Поиск:

Уже с нами:

ЕЛЕНА ЛИТИНСКАЯ

ЭКСТРАСЕНСОРИКА ЛЮБВИ

  Дорогой читатель, предлагаю тебе сборник повестей и рассказов, написанных мной в период с 2005 по 2017 год и опубликованных в российской и американской периодике. Для тех, кто не знаком с моей прозой по журнальным изданиям этот сборник явится её премьерой (надеюсь, занимательной и в какой-то мере поучительной). Название книги «Экстрасенсорика любви» может кого-то привлечь, кого-то смутить, а кого-то и оттолкнуть. Естественно, я надеюсь на первую реакцию, но, как говорится, на вкус и цвет… Название дано по одноимённому рассказу и возникло не случайно. Большинство рассказов и повестей сборника – любовные истории или истории, так или иначе причастные к любовной тематике.
  Термин «экстрасенсорика» означает сверхчувствительность. Поэтому вкратце можно сказать, что книга – о сверхчувствительности любви и влюблённых. В основном герои и героини моих рассказов – русскоязычные эмигранты, проживающие в США. Они находятся в постоянном поиске своего места под солнцем новой страны, которую хотят искренне понять и полюбить, и в постоянной погоне за той единственной, взаимной, любовью, которая заворожит, поймёт, оценит и поможет адаптироваться в Новом Свете. Обострённость чувств, некая беспомощность и неприспособленность к новизне реалий порождает экстремальные ситуации, из которых следует достойно выбраться, чтобы выжить и продвигаться дальше вверх по социальной лестнице. Персонажам книги приходится в разной мере сталкиваться с такими драматическими деталями авантюрного романа, именуемого жизнью в незнакомой стране, как ограбление, обман, предательство, измена, автомобильная авария, брачный аферизм, лицемерие, разбой и даже теракт. Парадоксально, что сверхчувствительность любви обладает двояким свойством: с одной стороны, сила чувства завлекает, затягивает, как торнадо, в смертельно опасную воронку, с другой, – помогает выбраться на безопасную поверхность.
  Как автор предлагаемой книги, заверяю тебя, дорогой читатель, что я не стремлюсь расставлять точки над i и наклеивать на моих персонажей положительные или отрицательные ярлыки. Предоставляю тебе самому возможность пофилософствовать и разобраться, что делать и кто виноват. Некоторые рассказы и повести имеют открытую концовку, которая даёт ещё бо́льшую свободу фантазии относительно дальнейшей судьбы героев.
  
  Елена Литинская
  Нью-Йорк, сентябрь 2017 г.
  
  
  ЭКСТРАСЕНСОРИКА ЛЮБВИ
  
  С какою негою, с какой тоской влюблённый
  Твой взор, твой страстный взор изнемогал на нём!
  Ф.И. Тютчев
  
  Миша умер. Хоронили его на следующий день после смерти. Мишина вдова Нина обзвонила кого могла, послала е-мейлы. А потом уже печальную новость передавали по цепочке. На похороны пришло неожиданно много народу: родственники, друзья, знакомые, малознакомые и вроде совсем не знакомые Нине люди. Все подходили к ней и к дочери Лене и выражали соболезнование. (Может, этих «вроде бы совсем не знакомых» людей Нина на самом деле и знала, только от волнения и горя не могла припомнить.) Да это и не было для неё столь важно. Главное, что все они пришли в зал дома ритуальных услуг, где лежал в открытом гробу, утопая в роскошных букетах цветов и венках, высохший и пожелтевший до неузнаваемости Миша. Похороны сами по себе тягостны. А уж если зал с покойником полупустой – зрелище печальное вдвойне.
  
  курсив
  Как будто умер человек, а проститься с ним никто не захотел. Словно этот человек жил в вакууме безлюдья и бездеятельности: никого не любил, ни с кем не дружил, не работал, никому не делал добра, да и его не любил никто… Зачем тогда жил?
  
  Прежде чем окончательно освободить себя и семью от страданий, Миша долго и мучительно болел. Нина ухаживала за ним преданно и верно, насколько хватало сил. Делала обезболивающие уколы, протирала влажной губкой его почти невесомое тело, выносила судно. Почти никуда не отлучалась. Воистину света божьего не видела, только приглушённый свет, проникавший сквозь плотно зашторенные окна. (От яркого солнца у Миши болела голова и слезились глаза.) Нину сменяла сиделка. Вдвоём они поддерживали его дух и плоть круглые сутки после того, как Мишу выписали из больницы, так как медицина уже была бессильна... Три месяца дежурств. Нина – ночь, сиделка – день. После полубессонных ночей Нине приходилось ещё ездить на работу. (А могла бы взять отпуск по уходу. Но не взяла, хотела переключаться, иначе бы сломалась.) Потом Мишу отправили в хоспис… умирать.
   Никто из этих людей, пришедших на похороны, во время Мишиной болезни домой к ним не заходил (хотя некоторые всё же иногда звонили). Как будто несчастье и страдания заразны… Впрочем, страдания родных и друзей действительно заразны для души, так как вгоняют в депрессию и навевают мысли о возможности собственной смертельной болезни. И вот теперь, когда опасность «душевной заразы» миновала, они все пришли, как говорится, отдать последний долг. Ну да бог с ними, что не приходили раньше! Нина никого не осуждала, наоборот, была благодарна за то, что хоть на похороны пришли.
  Раввин произнес короткую традиционно-прощальную речь, и похоронный кортеж, подгоняемый ветром и дождём, потянулся на кладбище, скользя по дороге, устланной мокрыми опавшими листьями. Стоял ноябрь, самый беспросветный месяц в году.
  Место на кладбище Миша купил себе заранее, чтобы Нине было меньше хлопот. И Нина запаслась для себя могилой – рядом с мужем.
  
  курсив
  Чтобы дочери было легче…
  
  После похорон, как полагается, Нина устроила в местном ресторане поминки. Много слов было сказано, много вина и водки выпито, много острой, жирной и сладкой пищи съедено… Все повторяли, какой замечательный человек был Миша. Какой талантливый, умный и отзывчивый, и как прекрасно они с Ниной прожили в полной гармонии целых двадцать лет. Как трогательно любили друг друга! Воистину не каждому Бог посылает такое счастье…
  Нина тихо и неподвижно сидела во главе стола, словно одинокая статуя из чёрного мрамора. К еде не притронулась. До её слуха долетали отголоски высокопарных речей…
  
  курсив
  Замечательный, умный, талантливый, любящий, любимый… гармония, счастье…
  
  Она плакала, думала о своём и вспоминала…
  
  курсив
  Действительно, о покойниках – или хорошо, или никак. А её Миша совсем не был таким уж замечательным человеком. Если честно, без прикрас, мало кто его и замечал в молодости, кроме неё. Она совершенно случайно выделила его из круга знакомых, захомутала и выскочила замуж. Надо было действовать решительно и смело: в своё время Нина перебрала и отвергла слишком много потенциальных женихов и в результате осталась (по российским понятиям) в старых девах. Ей к тому времени исполнилось тридцать. И громко так, назойливо и бесперебойно тикали её биологические часы. Нет, не был Миша ни особо красивым, ни особо талантливым, ни особо умным. Просто симпатичным внешне, способным инженером среднего ума и интеллекта. Отличался некоторой занудливостью. Будучи принципиальным аккуратистом, он гипертрофированно любил чистоту и порядок в доме и жаловался жене на неё же, замечая первые тончайшие признаки пыли на мебели или если что было не на месте. Относительно отзывчивости и доброты… да, в просьбах одолжить денег или что-то починить он родным и друзьям не отказывал. Но это всего лишь общепринятая, стандартная доброта. Ничего такого из ряда вон.
  
  Дома у Бергеров было тихо, даже чересчур. Разве что телевизор вечерами оповещал по-русски о последних новостях в мире. Миша любил смотреть русские каналы. Посмотрит последние известия, вырубит телевизор и в десять вечера идёт готовиться ко сну. А Нина была «сова», она только к вечеру расходилась. Ей часто хотелось нарушить этот установленный Мишей режим, эту кладбищенскую тишину, включить громкую музыку, уронить что-то на пол, разбить, громыхнуть дверью… Словом, как-то привлечь к себе внимание. Мол, я есмь, я существую, взгляни на меня, муж мой! Миша почти никак не реагировал на её «бунтарские выходки», разве что вопросительным поворотом головы: что там такое происходит? Ты не ушиблась?
   Миша был глубоко порядочным человеком, можно сказать, образцово-показательным семьянином. Он много работал и всё-всё до цента приносил домой жене. Никаких заначек на мужские нужды. Да и нужд этих дополнительных не имел вовсе. Не пил, не курил, не употреблял наркотики, не играл в карты, не просаживал деньги в Атлантик-Сити, не ходил c приятелями в pусскую баню – попариться и опрокинуть кружку-другую пивка по выходным, не сквернословил и жене не изменял. (Последнее она не могла утверждать с точностью, но всё же предполагала, что не изменял, ибо отношение Миши к плотской любви было, мягко выражаясь, отнюдь не любознательным, инертным.)
  Любили ли они друг друга? Наверное. Или вроде того. А что такое любовь? Двадцать лет назад, когда поженились, они испытывали друг к другу нежные и дружеские чувства и старались, каждый по-своему, чтобы эти чувства перешли в нечто большее… Миша проявлял преданность и домовитость. Нина стремилась к женскому счастью. Ей хотелось ощутить себя желанной. Она, начитавшись руководств по сексу, грезила об эротике, о сильных плотских ощущениях. Особого опыта в делах страсти нежной ни у Нины, ни у Миши не было. Так… в прошлом мелькали какие-то малозначимые любовные пересечения, которые ни её, ни Мишу, в общем, ничему не научили.
  И тут Нина наткнулась на непреодолимую преграду, зашла в настоящий тупик. Она хотела экспериментировать в любви, как могла, подогревала Мишу действиями и словесно, но все её усилия были напрасны. В представлениях о сексе Миша оказался жутко стеснительным и боязливым, как подросток, невероятно консервативным (этого делать нельзя и даже стыдно, а то, другое – вообще настоящий разврат, грязь! ни за что! как ты можешь?). Типичный homo soveticus – Миша был абсолютно закрыт и непроницаем для новых сексуальных ощущений. Какое-то время Нина боролась за достижение физиологической совместимости, на что-то надеялась. Потом устала, перегорела, сдалась…
  Всё же регулярно, раза два в неделю (а потом и того реже) они исполняли перед сном стандартный супружеский долг. (Утром – не дай бог! – Миша боялся опоздать на работу.) Грубо говоря, всухую (никакой любовной игры – ни до, ни после), долг, который оставлял женщину неудовлетворённой, голодной, раздражённой на мужа, на себя и на безысходность ситуации.
   – Это всё? – спрашивала она после неловких «любовных» слияний.
   – А что ты ещё хочешь? – отвечал Миша вопросом на вопрос.
   – Ничего! Я больше ничего не хочу! – закрывала тему Нина, понимая, что Миша всё равно не поймёт, не почувствует, не пожелает, не сделает…
  После столь лимитированной любви она сначала беззвучно плакала в подушку, потом смирилась и очень скоро стала просто увиливать от Мишиных примитивных ласк, ссылаясь на усталость, головную или ещё какую-либо боль, женские недомогания, плохое настроение, магнитные бури, полнолуние, резкие колебания в температуре воздуха… на что угодно, лишь бы только не… Иногда она, скрепя сердце, соглашалась: всё же рядом лежал, какой ни есть, муж и ему это, видимо, было нужно для здоровья или мужского самоутверждения. Он Нину старательно «любил», вроде работу какую выполнял, словно двигая поршнем по цилиндру, и она послушно лежала не шелохнувшись, как тряпичная кукла, без эмоций, хоть семечки лузгай или надевай наушники и слушай музыку… Вот такая у них совершалась совковая любовь. Подробностями этой так называемой любви Нина делилась с близкой подругой Галей, на что та весьма бурно реагировала. Галя вообще была стремительна в реакции и действии, словно горный поток.
  – Глупая ты, Нинуля! Заведи себе любовника, раз Мишка такой сексуальный дуб. Ты же красивая женщина и в самом соку! Да на тебя любой клюнет. Смотри… жизнь проходит мимо. Если не сейчас, то когда? – советовала Галя.
  – Не могу. Хорошие мужики все пристроены, а подбирать общественный мусор в виде алкоголика, дурака или бабника не хочется.
  – Эк ты загнула: общественный мусор! Даром что психолог. Зачем алкоголика? У алкоголиков, как правило, проблемы с потенцией. А дурак – он и в постели дурак. Вот бабник – совсем иное дело и для секса даже очень сгодится. Да если мужик пристроен, это ещё не значит, что его нельзя… так сказать… на время прислонить и к тебе. Позаимствовать, попользоваться, занять. Ты же не собираешься разводиться с Мишей?
  – Не собираюсь. И вообще, давай сменим пластинку, – прерывала Нина подругу.
  – Не хочешь любовника – тогда не жалуйся!
  – Я не жалуюсь, просто делюсь с тобой своими проблемами. Надо же мне кому-то поплакаться в жилетку.
  – Моя жилетка уже намокла до чёртиков от твоих рыданий. Пора выжимать и класть в сушку, – подводила итог Галя. – Если возникла проблема, надо её решать, а не рассусоливать.
   Любовника Нина так и не завела. Некогда было и неохота пачкаться. Отдавалась работе, семейным делам… и сохла на корню, как одинокая берёзка, случайно выросшая в субтропиках.
   А в остальном у Бергеров всё было гладко и справно, как у всех, к кому благоволила фортуна. Трудовые будни, накопление денег, покупка машины (сначала подержанной, потом новой), приобретение кооперативной квартиры, культурный отдых в суетных поездках галопом по европам и на острова, походы в рестораны на всякие разные дни рождения, юбилеи, бармицвы или свадьбы… а также – похороны. Дочь подрастала, окончила школу, поступила в колледж, уехала в другой штат. Нина с Мишей соответственно старели, сначала медленно, потом с неким возрастным ускорением. Старели с сожалением и одновременно удовлетворением от поэтапных достижений. Мол, всё хорошо, всё как у достойных людей. Пока Миша не заболел…

Далее читайте в книге...

ВЕРНУТЬСЯ