Поиск:

Уже с нами:

Полина Бреева

Будьте здоровы

  
  
   Сборник рассказов для не слишком взрослых взрослых и не очень маленьких детей
  
   Содержание
  
   Благодарности
   Будьте здоровы
   Бррр
   На кругу
   В голове счастье
   Клен
   Добро пожаловать домой
   Жди гостей
   Жди, жди гостей
   Бумага
   Жена за полцены
   Храброе счастье
   Заразная любовь
   Исповедь
   Гвоздь-в-заднице
   Ломбард
   Конец…
   Мрачная история
   На свидание с солнцем
   Послеобеденный сон
   Встречи и расставания
   Стакан воды
   Гнездо и яйцо
   Неформат
   Простые желания
   Бросок на три очка
   Пять минут
   Сидячих мест нет
   Сковородить, говорить, скоровыгова-ри-вать
   Чтение – свет
   Шляпа
   Радость
   Я. навсегда
  
   Благодарности
  
   Я всегда думала, что если вдруг мне посчастливится издать свою книгу, я непременно напишу на первой странице слова сердечной благодарности. Напишу, даже если издатель будет против. Напишу, даже если печать этой странички заставят оплачивать. Напишу, даже если эту страничку придется вручную в готовую книгу вклеивать. НА-ПИ-ШУ! И вот – момент благодарности настал. Я говорю спасибо и маме, и папе, и всем-всем своим дорогим и любимым.
   Я считаю себя счастливым человеком, потому что по жизни мне всегда везло с людьми. В семье. В школе. В институте. На работе. Не то чтобы подлецы не встречались. Встречались! Но с ними я столкнулась, отряхнулась и дальше пошла. А вот с людьми замечательными – дело другое. Тут каждая встреча дорога и памятна. Есть у меня в сердце три такие встречи.
   Самые теплые слова признания и любви мне бы хотелось сказать своему школьному учителю Игорю Владимировичу Сандлеру. Без него я бы не написала ни единого юмористического рассказа, не поступила бы в институт, не открыла бы для себя профессию журналиста, и, кончено же, не познакомилась бы с двумя замечательными людьми – Виталием Тимофеевичем Бабенко и Павлом Евгеньевичем Мазеновым.
   Виталия Тимофеевича, своего главного преподавателя и главнейшего редактора, мне хочется поблагодарить за интеллектуальную встряску на лекциях, вдохновение на мастер-классах, жизнелюбие и бесконечную доброту при встречах. Без него просто-напросто не было бы этой книги – ни странички, ни корочки. Вообще ничего. Вообще никогда.
   Паше Мазенову, своему дорогому мужу, мне хочется сказать спасибо за то, что он с пониманием и интересом относится ко всему, что я делаю. А главное – если я отложу приготовление обеда-ужина ради очередного произведения, Паша стерпит и простит.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Будьте здоровы
  
   Он родился в летний полдень и сразу же вырос особенным.
   Охотился на свое отражение в лужах и зеркалах машин, кривлялся перед солнцезащитными очками прохожих и потешался над их комичными фигурами в зеркальных небоскребах. Дети его ловили, кошки на него шипели, а водители ругались. И вот однажды мужчина, который во весь рот зевал на автобусной остановке, случайно его проглотил.
   Он родился в летний полдень, вырос особенным и в тот же летний полдень исчез. А вот сонный мужчина, захлопнув рот, вначале ничего не почувствовал, а потом чуть-чуть удивился: «Странно, – подумалось ему, – вдруг бодрость прилила». Он расправил плечи, посмотрел вдаль – автобуса не видать. Выкинул проездной билет и, раскачивая сумку, точно корзинку с пирожками для бабушки, запрыгал вверх по дороге.
   Осиротевший билет подобрала хмурая школьница и некоторое время спустя села в автобус. Она пошаталась-пошаталась в начале салона, а потом ка-а-ак начала прыгать с поручня на поручень, раскачиваясь словно гимнастка. Пассажиры так и ахнули. Они возмущались, причитали и всячески уворачивались от неугомонной спортсменки. Но девчонка до того заразительно смеялась и прыгала, что вскоре все – от старушки с клюкой до беременной женщины с собачкой – стали скакать и подскакивать, плясать и приплясывать, хохотать и подхохатывать.
   Автобус лихо заносило на поворотах. Взмыленный водитель матерился за стеклом кабины. Но даже соленый огурец в банке бултыхался бы громче. Водитель об этом догадался. Он резко затормозил, вышел в салон и, состроив серьезную мину, сказал: «Уважаемые, прекратите раскачивать, вы не даете спокойно ехать!»
   Пассажиры без пререканий повыскакивали за борт. Школьница с огромным рюкзаком за спиной прыгала по проезжей части под сопрано автомобильных гудков. Бабушка с тяжелой клюшкой и легким азартом била по фарам припаркованных машин. Небритый мужчина, вообразив себя детём джунглей, карабкался на дерево. От него туфлей отбивалась молоденькая блондинка. Беременная женщина на остановке играла с мелким терьером и все смеялась, смеялась, смеялась, а потом у нее внезапно начались роды. Почти сутки спустя малыша назовут в честь дворника в оранжевом жилете, сыгравшего роль акушера. А пока сутки не прошли и новая жизнь на старый свет не показалась, терьер принюхивался к запаху свободы. Нюхал, нюхал и деру дал в сторону спортивной площадки. Там он шаловливо тявкал на футболистов, озорно кусал их за кожаные пятки. Игроки не на шутку взбодрились. Они скользили по полю, как шары по бильярдному столу, живо забивали голы, весело пинали пенальти, страстно целовали землю, крепко обнимали друг друга и потели за честь национальной сборной.
   Так вначале двор, потом район, а вскоре целый город охватила страшная эпидемия беспричинного веселья, безудержной радости и безумных шалостей. Кто еще не заболел, надевал маски, мазал нос мазью, пил витамины и крестился. Но эти методы не помогали. Люди ложились на спины и, схватившись за живот, в агонии хохотали и сучили ногами. Серьезных горожан становилось все меньше и меньше. Смех, гогот, гомон, ржание, визжание, рычание, мычание, истерика и бум-бам-та-ра-рам! Медицина оказалась бессильна. Врачи не лечили, но призывали радоваться жизни. Чрезвычайные службы предупреждали, что на улицы выходить опасно, однако не выходить – смертельно скучно.
   В барах пили не на спор, а на смех. Наркоманы не кололись, но прикалывались. Из широко улыбавшихся ртов курильщиков выпадали сигареты. Журналисты ежедневно публиковали первоапрельские новости. Блогеры виртуально плевались жизнерадостными смайликами. Протестанты-одиночки на расстоянии пятидесяти метров друг от друга играли в теннис. Депутаты подписывали смешные законы и потешались над народом. Народ подтрунировал над депутатами и рисовал карикатуры.
   Зараза вышла за пределы одного города и, перекинувшись на другие, стала расползаться по бескрайним просторам всего государства. А пока страна пребывала в угаре, жизнелюбивые ученые установили, что конец света откладывается на неопределенный срок, как слишком серьезное мероприятие, к которому никто не хочет готовиться. С этой новости и начал международное совещание президент веселой страны. Был летний полдень. Президент отвлекся, заметив, как под рукой с часами родился и запрыгал крохотный, как будто особенный, солнечный зайчик. Глава веселого государства хотел было продолжить свою речь, но вместо этого заразительно расхохотался…
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Бррр
  
   Не спать, неее спааатььь… Только не спать!
   Бррр!
   Фу! – какое неуклюжее начало повествования. Ну да ладно. Как есть. Уже полночь. Я из последних сил стараюсь не уснуть. Хачю написать… ну вот, пошли опечатки. Хо-чу, конечно же, ХОЧУ написать рассказ. Может, и не рассказ, а то, что получится. Главное – рассказать. В общем, ближе к телу, к делу, к текстууу…
   Бррр
   Не всегда дальними родственниками называют тех родственников, о родстве с которыми вспоминают, стыдливо краснея. Иногда так называют хороших людей, которых угораздило родиться, поселиться, обосноваться ужасно далеко: у черта на рогах, а то и того хуже – на хвосте. Чертов хвост – страшное место: не всякая мошка до его кончика долетит, не всякая блоха до него допрыгнет, не всякая вша в него вцепится. А вот моим дяде с тетей, кажется, удалось невозможное.
   Меня с ними разделяют даже не километры дорог, визы и загранпаспорт, а фобия преследования тамошних властей и высоченно-широченная стена, которая защищает их страну от других государств, таких, например, как мое. Поэтому, чтобы навестить родственников, мне потребовались: два с лишним года терпения, документы, подтверждающие родство, две прививки от бешенства и клятва на Библии, что я не террористка, не журналистка и не правозащитница. Последних там до того не любят, что расправляются с ними прямо у высоченно-широченной стены. Не сплююю…
   Бррр
   Ох, уж эти «бррр». Но я как их простучу по клавиатуре, ко мне сразу бодрость возвращается. Поэтому – бррр. И еще раз – бррр.
   Где живут мои дядя с тетей? Не скажу. Название страны никому все равно не потребуется. Потому что на карте его нет. Конспирация. А еще поехать туда могут только те, у кого в этой стране имеются родственники. Если родственники есть – хорошо, путь открыт, встреча состоится. Только, скорее всего, удовольствие от встречи будет недолгим. Потому что, вернувшись домой, ляжешь спать, а утром проснешься с ватной головой, как с похмелья, и снова почувствуешь угрызение совести: мол, давно я не виделся со своей родней, надо бы их навестить. И начнешь собирать документы, доказывать родство, делать прививки, клясться на Библии.
   Бррр
   Сама я только что вернулась от дяди с тетей. Руки-ноги тяжелые, глаза болят и слезятся, веки слипаются, пальцы бьют не по тем буккввыам. Но прежде чем уснуть и позволить памяти стереть лишние воспоминания, я должна дописать этот тест, тьфу! Текст! Завтра прочту. И еще долго дядя с тетей меня не увидяяяттт.
   Бррр
   Приехала я к дяде Вите и тете Даше. Они, разумеется, мне очень обрадовались.
   – Сколько лет, сколько зим! – заголосили они. – Года два, наверное, прошло?
   Я только плечами пожала. Мне казалось, что больше.
   – Ну заходи! Пальто сюда повесь. Вот тапочки. Извини, что с дырками.
   Дома я застала суетливую Светку, свою двоюродную сестренку. Размалеванная, начесанная-перечесанная, на каблуках да в тоненьком плащике с золотыми треугольными пуговицами. Вот сколько ее помню, всегда она такой была: красивой, блестящей и везде опаздывающей. Она и в этот раз куда-то торопилась.
   – Где же эта дурацкая помада! – ругалась она, вбегая то в одну комнату, то в другую.
   – А куда ты торопишься? – спросила я.
   – На праздник. Меня Пончик пригласил.
   Наверное, она думала, что такого объяснения мне будет больше чем достаточно. Какой праздник? Пончик, Тончтик, Антончиииккк…
   Бррр
   Нашла она помаду, выскочила из квартиры и дверью хлопнула. Люстра закачалась. На меня полетели перышки пыли. А тете с дядей все равно. Даже не вздрогнули. Пппрры…ппрр… брр… привычные.
   – У вас сегодня праздник? – спросила я и в ответ получила лаконичное «Ага».
   Мне ничего не оставалось, как молча расположиться за обеденным столом.
   – Эх, Маруся, угостила бы тебя своей фирменной запеканкой, – развела руками тетя Даша, – да готовить ее теперь не из чего.
   – Не страшно, обойдусь, – успокоила я.
   – Не страшно?! Да ты просто не знаешь о чем говоришь! Вить, расскажи. У тебя лучше получается.
   – Чему тут получаться-то? Мы раньше из-за границы творог закупали. А теперь перестали.
   – Разве отечественного у вас нет? – удивилась я.
   – Для отечественного коровы здоровые нужны, а у нас они либо при смерти, либо одичавшие.
   – А приручить?
   – Какое там приручить? У них вместо двух рогов – по два АК-47. Попробуй зайди к ним на территорию. Сам творогом станешь. Ну, или этим, как там его – фаршем! Фарша у нас, кстати, тоже нет. Вообще мяса нет. Никого. Звери теперь своей жизнью живут. От нас нашим же оружием и отбиваются. Как до такого дожили? Постепенно. Вот тебе пример: однажды наш чиновник, не припомню фамилию, то ли Пыркин, то ли Тыркин, но в целом – порядочный человек, спьяну продал какому-то зайцу ядерное оружие. И что, ты думаешь, косой сделал? Косой – не дурак. Косой объявил об автономии заячьего округа. Во-о-от. Теперь зайцев вся лесная братва уважает. А нам, людям, в их леса вообще ходить запрещено.
   – Да-а-а уж, интересно вы живете, – только и ответила я.
   – Поинтереснее вашего, европейского, – непонятно из-за чего ощетинился дядя Витя.
   – Ох, Вить, не начинай, – вмешалась тетя Даша, расставляя тарелки. – Маруся ни в чем не виновата. Она нам родная…
   – Не виновата родная, а паспорт у родной не нашенский. Знаешь ли ты, Маруся, сколько нам бед привалило от твоих дружков заграничных? Они ведь наших детей пытались кока-колой отравить. Г-глю-глю… а черт с ним! Муть какую-то в продукты подмешивали, чтобы мы тупели, болели и подыхали. Они даже запускали к нам шпионов. И те с лупами искали у нас уязвимые места…
   – Бог с тобой, дядь Вить! – недоумевала я. – Откуда ты это взял?
   – В новостях слышал. Министры по телевизеру предупреждали о бешеных шпротах, о наркотических конфетах. Наши солдаты в каждую консервную банку заглядывали. Если видели, что грибы им подмигивают, они сразу, не жалея патронов, стреляли по вражеской нечисти. Так могло долго продолжаться. Но однажды президент принял меры. Теперь у нас защитная стена и мощная система таможенного контроля. А едим мы только то, что растет на родине. Ни бытовую, ни аграрно-промышленную технику, ни готовые продукты, ни удобрения – ни-че-го-ше-ньки больше не покупаем у заморских бандитов. Вот. И без иностранщины обойтись можем. Хорошо живем. По рейтингу – лучше всех!
   Последние слова дядя изрек с особой гордостьююю...
   Бррр
   – Ах, Витя, – заговорила тетя, разливая компот по стаканам, – любишь ты болтать-то. Плохое вспоминать. Настроение портить.
   – Сама попросила рассказать.
   – Ой, да ладно. Забудь. Не будем больше о грустном. Сегодня праздник.
   – Какой праздник? – вставила я.
   А мне в ответ:
   – Народный.
   И снова мне как будто все ясно.
   – Праздничный обед готов. Налетайте, мои дрогиеееее…
   Бррр
   – Что за суп? – поинтересовалась я, медленно помешивая в тарелке столовой ложкой.
   – Щавелевый, – ответила тетя Даша, присаживаясь к столу.
   – На второе, я смотрю, салат. Из чего?
   – Щавелевый, – ответила тетя.
   – М-м-м… И пирог такой… Такой зелененький…
   – Щавелевый.
   – Ну а компот, наверное…
   – Щавелевый! – не выдержал дядя Витя. – Сколько можно спрашивать? У нас всегда все щавелевое. Жуй быстрее. Скоро на крышу. Праздничную церемонию пропустить нельзя.
   – Надеюсь, сегодня бегун не споткнется, – пролепетала тетя Даша и молитвенно сложила руки на груди.
   – Какой же у вас сегодня праздник? – не унималась я.
   – Жуй, жуй быстрее, скоро все узнаешь, – сказала тетя, улыбнувшись. – А вообще, надо было тебе, Маруся, неделю назад приехать. Вот тогда были еще ананасы, апельсины, грейпфруты.
   – Почему же их не стало?
   – Так нашего посла где-то в Африке съели. Вот мы и прекратили дипломатические отношения. А-то что же это получается: мы едим их фрукты, а они – наших соотечественников?
   – Черт с ними, с этими грейпфрутами. Они резиновые были, – перебил дядя Витя. – Который час?
   Он наклонил голову, разглядывая браслетку с часами, что крутилась на тонком запястье тети Даши.
   – О! Скорее на крышу! – скомандовала тетя, и мы все побросали ложки.
   – Сейчас увидим настоящий огонь!
   С этими словами дядя Витя взял меня под левую руку, тетя Даша – под правую, и резвым шагом мы покинули квартиру. Перед пожарной лестницей выстроилась шеренга в человек двадцать. Пришлось чуток постоять. То, что дядя с тетей проживали на десятом этаже и дверь их квартиры смотрела прямо на железную лестницу, еще не гарантировало им первое место в очереди. Кроме того, никогда не обгонишь тех, кто приходит на пять минут пораньше. Как и те, кто приходит на пять минут пораньше, никогда не обгонят тех, кто приходит на десять минут пораньше. Конечно, и те, кто приходит на пять минут пораньше, не придут на одиннадцать минут пораньше, – им придется дышать в спины тем, кто занял очередь, придя раньше на пятнадцать, на двадцать, на тридцать минут. А таковые в этой очереди, разумеется, были. Событие ведь намечалось грандиозное. По телевизору подобного не показывают, фильмов об этом не снимают и книг не пишут. Поэтому в нашей очереди нашлись даже «суточники». Несчастные. Мне их было жалко. Пришли за двадцать четыре часа, пристроились в уголке, ждали, ждали да и заснули. Разумеется, никто будить не стал. Чего будить-то? Проход же они не загораживалииии.
   Бррр
   Писать стало совсем тяжкжко... Пппальцы не слушаются сооовсем. Как будто к подууушшечкам жваааччки приклееныыы…
   Бррр
   Качать рассказ надо… Тьфу-ты! Кончать!
   Бррр
   Вышли мы, значит, все на крышу. К краю подошли. На крышах других домов – люди. Во дворах – люди. Где-то внизу мне даже показалось, что я увидела яркий плащик Светыыы.
   Бррр
   На фонарных столбах, на гаражах, на высоких грузовых машинах, на мусорных контейнерах – везде стояли, сидели, полулежали люди. Были бы деревья – и на деревьях бы висели. Но деревья росли только в лесах. А леса под звериной охраной – людям вход туда вспрш… воспрещеееннн.
   Бррр
   Вдоль шоссе стояли трибуны. На них – люди. Но уже не простые, а особенные. Члены правительства, их жены и дети, любовницы и их дети, близкие и дальние родственники, друзья членов правительства, друзья жен и детей, друзья любовниц и друзья их детей, друзья близких и дальних родственников и все друзья всех друзей. На неком возвышении, за решеткой стояли, плотно прижавшись друг к другу, журналисты. Камеры их были разбиты, руки связаны. Смотреть можно, а снимать или записывать – нет. Поздно вечером по всем редакциям всенародный специалист по связям с общественностью разошлет текст – репортаж с места событий. А пока – смотрите, запоминайте, наслаждайтеееесссььь.
   Бррр
   Солнце село. Свет померк. Тишина украла наши голоса. А спустя минутууу…
   Бррр! Ох, не могууу! Бррррррррр
   Вдааплеке… Вдалекее! Вдалеке загорелся бледный белый огонек. Он подмигнул три раза и погас. А потом он вспыхнул вновь и, суетливо трепыхаясь, начал увеличиваться и приближаться.
   Он приближался, приближааался, приближаааааалсяяя…
   Брррррррррррр
   По шошшее… По шоссе в рубахе и лаптях бежал стройный и гордый юноша. А в руке, над головой, увенчанной щавелевым венком, он нес яркий электрииический фонарик.
   – Что это? – спросиила яя.
   – Символ Праавды, – отвеетила тетя Даша.
   – Это главный символ нашей страны, – гордо заявил дядя. – Он величественен. Он восхитителен. Он уважаем. Он наше все!
   Но не успеела я прониикнуться идеей светлой Праавды, как толпа загудеела, пришла в движение, и кто-то во всююю дурь прокричаал:
   – ТАМ! ПОПКОООРН! РАЗДАЮТ! УРА!!!
   И символ Праавды тут же погас, но не потомууу что сломааался фонааарик, не потомууу чтоо споткнууулся бегууун, а потомууу чтоо сииимволлПрааавдыысталлникомуунееенуженннннннннннннн
  
  
  
  
  
  
   На кругу
  
   Один гончар. Второй гончар. Еще один. Четвертый гончар. Пятый гончар. И… нет, если говорить короче – дело было в гончарной мастерской, а там что ни человек, то гончар, что ни кусок глины, то умелая работа.
   Вот сидели они в помещении с белыми стенами, под ослепительно белыми лампами и руки их были по локти белыми и липкими, словно затянутые в блестящие кожаные перчатки. Каждый пытался создать нечто такое, чего ранее никто не создавал. Угрюмыми были их лица. Упругими казались сосуды, что вращались каждый на своем кругу.
   Один гончар с гордостью смотрел на амфору, застывшую в победоносной позе сумоиста – живот вперед да руки в боки. Второй гончар создал кувшин: забавную девчурку, державшую язычком вниз дырявый башмак, из которого когда-нибудь польется прохладная вода. Еще один гончар любовно поглаживал стройную вазочку, что была воплощением мудрой и прекрасной Афины. Четвертый гончар создал какую-то уродливую глыбу, назвав ее произведением модерна. Пятый гончар попытался всех удивить и сотворил горшок, что описать нельзя, поскольку невозможно вспомнить ни одной его черты.
   Творили все. Кто как умел, кто что хотел. Работ много. Каждая по-своему хороша или плоха. Разные, но все-таки похожие. Ведь общее-то у всех одно – серая глина. Однажды гончары поняли это. Приуныли. Выражения их лиц стали вязкими и серыми как рабочий материал. И в этот момент бодрой походкой, широко улыбаясь, пришел к творцам мастер – всем гончарам гончар. Пришел, чтобы проверить выполнил ли кто его наказ, создал ли кто нечто доселе невиданное.
   – Мастер, мы не можем! – признался один.
   – Почему же? – удивился всем гончарам гончар.
   – Невозможно создать совершенно новое, – пожаловался второй.
   – Да ну? – еще пуще удивился мастер.
   – Сами посудите, – продолжил еще один гончар, – Если мы во всем подобны Богу, разве мы сможем создать то, до чего он сам не догадался?
   Четвертый гончар добавил печально:
   – А что Бог не создал, то, обдумав, поручил нам.
   Пятый гончар подытожил:
   – Не сделаем мы новое, пока солнце светит по-старому.
   Мастер всех выслушал и загадочно улыбнулся. Он знал. Все знал. От того и улыбался.
   – Бог, может, и создал нас подобными себе, – сказал всем гончарам гончар, – но здесь вы – создатели. Изобретая причудливые формы, не думаете о новизне, помните, в этом мире новое – вы. А все, что вы создаете, – вы создаете впервые. Пусть не заботит вас итог, пусть увлекает сам процесс.
   И завертелись гончарные круги, хоть и по-старому, да с особой резвостью. Ибо дело было в гончарной мастерской, а там что ни гончар, то творец, что ни кусок глины, то произведение искусства.

Далее читайте в книге...

ВЕРНУТЬСЯ