Поиск:

Уже с нами:

Павел Амнуэль

Что-нибудь светлое...

   У входа в кафе стояла на гранитном постаменте странная штуковина, имевшая, видимо, какое-то отношение к астрономии, иначе зачем ее здесь поставили? Связка вытянутых блестящих пустотелых конусов, в которых отражалась искаженная кривой поверхностью зелень замечательного сада и голубизна удивительно яркого сегодня неба. Ни облачка. В начале октября – подумать только.
   Войдя, Сара почувствовала необъяснимую неуверенность, заставившую ее задержаться в дверях; она даже повернулась, чтобы уйти, но подумала, как это было бы глупо, и направилась к стойке, где были выставлены закуски, салаты и снедь, на которую Сара не обратила внимания. Налила себе кофе, взяла круассан, расплатилась, устроилась в глубине небольшого уютного зала и поняла, почему ей стало не по себе. Ее внимательно, не скрываясь, разглядывал молодой человек, сидевший за первым столиком у двери. Лет двадцать пять на вид. Лицо немного удлиненное, скуластое, взгляд не враждебный, открытый, даже виноватый. Похоже, иностранец. В Кембридже стало слишком много иностранцев – не только студентов, но аспирантов и докторантов. Наверно, и профессоров тоже.
   Сара немного застыдилась этой мысли, ей, вообще-то, не свойственной. Она ничего не имела против иностранцев. Традиции доброй старой Англии, требовавшие с подозрением относиться к чужакам, ушли в прошлое. Но вот подумалось…
   Мужчина опустил взгляд и перевернул страницу лежавшей перед ним книги. Сара тоже отвернулась, отхлебнула кофе, откусила от круассана – пусть смотрит, если хочет, она не собиралась здесь задерживаться: допьет кофе и поедет домой, в Бакден. Не солоно хлебавши, правда, но она и не ожидала, что обнаружит в архиве обсерватории нечто, способное пролить свет на старую трагедию. Если ей отказали в Скотланд-Ярде, то в Кембридже подавно не следовало рассчитывать на успех.
   Сара отнесла поднос на стойку, надела через плечо сумку и пошла к двери, стараясь не смотреть на столик, за которым молодой человек продолжал читать книгу, не поднимая головы. Когда она проходила мимо, он неожиданно поднялся, чуть не уронив стул, и произнес стесненным виноватым голосом:
   – Извините, мисс.
   Сара могла пройти мимо, вроде бы не расслышав. Она так и хотела поступить, тем более, что была немного раздражена. Однако почему-то ноги сами замедлили шаг, и она услышала собственный голос:
   – Что вы сказали?
   Вечером, вспоминая разговор, она не могла объяснить себе, почему ответила именно так и почему вообще ответила. Почему остановилась, почему посмотрела молодому человеку в глаза и села на предложенный стул, когда он пробормотал: «Я… Нет, я просто… На два слова, вы не против?».
   – Хотите кофе?
   Сара покачала головой. В чем, собственно, дело? – хотела спросить она, но так и не раскрыла рта, разглядывая своего визави. Небольшая лысина – нынче молодые люди рано начинают лысеть. Едва заметная щетина над верхней губой, будто он лишь пару дней назад решил отращивать усы. Костюм классического покроя, но дешевый – такие можно приобрести в C&A на распродаже. Тайлер весной хотел купить похожий, но Сара отговорила – главный констебль вне службы не должен выглядеть, будто банковский клерк.
   – Простите, – сказал молодой человек. – Мое имя Алкин. То есть, фамилия. А имя – Алекс. Если полностью, Александр. Я здесь постдокторант. Космология. Простите.
   Он смутился и замолчал, мучительно, как показалось Саре, соображая, правильно ли построил фразу. Конечно, иностранец. Русский, судя по фамилии. И что?
   – Вы хотите что-то сказать? – спросила она, придя Алкину на помощь.
   – Нет, не я. Вы, – ответил Алкин и еще больше смутился, отчего на его щеках заиграл румянец.
   – Я? – удивилась Сара. Может, в России это такой способ знакомства? – Нет, я ничего не хотела вам сказать.
   – Простите, – в третий раз проговорил Алкин. – Сейчас, я сосредоточусь. Так. Вы только что были в архиве и хотели получить сведения о Теодоре Хэмлине, работавшем в обсерватории Кэмбриджского университета в середине тридцатых годов прошлого века. Я случайно услышал ваш разговор с Синди, простите еще раз.
   – Да, – сказала Сара. – Вы знаете что-то о Хэмлине?
   – Почему он вас интересует? – вопрос показался Саре невежливым, и она промолчала. – То есть, я хотел сказать, – исправил свою оплошность Алкин, – это было так давно, семьдесят лет назад. Я думал, о Хэмлине все забыли, его работы никто не спрашивал в библиотеке с тридцать девятого года, представляете? И вдруг – вы…
   – Вы знаете о Хэмлине? – повторила Сара. – Мне сказали… Синди, да. В архиве есть только три его статьи середины тридцатых. Две – в журнале «Записки Научного общества Кембриджского университета», одна – в рукописи. И все.
   – Статьи вас не заинтересовали? – взгляд Алкина стал удивленным. – Я думал… Простите, мисс…
   – Сара. Сара Бокштейн.
   – Простите мою назойливость, Сара. Я сам обнаружил работы Хэмлина совсем недавно, они показались мне очень любопытными. Для того времени, конечно. Могу представить, как отнеслись коллеги к его идеям. Впрочем, что тут представлять – никак не отнеслись. За семьдесят лет – ни одной ссылки. Будто и не было. Представляете? Он работал здесь три года – с тридцать четвертого по тридцать шестой. И исчез. Ну… то есть, совсем. В дирекции говорят, что он то ли умер, то ли уехал. В архиве не оказалось никаких бумаг, удостоверяющих… Может, умер. Молодой? Я ничего не нашел. Вдруг появляетесь вы и тоже спрашиваете о Хэмлине. Простите, что я так назойливо…
   – Он был хорошим ученым? – спросила Сара. Она не думала об этом прежде. Читала, конечно, что Хэмлин работал в Кембридже, она и приехала сюда, потратив полдня, чтобы выяснить хоть какие-то детали, но интересовала ее не наука, которой Хэмлин, похоже, занимался с немалым успехом, а человеческие его качества, его биография.
   – Очень хорошим! – с жаром воскликнул Алкин. – Из тех, о ком говорят: непризнанный гений.
   – Пожалуй, – сказала Сара, – я бы выпила еще кофе. Черного. Без сахара. Большую чашку.
  
   * * *
   Бакден – городок, каких в Англии тысячи, ничего особенного. То есть, ничего особенного, когда живешь там, ходишь каждый день на работу в мэрию и привыкаешь видеть красно-кирпичную крепостную стену с одиноким донжоном, на крыше которого развевается желто-зеленый флаг, некогда бывший фамильным для местного феодала, сэра Генриха Талбота. Ничего особенного, когда знаешь чуть ли не каждого пятого, а те, кто здесь родился и вырос (тетушка Мэри, например, или молодой, да ранний, выпивоха Сэм), знают, наверно, всех жителей если не по имени, так в лицо. Для туристов Бакден – сохранившийся до ХХI века осколок старой Англии. Первые упоминания о деревне относятся к 1049 году, эпохе Вильгельма Завоевателя. Впрочем, первые упоминания стали едва ли не единственными. Крепость построили в XV веке, остальные дома гораздо моложе, большая часть – постройки уже века двадцатого. Население росло медленно – по данным 2004 года, в Бакдене проживали три тысячи двести семнадцать человек. Считая Сару Бокштейн, приехавшую сюда два года назад, когда мэру понадобился специалист по компьютерам, в одном лице системщик и веб-дизайнер, и в железе чтобы понимал, в общем, универсал, потому что платить целой группе работников денег у мэрии не было. Сара в это время искала работу, желательно подальше от родного Портленда, шумного и безалаберного. В компьютерном железе она разбиралась не лучше (но и не хуже) любого продвинутого пользователя, послала в Бакден автобиографию, в которой, по сути, ничего не было, кроме названия колледжа, хорошего, да, но все-таки не из престижных, и получила приглашение на работу, изрядно удивив родителей, уверенных, что их любимая дочь никогда не покинет родных стен.
   В Бакдене Сара сняла комнату у тетушки Мэри, быстро обустроила быт, неожиданно осознав, что умеет легко приспосабливаться к обстоятельствам, на работу ходила пешком по зеленым и приветливым улицам мимо крепостной стены и донжона. Год спустя купила подержанный «форд-транзит», чтобы в выходные ездить по окрестностям – в Грэфхем, к примеру, до которого было три мили и где находился замечательный, известный во всем Кембриджшире, яхт-клуб на изумительно красивом озере Грэфхем Ватер. Часто бывала Сара и в Кембридже, ближайшем относительно большом городе, где можно было гулять часами, заходить внутрь университетских кампусов, наблюдая за бурной студенческой жизнью и сравнивая с ее пребыванием в колледже, казавшемся сейчас пределом скуки. «Господи, как я провела свои лучшие годы?» – думала Сара, и ей становилось грустно, она звонила маме в Портленд и разговаривала с ней часами, чего не делала раньше, когда жила дома.
   Работа в мэрии оказалась не очень интересной, но важной и, как однажды выразился Тайлер, – затягивающей. Тайлер Бакли, главный констебль округа, уверенный в себе тридцатилетний холостяк, вошел в ее жизнь едва ли не с первого дня, но никогда не навязывал себя, хотя и ясно – сразу – дал понять, что она ему нравится. Он хотел более близких отношений, Сара прекрасно это понимала, но не то чтобы не торопилась, скорее не ощущала в себе желания сблизиться. Наверно, это называлось отсутствием родственности душ или как-то иначе, Сара не стремилась дать определение своим чувствам (или их отсутствию). Просто говорила «да», когда Тайлер приглашал ее поехать купаться на Грэфхем Ватер, и «нет», если он зазывал ее к себе, в одиноко стоявший на отшибе домик, купленный, когда Бакли назначен был руководить местным полицейским участком. Тайлер был терпелив, он так же и преступников ловил, наверно – не торопясь, заранее расставляя сети и следя, чтобы преследуемый не скрылся раньше времени. В конце концов… Впрочем, о том, что в конце концов она скажет Тайлеру «да» и переедет в его дом с видом на проходившее мимо городка магистральное шоссе, Сара предпочитала пока не думать. Пусть все идет, как идет.
   Все и шло, как шло, до тех пор, пока две недели назад Тайлер не сделал ей неожиданное предложение – нет, не выйти замуж, хотя, когда он сказал «хочу тебе предложить», Сара вздрогнула и мысленно отодвинулась от Тайлера подальше.
   – У нас в архиве полиции, – продолжал Бакли, – куча всяких дел скопилась, понимаешь… Я как-то сунулся, нужно было найти документ за семьдесят третий год, так два часа потратил, пока отыскал нужную бумагу. Я вот что хотел тебе предложить, Сара. Надо бы архив оцифровать, фотографии отсканировать. Давно надо было сделать, на это и деньги в бюджете предусмотрены. В общем, займись, а? Опять же, добавка к зарплате. Деньги небольшие, а пыли там много, но…
   – Хорошо, Тайлер, – сказала она. – Разве я против? Любопытно будет разгребать секретные полицейские архивы.
   – Господи! – всплеснул руками Бакли. – Какие секреты? Обычная полицейская рутина. Так ты берешься?
   Она взялась. Почему бы нет? Когда заканчивался рабочий день в мэрии, переходила улицу и еще пару часов трудилась на Тайлера, который тоже по вечерам предпочитал засиживаться на работе, делая вид, будто дожидается донесений от кого-нибудь из пяти своих констеблей, патрулировавших улицы обычно тихого Бакдена. Часа через два Тайлер заходил в комнату, выделенную Саре для работы, и спрашивал:
   – Устала? Пойдем, поужинаем?
   – Хорошо, – соглашалась она, они закрывали кабинеты, в участке оставался дежурный, и отправлялись в «Башню», где чета Робертсонов готовила лучшие в городке блюда из телятины. В тот вечер, две недели назад, Тайлер вошел, как обычно, и, как Сара уже привыкла, сказал свое: «Устала? Поужинаем у Робертсонов?»
   – Что это? – спросила она, протягивая пожелтевший лист протокола. – Шутка? Или на самом деле?
   Бакли взял лист в руки, прочитал написанный не очень разборчиво текст и воздел очи горе:
   – Ты еще не слышала эту историю? Местная легенда. Я и не знал, что бумага сохранилась в архиве, в голову не приходило проверить. Дело тогда забрал Скотланд-Ярд, все документы подчистую, я думал, они вообще ничего не оставили. А вот поди ж ты… Да, интересно.
   Он еще раз пробежал взглядом по строчкам, положил лист на стекло сканера и сказал:
   – Пойдем, Сара, я тебе за ужином расскажу эту историю, насколько сам ее знаю. Все-таки прошло семьдесят лет, только слухи и остались…
  
   * * *
   Шел 1936 год. Обычный, не особенно тучный, не слишком худой. Главным констеблем в Бакдене был в те годы Оуэн Диккенс, добросовестный, судя по всему, полицейский, молодой еще и, похоже, достаточно амбициозный. Неженатый, кстати. На почте, что и сейчас расположена на перекрестке Глеб-лейн и Мейнор-гарденз, работала некая Дженнифер Поллард, девятнадцатилетняя девица, о которой ходили слухи, будто она раздавала авансы многим молодым людям в деревне, но никому на самом деле не обломилось, потому что была Дженнифер строгих нравов, и как эти две черты характера могли сочетаться в одном человеке, одному Богу известно. Впрочем, от женщин, особенно молоденьких, можно ожидать всякого.
   Ухаживал за Дженнифер и кэп Манс Коффер. Почему кэп – никто сейчас не скажет, похоже, он действительно служил когда-то во флоте, вышел в отставку и купил домик в Бакдене. Когда это случилось, было Кофферу под пятьдесят. Как-то утром молочник, оставляя бутылку на крыльце, обнаружил и вчерашнюю, стоявшую там, где он ее поставил. Понятно, это показалось странным, и молочник принялся стучать в дверь, а потом колотить изо всех сил. Никто не ответил, и молочник сообщил о своих подозрениях в полицию. Диккенс прибыл на место с двумя констеблями, стучал, заглядывал в окна – кончилось, короче говоря, тем, что дверь взломали и обнаружили кэпа в спальне. Он лежал на полу за кроватью (потому его не видно было из окна), и в груди у него была рана – чуть ниже левого соска. Крови натекло много, врач сказал впоследствии, что кэп умер от потери крови, и, если бы его вовремя обнаружили, то остался бы жив, поскольку сама рана, несмотря на угрожающее расположение, была не особенно опасной, ибо не задевала ни одного жизненно важного органа.
   Убийство – событие для Бакдена экстраординарное.

Далее читайте в книге...

ВЕРНУТЬСЯ