мышка, чтобы никто меня не заметил, а сама не спускала глаз с входной двери.
  Спасателей было всего двенадцать – мужчин и женщин, и мне достаточно было мельком взглянуть на входящего человека, чтобы не ошибиться.
   Но посетителей – входящих и выходящих – было довольно мало, и – ни одного знакомого лица! Тихо играла музыка, танцевали редкие пары у входа. Если входила женщина, я спокойно рассматривала её лицо среди танцующих. Если же появлялся мужчина – старалась скорее спрятаться за спинами впереди сидящих, чтобы не привлечь внимание какого-нибудь праздного ловеласа. Широкоплечий бородач, за спиной которого я так удачно пряталась, беседовал с известной оперной примадонной и с большой вероятностью мог оказаться каким-нибудь знаменитым меценатом или другой выдающейся личностью. В этом случае за ним могла наблюдать не одна скрытая камера, и моё то и дело выглядывавшее из-за спины лицо тоже могло привлечь к себе нежелательное внимание. Я стала нервничать и пересела, чтобы укрыться за довольно солидной дамой внушительных габаритов, и продолжала свою игру в прятки: то выглядывала, то скрывалась.
  Когда в дверях появился Лен, я просто застыла, глядя на него в изумлении. Хотя, чему удивляться, я знала, что сегодня он должен петь в «Реквиеме»… Лен Гордон Харрис, лучший бас Королевской Оперы, любимец публики и кумир наших девочек, в которого были влюблены все выпускницы нашего класса… Он стоял, заслоняя дверной проход, в небрежной позе убийцы-телохранителя из «Риголетто». Нет, его место не на Королевской сцене, ему бы играть громил в исторических боевиках! На руке небрежно висел чёрный плащ – принадлежность какого-нибудь театрального реквизита. Лен пристально изучал публику, пока его взгляд не остановился на мне.
  Только в дверях я попыталась освободить руку от его мёртвой схватки и прошептала:
  – За мной скоро придут спасатели!
  Он накинул на меня плащ и ответил только на улице, где не было ни души:
  – Хорошо же они тебя сегодня спасли! Я видел всё! – голос звучал со злостью и как-то неестественно громко в гулкой тишине среди быстро сгустившейся тьмы под ещё ярким, по южному синим небом. – Думаю, их старания не понадобится! Ты ими сыта по горло… ужасов на сегодня хватит!
  Я не знала, как он ошибался! Я не знала, что здесь так быстро темнеет, хоть и читала об этом. Южная ночь была прекрасна. Прошёл страх. Мне стало так легко и свободно, как ещё не было никогда, даже в присутствии самого надёжного сотрудника Секретной службы… Я не знала, куда он меня ведёт, и не хотела знать. До начала концерта было ещё два часа…
  – «Реквием»… не отменили?
  – Нет! – ответил он всё с той же злостью. – Решили, что это как нельзя кстати…
  – Соответствует событиям… – пробормотала я. – Но я всё-таки спаслась…
  – Этим ты обязана только самой себе! Я видел… всё… – повторил Лен.
  – Я тоже видела… в новостях. Но… там же меня… не оказалось!
  – Ты ошибаешься! Я видел тебя и понял, что ты жива…
  – Ты не мог видеть! – улыбнулась я и вспомнила, как стояла между двумя чёрными створками и стеной…
  – Мог. Я разыскивал тебя по всему городу, прежде чем нашёл в этом баре. Я видел твой силуэт за дверью и узнал сразу!
  – Силуэт? – От неожиданности я остановилась. – А, впрочем, как ты меня узнал сейчас? Разве этот грим… этот парик…
  Он засмеялся:
  – Какие же дураки у вас в спасательной службе! Хотя, возможно… – он внимательно меня оглядел, – этот грим – достаточная защита от тех, кто хочет тебя убить. От них он тебя спасёт…
  – А от кого – нет?
  – Да от тех, кто тебя любит… – он некоторое время молчал, почти проглотив последнее слово, и закончил громко, почти со злостью. – Не спасёт от тех, кто тебя знает с детства! Ты помнишь, как тогда тебя называли?
  Я помнила, как меня называли в школе. Актёры, учителя. Я была для них «деревянной девочкой» – рыжей, неловкой, диковатой… Но с тех пор прошло много лет.
  – Ты думаешь, что особенно изменилась? – Он опять рассмеялся, изучая моё, видимо, удивлённое лицо.
  Мне в последнее время только и говорили, что я непонятным образом изменилась. Словно проявились какие-то другие гены – я сама это видела, с недоумением рассматривая старые детские фотографии. Куда только подевались веснушки, бледность, рыжие волосы, тонкая шея… Даже прямые, как палки, волосы стали виться… и потемнели.
  – Ты стала совсем другой! Но та особая грация… Грация скованной и неловкой, всех сторонящейся «деревянной девочки»… в тебе осталась. Я узнал тебя по фигуре. Силуэт за чёрным стеклом… Ты стояла за дверью: тень, которую я не мог спутать ни с кем…
  Мне вспомнились пятна крови на голубом ковре:
  – Почему этот мир так жесток, скажи!?
  – Нет, он не жесток, Ди! Это самый прекрасный мир, в котором когда-либо жил человек, и ты это отлично знаешь!
  – Ну да, – передразнила я: «мир, который не знает трёх «Н» – трёх самых страшных вещей... Насилия, нищеты и ненависти»...
  – Религиозной ненависти, – поправил Лен. – Нет религий – нет религиозных раздоров, которые рождают войны и нищету…
  – Мы это выучили в первом классе…
  – Но это так! – удивился Лен. – Серьёзно: золотой век! Рай, без ненависти и нищеты, рай, построенный человеком на земле.
  – Но рай без суши! Может быть, он и стал таким, если бы не Потоп…
  – Явная чепуха! Потоп спас людей!
  – Спас?
  – Чему вас учили в школе? Он избавил человечество от религий! От страшной мировой войны!
  – Как это?
  – Очень просто! Конечно, Потоп положил конец старой человеческой цивилизации, но спас человечество от собственной катастрофы! Оно уже балансировало на грани – две монотеистические религии не могли ужиться на планете, особенно когда отжили своё и сделались орудием экстремистов.
  – Кого?
  – Сумасшедших… Безумцев… и стали опаснее, чем случившийся Потоп. Пойми же, если религия изживает себя и уже научила людей всему, чему вообще способна научить в принципе, – исчерпала свои возможности как учителя, она превращается в экстремиста… Она делается оружием, потому что те, в чьих руках религиозная власть, не желают её терять. Потоп отрезвил людей. Мир стал моральным и без религии. Люди поняли главное: никто никому не враг. Забыв про Аллаха и про Христа, мы живём по законам мусульман, потому что это хорошие законы – не пьём, не курим. Хотим ― содержим гаремы. Не преследуем «голубых»… Не грешим, не делаем зла обществу и соседу – без ненависти и нищеты…
  – «Без нищеты, ненависти и насилия»! – повторила я, улыбаясь, и теперь уже без иронии.
   – …Вот именно, как вас учили. Чем не рай, построенный для человечества на Земле? Правда… перед самым его исчезновением… с этой самой Земли…

Далее читайте в книге...

ВЕРНУТЬСЯ