Миссия Поиск Журнал Кино Книжный магазин О магазине Сообщества Наука Спасибо!

Декоративные растения в Барнауле цветы sredi-cvetov.ru/composition.

Поиск:

А	Б	В	Г	Д	Е
Ж	З	И	Й	К	Л
М	Н	О	П	Р	С
Т	У	Ф	Х	Ц	Ч
Ш	Щ	Э	Ю	Я	А-Я

Уже с нами:

Журнал "Млечный Путь" № 3-2013 (6)

Литературно-публицистический журнал

    Оглавление:
   Повесть

   Л. Т. Фоули «Обременительное наследство» 4
   Рассказы

   В. Леденев «Вторжение» 78
   Ж. Свет «Еще одна осень» 99
   А. Бабич «Контракт» 107
   О. Бондарев «Раз овечка, два овечка...» 115

   Переводы

   В. Орлиньский «Станлемиан» 130
   Х. Грант «Пропавшая книга» 148
   Г. Хассон «Потерянная вечность» 164

   Эссе
   С. Лем «Звездная инженерия» 182
   Ф. Зорин «Родинка Венеры» 210

   Наука на просторах Интернета

   П. Амнуэль,Ю. Лебедев
   «”Мы готовы к любым сюрпризам”» 226

   Стихи

   Арс-Пегас 244
   В. Фадин 245
   О. Поляков 246
   Д. Плахов 248
   Д. Легеза 249

   Сведения об авторах 250

   Лукас Т. ФОУЛИ
   (1820-1878)

   ОБРЕМЕНИТЕЛЬНОЕ НАСЛЕДСТВО
   Перевод с английского: Татьяна Адаменко


   На самом деле историй всегда две – одну рассказывают, вторую слушают.

   Пролог

   Что-то мешало господину Леруа сосредоточиться на бумагах, которые он изучал. Вряд ли его мог отвлечь сонный равнинный пейзаж с черными пятнами домов, или ухабы на дороге, или подушки, плоские и бугристые одновременно или тонкое дребезжание оконного стекла. Господин Леруа давно свыкся с подобными мелочами и даже говорил, что в карете ему работается лучше, чем в кабинете. Возможно, все дело было в скучнейшем многословии самих документов, на сорока страницах утверждавших тот простой факт, что некто господин де Бенаж скончался, не оставив ни родственников, ни завещания; и что тем самым все движимое и недвижимое его имущество переходит в руки его супруги, мадам Сильвии де Бенаж. Скромная роль господина Леруа сводилась к тому, чтобы вычислить сумму налога на данное наследство. Совершеннейшая рутина… если бы не предыстория получения этого состояния, которую полгода назад трепали все бульварные газетенки Парижа.
   Господин Леруа поморщился, вспоминая заголовки: «Одержимый Синей бородой убил четверых своих жен! Подробнее об убийствах в замке Моро», «На маскараде убийца был в костюме Синей бороды, но никто ему не поверил!», «Безумец превратил потайную комнату в храм с телами своих жертв! Шесть женщин были отравлены и задушены», «Восьмую жену спасло любопытство! Монстр гнался за ней с мечом», «Синюю бороду убил его шурин!», «Тринадцать мумий в потайной комнате! Поиски тел еще продолжаются» или даже «Последнюю жертву он съел!».
   Возможно, именно эта крикливая глупость и отвлекала сейчас господина Леруа от работы, непрошено вторгаясь в его мысли. Читать про расходы на содержание замка, доходы с арендуемых ферм, лесопилен и текстильной фабрики, не вспоминая о том, каким именно образом это имущество оказалось в руках вдовы, было довольно затруднительно.
   В самом деле, как не прерваться, вспоминая статьи, в которых репортеры описывали ужас, охвативший молодую жену, когда она застала супруга коленопреклоненным перед высохшими телами своих предшественниц… сорванный со стены меч… вопли, угрозы разрубить ее на тысячу любопытных кусков, паническое бегство почти вслепую, задыхаясь… и спасительный выстрел.
   Но господин Леруа обычно держал свое воображение в узде, бульварных газет не читал и все свои силы отдавал работе.
   Его коллеги усомнились бы даже в самом факте наличия у него воображения и тем более удивились бы они, узнав, что Патрик Леруа когда-то был лично знаком с новоявленным Синей бородой.
   Господин Арно де Бенаж не был его старинным другом или родственником, но он был частью молодости Патрика Леруа. Они делили комнату, вместе изучали право и вместе состояли в веселом братстве Воздуха, братстве самых неимущих студентов Сорбонны.
   Господин Патрик Леруа по своему сумрачному и меланхоличному характеру звался тогда студент Ноябрь, а барон де Бенаж – студент Уксус. Бенаж получил свое прозванье вовсе не за кислый нрав, в пару Леруа – на самом деле двух менее схожих людей было еще поискать. Там, где Леруа спускался по лестнице, Бенаж съезжал по перилам, где студент Ноябрь зубрил, студент Уксус ухитрялся оказывать преподавателям неоценимые услуги, сводя в одной компании легкомысленных красоток и почтенных профессоров. Леруа наблюдал за весельем, развлекаясь на свой тихий лад, а Бенаж был в самом его центре, и, казалось, одна его улыбка способна превратить уксус в вино.
   Леруа невольно улыбнулся, вспомнив, как студент Уксус ухитрился накормить всю их прожорливую компанию, не потратив ни единого су. Это было не самым ярким подвигом студента Уксуса, но запомнилось ему почему-то больше всего. Они впятером шли по улице Сент-Онорэ, раздосадованные неудачей: в ломбарде отказались принять бюст Цицерона как медный, хотя студент Люка потратил на два су краски и старательно утяжелил полый внутри гипс. Рокочущая пустота в желудке становилась все громче.
   И тут студент Уксус заметил одиноко сидящего за столиком преподавателя латыни, мсье Тюрго. Это был желчный старик, терзавший невесть какое поколение студентов вокативами и аккузативами.
   – Сейчас он заплатит за наш обед, – сказал студент Уксус, и глаза его азартно загорелись. – Держитесь сзади и поддакивайте.
   И он мелким бесом подскочил к мсье Тюрго, рассыпаясь в восхвалениях, преподносимых тоном неповторимой искренности. Не переводя дыхания, он говорил о радости встречи – и раздражение постепенно сходило с лица преподавателя; а когда студент Уксус отозвался о книге, вышедшей из-под пера мсье Тюрго (все знали, что за публикацию он заплатил из своего кармана), в самых хвалебных выражениях, мсье Тюрго впервые за многие годы попытался улыбнуться. А потом студент намекнул, что эта встреча вовсе не была случайной, что они разыскивали «лучшего преподавателя Сорбонны» настойчиво и упорно.
   – Простите, что мы осмелились вас побеспокоить! – вел дальше студент Уксус. – Но мы не могли не поздравить вас с днем рождения, – проникновенно сказал он.
   – Виват! – гаркнули студенты.
   И он преподнес ему Цицерона, проводя весьма лестные параллели между ним и мсье Тюрго. В потоке поздравлений от остальных студиозов утонули слова мсье Тюрго о том, что до дня рождения у него, собственно, осталось больше месяца, и не стоило бы... Вскоре вся честная компания сидела вместе с ним и угощалась за его счет молодым вином и горячей ухой, и набивала карманы дармовым хлебом.
   Карета подскочила на очередном ухабе, и Леруа вернулся из прошлого в настоящее. Улыбка исчезла с его лица, вновь сменившись угрюмой задумчивостью. Леруа был далек от того, чтобы удивляться, каким образом отчаянный жизнелюб, оптимист, любимец женщин превратился в убийцу и сатаниста. Он старомодно верил (хотя никому не выдавал своей веры), что дьявола призвать к себе намного проще, чем об этом думает просвещенная публика. Он знал, что возможны любые перемены, в любом человеке есть зерна всех пороков, и на самом деле мы не знаем ни ближнего своего, ни себя.
   Этой мрачной философии его обучила сначала работа, а потом война – еще одна тема, о которой он предпочитал не распространяться, и не показывать ордена. Он пошел в армию, хладнокровно подсчитав свои шансы на смерть и найдя их вполне приемлемыми. Он хотел выяснить свои отношения со справедливостью. Служба в Италии должна была обогатить его – как и многих несколькими годами ранее. Но на западе, в Испании, дела пошли скверно, и полк перевели. И если бы оставили у границы, хотя бы северней реки Эбро… Нет, он попал в жуткую кастильскую молотилку без тыла и флангов. Испанцы резали их при первой возможности, и солдаты не оставались в долгу. Все свои ордена Леруа получил за то, что остался жив. Он видел, как многие сходили с ума, превращались в говорящих животных, видел как от человека оставалось только одно – умение ударить первым. Леруа отлично знал, что такая кровожадность в людях возникает от нужды или страха. Но Арно де Бенажу было совершенно нечего бояться. Богатый счастливчик, еще не старый, еще полный сил… Что заставило его так перемениться?
   Поэтому Леруа и настоял, чтобы поездка в замок Моро досталась именно ему, хотя легко мог бы поручить ее кому-нибудь из своих подчиненных. Отрешенно глядя в окно, он задавался вопросом, осталась ли в этой истории хотя бы малейшая тайна, способная вызвать к жизни его жажду справедливости, которая гигантским незримым ятаганом отмерит всем по делам их, – и смутное любопытство по мере приближения к замку становилось все сильней и сильней.

   Глава1. Домыслы

   Ноябрьский короткий день давно закончился, когда карета наконец добралась до Поммерэ. Она остановилась возле единственной в городке гостиницы – двухэтажного кирпичного здания с двумя нелепыми башенками.
   Леруа неловко выбрался наружу и вытащил свой багаж: небольшой, изрядно потрепанный дорожный сундучок и разбухший портфель для бумаг.
   – Господин Леруа? Это вы?
   Навстречу ему кинулся высокий молодой красавчик в пронзительно яркой ливрее.
   – Мне поручено отвезти вас в замок Моро, – сияя нагловатой улыбкой, сообщил кучер. Он рассматривал мсье Леруа, его тускло-коричневый сюртук, потерявший форму портфель откровенно оценивающе и едва заметным перемещением брови дал понять, что оценка эта не слишком высока.
   Под ответным взглядом мсье Леруа кучер растерялся, улыбка померкла. Но Леруа на этот раз не ставил своей целью смутить слишком бойкого юношу, он просто рылся в своей памяти, недоумевая, почему это двуцветная, несколько аляповатая желто-черная ливрея кажется ему такой знакомой. Причем знакомой опосредованно, он был уверен, что никогда не видел ее на человеке, так сказать, выпукло и объемно…
   На слове «объемно» его память вдруг сжалилась и показала ему небрежный набросок: подражание «витрувианскому человеку» да Винчи, только вписанный в круг мужчина был одет в желто-черную ливрею с пышным воротником…
   – Мечтаешь о прислуге? – спросил он тогда у студента Уксуса. В комнате, где книги расселись, как голуби, по всем поверхностям, а яблочные огрызки густо усеивали пол возле кровати, это прозвучало насмешкой, но Бенаж не обиделся. Закинув руки за голову и покачивая в воздухе носком сапога, он увлеченно принялся рассуждать о своей будущей роскошной жизни, в которой найдется место и ливрейным лакеям, карете, запряженной четверкой, и замку, где он расставит скульптуры работы Гудона, и будущему баронству.
   Студент Ноябрь выслушал немало таких монологов, в которых откровенность подогревалась алкоголем; но он чувствовал, что излияния студента Уксуса, несмотря на внешнее сходство, в корне отличались от прочих. Он не мечтал, он намечал будущие цели – и студент Ноябрь верил, что ему удастся хотя бы частично осуществить свои замыслы благодаря недюжинному деловому таланту и потрясающей работоспособности. Бенаж не скрывал, что юриспруденция – вовсе не его призвание, и, разобравшись, какие законы надо знать, чтобы успешно вести торговлю, он собирался уйти с курса. Леруа, от которого Бенаж своих планов не скрывал, это немного раздражало – он еще сохранял свои идеалы, и превращать сверкающую Фемиду в подсобную работницу торговли ему казалось неверным. Сам он полностью отдался изучению юриспруденции как лучшему, хоть и несовершенному способу урегулировать запутанные, нелогичные отношения между людьми…
   И совсем скоро он увидит осуществившуюся мечту Бенажа, так сказать, во плоти, – подумал Леруа. Может, секрет заключен именно в этом, в осуществлении мечты? Когда не о чем больше мечтать, каждый заполняет пустоту по-своему, переходя от простых способов к более извращенным. Леруа приходилось такое наблюдать.
   Нельзя сказать, что эти воспоминания скрасили Леруа дорогу, скорее, вызвали головную боль. Машинально он отметил, что карету ему прислали из самых лучших, с меховой полстью из волчьей шкуры и сиденьями, обитыми бархатом. Ткань еще не выцвела, и неестественно яркий малиновый цвет раздражал его постоянно слегка воспаленные глаза еще сильней. Он замигал, пытаясь прогнать сухую резь в глазах, и не сразу заметил, что за поворотом дороги перед ним в сумерках неясной массивной громадой наконец показался замок.
   По мере приближения к нему Леруа все отчетливей различал, что дом Синей бороды – это действительно замок, а не увеличенный в несколько раз элегантный особняк. Над дорогой возвышалась настоящая крепость, которая лет триста назад могла бы выдержать серьезную осаду. Никаких излишеств, простой прямоугольник с четырьмя зубчатыми, как пасть великана, башнями по углам.
   Крохотные окна-бойницы, в которые из-за непомерной толщины стен наверняка очень плохо проникало солнце, едва светились тускло-желтыми огоньками на сине-черном фоне стен, ничуть не смягчая общего впечатления.
   Вряд ли замок был так уж велик, но на фоне однообразного и тоскливого равнинного пейзажа он подавлял, как грозовая туча на горизонте.
   Но ворота были хорошо смазанными и довольно новыми, ажурной ковки, с не успевшими потускнеть чугунными розами, перевивающими редкие, изящно скрещенные прутья.
   Во внутреннем дворе стояла то ли разрушенная временем, то ли предназначенная под снос оборонительная башня. Когда-то в ней должны были сидеть лучники-смертники, выигрывая время для тех, кто находился в замке.
   Карета, аккуратно обогнула башню и остановилась у входа в одну из боковых галерей. Внутри, в холле, Леруа уже ждал управляющий, готовый показать ему комнату. Он рассыпался в улыбках и любезностях, между делом сообщив, что через полчаса в гостиной будет подан обед, и, если господин Леруа не слишком устал с дороги…
   Господин Леруа охотно согласился, ощущая как голод, так и любопытство.
   А увидев свою комнату, он понял, что его собираются принимать с «подчеркнутым гостеприимством», как он это называл. Его работа не была предназначена для того, чтобы вызывать у людей симпатию, поэтому обычно во время визитов его либо принимали как дорогого гостя, надеясь его умилостивить и замаслить глаз, либо с подчеркнутым пренебрежением, как чиновную крысу. Леруа давно не трогало ни то, ни другое, но комната ему понравилась. Со спальней был совмещен небольшой кабинет, обставленный, в отличие от спальни, строго и просто. Широчайший письменный стол, удобное на вид кресло, несколько гравюр, изображающих морские сражения – вот практически вся обстановка. Ничто здесь не отвлекало от работы, и помимо воли Леруа почувствовал расположение к хозяевам замка.
   Он вынул из сундука свой походный прибор для письма и аккуратно поставил на стол. Едва он закончил с разбором вещей, как в дверь постучали – это вернулся управляющий с приглашением на обед.
   После тускло освещенных коридоров гостиная едва не ослепила его сотнями свечей в изящных канделябрах. В узкогорлых расписных вазах красовались золотистые и пурпурные хризантемы. За накрытым кружевной кипенно-белой скатертью столом его ждали трое: двое мужчин и одна женщина.
   Старший из них сдержанно поприветствовал Леруа и представил ему остальных.
   – Добрый день, мы рады, что вы добрались благополучно. Я Шарль д’Эвре, это мой брат Жан д’Эвре и моя сестра Сильвия.
   Леруа отметил про себя, что фамилию сестры Шарль не назвал; он знал, что мадам де Бенаж подала прошение о возврате своей девичьей фамилии. Леруа рассматривал вдову так пристально, как это дозволялось правилами приличия, и его вовсе не удивило, что газеты опять все переврали. Мадам Бенаж ничуть не походила на юную сломленную Офелию.
   Ее возраст был ближе к тридцати, чем к двадцати, а в этом возрасте женщина обычно прекрасно знает, как себя подать, и мадам Бенаж исключением не была: ее платье из серебристого атласа с зеленой отделкой идеально подходило к чуть раскосым глазам цвета молодой листвы и подчеркивало фарфоровую кожу. В густых и блестящих черных локонах мягко сиял жемчуг.
   Роста мадам Бенаж была небольшого, всего около четырех футов десяти дюймов, и рядом со своими братьями выглядела хрупкой и миниатюрной, но отнюдь не сломленной. Это подтверждал и ее живой интерес к разговору.
   Шарль д’Эвре настойчиво расспрашивал господина Леруа о новинках театрального сезона в Париже.
   – Правда ли, что «Тайны Парижа» Эжена Сю собираются превратить в пьесу?
   Господин Леруа помедлил, собираясь признаться в своем полном равнодушии к театру.
   – Надеюсь, что нет, – улыбаясь, сказала Сильвия. – Книга была наивной и неправдоподобной, и вряд ли пьеса получится другой.
   – Если только в ней не сыграет Леметр, – возразил ее брат. – Он способен найти смысл и драму там, где ее не видит больше никто, и растрогать зрителей до слез. Я помню его в «Рюи Блазе»… – Шарль мечтательно вздохнул. – Париж притягивает к себе таланты…
   – Как и любая столица, – пожал плечами Леруа.
   Старший д’Эвре ожесточенно запротестовал, подчеркивая уникальность Парижа. В его голосе явственно слышалась ностальгия.
   «Любпытно, – подумал Леруа, – что же держит его здесь, в глуши? Возможность распоряжаться деньгами сестры?»
   Но от размышлений его отвлекла сама Сильвия:
   – Скажите, неужели король и в самом деле собирается открыть Пале-Рояль для публичного доступа? Неужели это возможно?
   – Дата открытия уже назначена, – подтвердил Леруа.
   Сильвия нахмурилась.
   – Но это просто отвратительно – впустить чужаков в свой дом, чтобы они глазели, оценивали, топтались там…
   – Думаю, король так и не привык к мысли, что он должен считать этот дворец своим домом. В конце концов, он тридцать лет прожил в английском коттедже… – ответил Леруа.
   – И все-таки… Его любовь ко всему английскому просто неприлична! Ведь он собирался понизить пошлины на английские товары, в том числе и уголь! Слава богу, что парламент его не поддержал и проголосовал за повышение! – горячо воскликнула Сильвия.
   Действительно, Сильвия как наследница лесопильных заводов де Бенажа была чрезвычайно заинтересована в том, чтобы основным топливом во Франции оставались дрова, а не более дешевый и практичный английский уголь. Пошлины, делающие его ввоз нерентабельным, были на руку всем французским дельцам – поэтому и повышались постоянно вопреки всякой логике.
   Леруа мимолетно удивился осведомленности мадам де Бенаж и ее интересу к коммерции, пока не поймал полный снисходительной гордости взгляд Шарля д’Эвре, брошенный им на сестру.
   «Понятно, с чьих слов она выучила этот монолог!» – усмехнулся про себя Леруа.
   Младший брат, Жан, с момента представления не сказал еще ни слова – его внимание целиком поглотил фазан. Оба брата и сестра были чрезвычайно схожи между собой как чертами лица, так и цветовым сочетанием черных волос и бледной кожи, но округлое лицо Жана выглядело несколько простоватым.
   Леруа обратил внимание, что за столом прислуживал тот самый лакей, что привез его в замок – очевидно, людей здесь не хватало.
   За десертом Жан наконец заговорил. Он посетовал на бесконечные ноябрьские дожди, которые лишают охоту всякого удовольствия.
   – А вы охотитесь, мсье Леруа?
   – Только за цифрами, – сухо ответил тот. При желании он мог бы прибавить, что после войны перестал считать убийство развлечением.
   В финале обеда старший д’Эвре пообещал прислать завтра к Леруа управляющего.
   – Любые вопросы, любые бумаги, – подчеркнул он.
   – Жду его завтра с утра, – кивнул Леруа. – Благодарю вас за прекрасный обед и приятное общество.

   * * *

   Леруа не ожидал такой церемонной торжественности и холодной роскоши – утром лакей пригласил его в совершенно другую столовую.
   Пара лакеев в аляповатых ливреях и напудренных париках у входа. Китайский фарфор на столах и серебряные приборы. Фарфоровые же канделябры, украшенные тончайшими, невероятно хрупкими на вид фарфоровыми цветами и эбеновое дерево в интерьере.
   На стенах висели изящные рисунки по шелку в простых черных рамах.
   Отовсюду в столовой будто выпирали кромки и углы, полускрытые белым цветом. Лакеи, заканчивая сервировку стола, ходили неслышными тенями.
   – Доброе утро, мэтр Леруа, – поприветствовала его хозяйка, появляясь из другой двери. – Такой порядок завел муж. Все выходят чуть раньше, чем полагается, и смотрят, как на столе возникает еда.
   – Он так разогревал аппетит? – догадался инспектор.
   – Именно. Причем в эти минуты с ним было лучше не разговаривать. Прошу к столу.
   Шарль и Жан подошли как раз вовремя.
   – Много ли времени займет оформление бумаг? – Жан д’Эвре задал вопрос раньше, чем Леруа успел совладать с первым куском вальдшнепа. Мадам Бенаж только вздохнула и подняла глаза к небу. Инспектор и вечером заметил, что братец простоват – еще немного и дураком бы назвали – но только сейчас понял, зачем его здесь держат. Такой всегда задаст правильный вопрос, избавив от лишних церемоний.
   – Мадам, – минуту спустя обратился он к хозяйке замка, – оформление наследства, фактически, завершено. Я здесь, как и писал вам, только для того чтобы взять казенную долю, виноват, долю его величества. Максимум неделю я буду отнимать ваше время, и то, по мере сил стану незаметен.
   – Превосходно, мэтр Леруа, – Сильвия взялась за бокал, – рутинные вопросы вы сможете обсудить с нашим управляющим Жанно, если что-то сложное, то милости прошу ко мне, теперь финансовые дела веду я.
   Леруа чуть заметно кивнул. Его ожидало участие в крошечной драме по предложению взятки. Вот почему так трудно было получить это дело, и потому же хозяева замков готовы были приглашать инспекторов к себе, а не ехать в Париж. Столичные взятки всегда были больше.
   Оскорбляло ли это чувство справедливости инспектора? Он и сам не всегда был уверен.
   – Мадам, позвольте выразить восхищение… За полгода вы не уронили ни одного предприятия из тех, что оставил вам супруг.
   – Арно мне ничего не оставлял, мэтр Леруа. Наверняка он все бы забрал с собой в могилу, но как вы удачно выразились, «уронил» по дороге. Вы наверняка слышали…
   – В основном читал…
   – Он погнался за мной с секирой и убил бы, но, по счастью, его застрелил Шарль.
   – Прямо здесь и пристрелили, – Жан показал пальцем, где именно.
   – А что слышно в Париже о компенсации эмигрантам? – Шарль решил сгладить впечатление от неотесанности брата. И вопрос был не чета хождению публики в Пале-Рояль, выдавая осведомленность совершенно иного уровня.
   – Все еще в дыму неопределенности, мсье д’Эвре. С одной стороны, король желает сгладить воспоминания о прошедших неудачах дворянства…
   Леруа заметил легкое напряжение в глазах Сильвии, но «неудачи», это было самое мягкое из возможных слов.
   – С другой стороны есть финансы государства. Они вопиют…
   – Когда это казна не кряхтела? – удивился Шарль.
   – Вопиют, мсье д’Эвре, вместе с казной еще многие люди.
   – Тогда мы будем ждать решения его величества, – вмешалась мадам Бенаж.
   – Разумеется.
   – Да, и еще одно, нас многие просили показать комнату и статуи, в которых мой супруг держал тела…
   Леруа молчал.
   – Чтобы не было таких… бестактных вопросов, мы избавились от всего, что имело отношение к делу. Комната замурована, статуи уничтожены.
   Собственно, на этом разговор был и закончен. Завтрак съели, и Леруа откланялся.
   Его симпатия к мадам Бенаж, как ни странно, только укрепилась – предприимчивая и жизнерадостная женщина. Каким же дураком был Арно.
   Пора было идти к документам.

   * * *

   Незадолго до полуночи Леруа пробирался по коридорам замка, упорно разыскивая библиотеку. Изжеванный до последнего волоконца управляющий вряд ли предполагал, что инспектор отправится куда-нибудь, кроме собственной комнаты, но Леруа пока не чувствовал усталости. Он был почти разочарован, работа оказалась куда проще, чем он предполагал: что более ранние документы, с подписью де Бенажа, что более поздние, с подписью его вдовы, содержались в похвальном порядке и не скрывали в себе никаких манипуляций с законом. Или, вернее, – поправил себя Леруа, – для того, чтобы выявить эти манипуляции, понадобилось бы куда больше времени и сил, чем это входило в его обязанности. У него не было такого желания – ему нравилось, как мадам де Бенаж заботилась о процветании своего поместья и своих предприятий, не забывая при этом о работающих на нее людях.
   Если судить только по этим документам, то они были идеальной парой, – лениво подумал Леруа... – Безусловное родство душ… Редкое для женщины деловое чутье… Просто удивительно… Или все намного проще? Ее брат, бесспорно, очень неглуп…
   Так, за размышлениями, он едва не пропустил вход в библиотеку, несмотря на то, что высокую арку входа с двух сторон подсвечивали газовые фонари. Леруа вошел и оказался на галерее, вторым этажом опоясывающей просторный зал. В центре, куда сходились все узкие тропки между стеллажами, был виден мягкий, приглушенный свет – и Леруа отправился к нему, стараясь шагами и покашливанием предупредить о своем появлении.
   – Мадам Сильвия? – на полпути спросили его неуверенным старческим голосом.
   – Нет, нет, – поспешил отказаться Леруа. Он обогнул стеллаж и оказался перед широчайшим столом, заваленным книгами, каталожными картами, записными книжками и тетрадями. Лампе с оранжевым абажуром и угрожающе зависшему на краю стола массивному кофейнику едва хватало места среди бумаг. Сидевший за столом старичок поднялся навстречу Леруа, поспешно меняя одни очки на другие.
   – Добрый вечер, ээ… сюда никто обычно не заходит, кроме мадам Сильвии, а вы, наверное, ее гость?
   – Не вполне, – Леруа почему-то смутился под мягким рассеянным взглядом старика. – Меня зовут Патрик Леруа, я инспектор финансов. Гощу тут по вопросам наследства.
   – А, вся эта волокита? – старик склонил голову набок, рассматривая его с доброжелательным любопытством, словно китайский иероглиф или арабский манускрипт. – Не слышал о вашем приезде, впрочем, ничего удивительного, я здесь сам по себе… Кристоф Герье, рад знакомству.
   Пожалуй, старик не кривил душой – в отличие от всех остальных обитателей замка, его ничуть не интересовала должность Леруа, он был рад неожиданному посетителю его драгоценной библиотеки.
   – Вы не торопитесь? – робко спросил мсье Герье.
   – Нисколько. Разрешите составить вам компанию?
   – Разумеется! Присаживайтесь, пожалуйста, здесь очень удобные кресла... – хлопотал старик. – Откуда-то из книжных стопок он выкатил угрожающе поскрипывающий сервировочный столик и переставил на него серебряный кофейник.
   – Вот! Я угощу вас отличным кофе!
   С тревогой пощупав бок кофейника, он облегченно вздохнул:
   – Еще горячий… Вот моя чашка… – на столике появилась скорее большая, чем изящная фарфоровая чашка с надбитым краем. – А вам… вам я сейчас найду. Где-то она была, точно, вторая чашка… Сейчас, сейчас… Где же она?
   И мсье Герье пустился в поиски по всему столу, но чем дольше он ее разыскивал, тем больше становилось ясно, что вторая чашка существует только в воображении отшельника.
   – Благодарю вас, мсье Герье, но кофе я не люблю, – соврал Леруа. Мсье Герье остановился.
   – Как? Неужели вы предпочитаете чай, эту грязную водицу англичан?
   Леруа виновато развел руками, признаваясь в извращенности своих вкусов.
   – А вы не читали случайно памфлет депутата Шайе, где он утверждает, что потребление чая уничтожит наш национальный характер и превратит нас в холодных пуритан? – улыбаясь, спросил Герье.
   – Как же, читал, – улыбнулся в ответ Леруа. – Депутату Шайе, который торгует кофейными зернами, простительно иметь такие взгляды.
   Герье довольно рассмеялся.
   – Вы надолго приехали? – спросил он, меняя тему беседы.
   – Неделя, может больше, но вряд ли. Задание у меня простое, а мадам Бенаж содержит все документы в идеальном порядке. Для женщины просто удивительно! – озвучил Леруа свои недавние рассуждения.
   – Мадам Сильвию обычной женщиной назвать трудно, – уверенно заявил мсье Герье. – Представьте себе, она научилась читать в пять лет, причем совершено самостоятельно!
   – Вы так давно здесь работаете? – Леруа был искренне удивлен. Если он верно запомнил (а память обычно не подводила его даже в самых несущественных мелочах), то Кристоф Герье был принят на должность библиотекаря вместе с остальными слугами, всего четыре месяца назад.
   – Это смотря как считать, – попытался скаламбурить Герье. – Или совсем недавно, или очень давно.
   Старик замолчал, растягивая удовольствие от беседы, интригуя гостя. Леруа, естественно, попросил его объяснить.
   – Тридцать лет назад я тоже работал здесь. Тогда замок принадлежал деду мадам Сильвии, графу д’Эвре.
   – Этот замок когда-то принадлежал семье д’Эвре? – непритворно удивился Леруа. Он знал, что нынешняя хозяйка замка родом из обнищавшей местной знати, но о том, что до Революции замок принадлежал именно ее семье, он даже не догадывался. Впрочем, незнание его было простительным: ему не было нужды выяснять историю предыдущих владельцев замка. Для его работы главным было то, что Арно де Бенаж владел им на законных или, вернее, узаконенных основаниях. Все же мысленно Леруа упрекнул себя за недостаток дотошности.
   – Да, с момента постройки. Четырнадцатый век! Был пожалован барону Филиппу д’Эвре по прозвищу Железнобокий. Была довольно мрачная история, еще при одиннадцатом Людовике – к королевскому домену как раз присоединяли Пикардию, и надо было казнить тех, кто помнил о вольностях Амьена, а заодно и нескольких наследников… Молодой Филипп не довел дело до казни и обошелся кинжалом. После чего ко двору не попал, но Всемирный Паук дал ему этот замок.
   Паук? Какой Паук? Ах, да, это прозвище… Подробности из школьной истории с трудом всплывали в памяти юриста, Леруа не мог похватать той же любовью к прошлому во всех его деталях.
   – Замок всегда переходил по прямой линии, – горделиво продолжал Герье. – Мадам Сильвия еще ребенком приезжала сюда вместе с братьями – барон хотел видеть внуков…
   – А их отец? – вскользь поинтересовался Леруа.
   – Отец… я редко его видел. Он выбрал Париж, – недовольно признал Герье. – Он не любил ответственности. Предпочитал быть гостем, а не хозяином. В Париже ему жилось легко и весело, никто на него не давил, а требовали только одного – быть очаровательным. Это у него хорошо получалось… – снова улыбнулся старик. – Его старший сын очень на него похож внешне, но характер у него все же не тот.
   – А мадам Сильвия?
   – О, она обожала этот дом, побывала везде, от крыши до винных погребов. И в библиотеку ко мне приходила не за сказками… как вы думаете, что она потребовала в первый же раз? Семейную хронику д’Эвре. Сидела, целиком поместившись в кресле, и разбирала старофранцузский… Помню, как она любила своего деда, – поток воспоминаний окончательно увлек старичка, Леруа оставалось только сидеть и слушать.
   – Могла часами сидеть у барона в кабинете, и он с ней даже советовался – в шутку, конечно, но для десятилетнего ребенка она была очень рассудительной… А я научил ее и ее брата играть в шахматы.
   – Жана? – уточил Леруа.
   – Нет, конечно же! – хмыкнул мсье Герье. – Старшего, Шарля. У него блестящий ум, математический… я слышал, потом, в Париже, он шахматам предпочел покер и почти всегда выигрывал. Но здесь, – старик обвел рукой библиотеку, – они играли в шахматы – со мной и друг с другом.
   – И как же играла мадам Сильвия? – полюбопытствовал Леруа.
   – Меня она побеждала в семь партиях из десяти, а с Шарлем почти на равных… Он все-таки играл чуть лучше. Но ему здесь не нравилось, он хотел домой, в Париж… поэтому любимицей барона была Сильвия… Но тут произошла эта… трагедия… – старик внезапно замолчал и принялся вытряхивать из кофейника последние капли себе в чашку.
   Леруа сообразил, что под трагедией старик подразумевал Революцию. Теперь мсье Герье опасался реакции своего собеседника, слишком хорошо помнил времена, когда за симпатию к аристократам платили самой полновесной монетой – головой.
   – А что же случилось с семьей после Революции? – спросил Леруа максимально нейтрально.
   Герье допил свой кофе и тревожно всмотрелся в собеседника, но желание вспомнить прошлое оказалось сильнее его подозрительности.
   – Когда начались беспорядки, их отец запретил вывозить детей из провинции. А сам не пережил девяносто третьего года…
   Когда барон узнал о его смерти, то с ним случился удар, он потерял дар речи. Потом еще один, когда пришли конфисковывать замок. Слава богу, до этого он успел спрятать Сильвию, Шарля и Жана на ферме. Их каким-то чудом не тронули все то время, пока царил хаос… Все же здесь, в провинции, всегда было спокойней. Несколько лет замок был полупустым – его изрядно пограбили, но потом выкупил некий Матло, торговец хмелем, который почти сразу погиб. Словом, почти до конца Директории мы существовали тут, приживалками понятно, во флигеле, и я надеялся, что все утрясется. Потом прибыл этот лотарингец, не хочу его даже вспоминать… Словом, я тогда был вынужден уехать к родственникам, в Арль, но продолжал переписку кое с кем, и потому знал, что замок Моро купил какой-то очередной нувориш. Месяца за три до коронации императора.
   – Вам писали о том, что здесь происходило?
   – Я знал, что смерть своей первой жены он выдал за несчастный случай. Якобы она пошла конюшню, конь неожиданно взбесился и размозжил ей копытом череп. Они оба тогда только приехали из Парижа, никто их не знал… посудачили и забыли. Во второй раз, а это было уже в десятом году, он женился на здешней девушке, Антуаннете де Ризо, подруге мадам Сильвии, кстати. Она слыла девушкой нервной, экзальтированной, любила поговорить о прелестях смерти, читала нелепые стихи этих новомодных поэтов... Говорили, она очень переживала, что никак не может родить мужу наследника. Постепенно отдалилась от всех, устраивала прилюдно бурные сцены… поэтому, когда она умоляла своих родителей забрать ее из замка, говорила, что дом сводит ее с ума, а муж хочет ее смерти, они решили, что у их дочери серьезное нервное расстройство. И через два года после их свадьбы она повесилась. Ее тело висело на кресте Христа Спасителя в здешней часовне. Все решили, что это самоубийство. Часовню, естественно, закрыли, – в скобках заметил Герье. Он взглянул на Леруа, чтобы определить, какое впечатление на него производит рассказ, и, видимо, остался доволен. Вздохнув, он продолжил: – Потом де Бенаж привез в замок еще одну женщину, – здешнему обществу он ее, разумеется, не представлял, но все знали, что у него живет редкостная красавица. Говорили, что она была оперной певицей, пела ведущие роли в каком-то захудалом театрике, пока он ее не услышал и не увез. Все ждали, сумеет ли она его окрутить, или нет… служанки рассказывали, что он задаривал ее драгоценностями, мехами, подарил личный экипаж, и она часто выезжала кататься по парку в одиночестве… И когда она исчезла, все решили, что она просто от него укатила, прихватив драгоценности.
   После этого он надолго уехал в Париж и привез оттуда своего личного помощника и сделал его управляющим в замке. Постепенно поползли слухи… Никто ничего не знал определенно, но шептались, что обязанности этого помощника состоят в том, чтобы привозить в замок красивых девушек… сплетничали, что в часовне, где повесилась его жена, происходят оргии в садистическом духе и проводятся ритуалы черной магии… Он скупил все книги маркиза де Сада, – негодующе сообщил старик. – Они и сейчас здесь стоят, все же это книги, очень дорогие книги… Рука не поднимается выбросить, а спрашивать у мадам Сильвии разрешения, напоминать ей о том, что она пережила, я не хочу… Вот они, на той полке! – старик махнул рукой куда-то влево. – Все разрезаны, прочитаны… Я слышал, в часовне и подвале потом нашли старые пыточные приспособления…
   Но тогда это были только слухи, – заключил Герье. – И когда он сделал мадам Сильвии предложение, ей даже завидовали… Хорошо, что она прожила с этим чудовищем совсем недолго.
   – Правда? – удивился Леруа. Учитывая возраст мадам де Бенаж, он думал, что она пробыла замужем не меньше пяти лет.
   – Да, всего полтора года…Вы наверняка знаете, что его застрелил Шарль, когда он погнался за мадам Сильвией с алебардой. В комнате нашли четыре отрубленных головы и отдельно тела, сложенные в непристойных позах. Им так и не удалось придать достойный вид для погребения…
   – Значит, тел было всего четыре, – пробормотал себе под нос Леруа. – А я читал про тринадцать. – Но, взглянув на старика, он понял, что обидел его своим бестактным замечанием, и поспешил извиниться.
   – Что здесь было потом – чудовищно! Но мсье Гийом, правда старался быть деликатен, но от репортеров, этих шакалов, такого не дождешься. Просто чудо Господне, что пережитое ее не сломило, что она сумела взять себя в руки. Ее спасла любовь к дому. Она занялась его ремонтом и переустройством, спустя пятнадцать лет отыскала меня, предложила должность, – расчувствовался старик.
   Леруа негромко кашлянул.
   – Скажите… Мне приходилось читать, что Арно де Бенаж был одержим. Одержим духом Жиля де Рэ…
   – Полная чушь! – безапелляционно заявил старик. – Бенаж, конечно, был сумасшедшим, и жаль, что его не посадили вовремя в госпиталь, как это похотливое чудовище, де Сада! Он заслуживал того, чтобы при жизни оказаться в аду, рядом с сумасшедшими, убийцами и венерическими больными! Но вся его одержимость духом де Ре высосана репортерами из пальца, на том хлипком основании, что незадолго до своей смерти он выкрасил для маскарада бороду в синий цвет, – неожиданно спокойно закончил Герье. Долгая тирада, по-видимому, утомила его.
   – Ваша убежденность основывается только на этом?
   – А вы верите в одержимость? – задал встречный вопрос Герье.
   – Не знаю, – честно ответил Леруа. – Я верю в Бога и, следовательно, должен верить в дьявола и его подручных. Однажды я был в церкви, и во время мессы женщина рядом со мной рухнула на пол и забилась в судорогах, а когда к ней подбежал священник, дико завопила: «Отойди от меня!»
   – И что с того? – скептически спросил Герье.
   – Голос был мужским. Мужской баритон из уст юной девушки, довольно приятный, изрыгающий богохульства, которые я даже от своих солдат не слышал.
   Герье молча пожал плечами.
   – Не знаю, не знаю… Но одержимость именно духом де Рэ, как я уже говорил, полная чушь!
   – Почему вы в этом так уверены? – удивился Леруа.
   – Дело в том, что я сейчас занимаюсь историческими изысканиями… хочу написать книгу о роде д’Эвре, и мадам Сильвия меня в этом очень поддерживает… Так вот, род д’Эвре и род де Рэ имеют общие корни, и Жиль де Рэ был родным дядей супруги седьмого барона д’Эвре. После такого открытия, разумеется, я заинтересовался личностью Синей бороды и подробностями судебного процесса над ним, и выяснилась масса вопиющих несообразностей.
   – Например? – заинтересовался инспектор.
   – Начнем с мелочей. – Глаза Герье за стеклами очков азартно заблестели, было видно, что старик сел на своего любимого конька.
   – Во-первых, у Жиля де Рэ было не семь жен, а всего одна, некая Екатерина де Туар, которая пережила его на тридцать с лишним лет. Во-вторых, судя по всем прижизненным портретам, его борода была не синей, а светло-русой. В третьих, все признания де Рэ были вырваны у него под пыткой. А в-третьих, – и это действительно важно! – тела жертв исчезли таинственным образом, или, точнее, их никто не видел. Нет никакой информации о похоронах ста сорока детей, нет их могил ни на одном их кладбищ. Где же они? – риторически спросил Герье. – Я думаю, что ответ становится ясен, если приглядеться к судьям. Вы знаете, кто были судьями на том знаменитом процессе?
   Леруа отрицательно качнул головой.
   – Нантский суд, разбиравший «дело» бывшего соратника Жанны д'Арк, находился на содержании английских захватчиков, которые отправили на костер Орлеанскую деву. Естественно, они ненавидели де Рэ за его отчаянные попытки спасти Жанну… Церковники, входившие в состав суда, были должниками Жиля де Рэ. И, в довершение всего, на его обширные владения позарился герцог Бретани Жан V. Он их и получил после казни барона.
   – И ведь это я излагаю вам вкратце, молодой человек, очень вкратце! – Герье сбился на профессорский тон, очевидно, какую-то часть своей жизни ему довелось побыть преподавателем. – А ведь это все задокументировано! И там, где говорится о преступлениях Жиля де Рэ, напротив, никаких убедительных документов нет. Только признания под пыткой и показания сомнительного колдуна Прелати и старухи Меффрэ, которые якобы поставляли Жилю детей. Их обвинили в пособничестве дьяволу, а после того, как они дали показания – как вы думаете, что с ними сделали?
   – Сожгли? – предположил Леруа.
   – Нет! – довольно улыбнулся Герье. – Их не сожгли, не повесили, не посадили в тюрьму… их просто отпустили! Балаган, разве тут могут быть сомнения? – торжествующе спросил он.
   – Достаточно убедительно, – пробормотал Леруа, на глазах которого разрушился один из самых знаменитых мифов Франции.
   – Вот! К чему я, собственно, клоню? – библиотекарь становился, словно потеряв на мгновение нить своих рассуждений.
   – Я надеюсь, теперь вы понимаете, почему я не верю в одержимость именно духом Синей бороды? – спросил старик и тут же, не дожидаясь ответа, добавил: – Потому что Синей бороды и не существовало никогда! Право, вокруг достаточно человеческого гнусного безумия, чтобы взваливать вину на потусторонний мир, – устало закончил Герье.
   – Уверен, ваши изыскания, когда вы их опубликуете, станут сенсацией, – искренне заверил его Леруа.
   – А я в этом не так уверен, – погрустнел Герье. – Я уже старик и знаю, что люди охотней верят в зло, чем в добро… Боюсь, моя книга ничего не изменит… И захотят ли они вчитываться?
   – Я вас утомил? – встревожился Леруа.
   – Нет-нет, что вы! Это я вас утомил, спасибо, что выслушали старика!
   – Однако время уже позднее, я вас задержал, – огорченно заметил Леруа. – Позвольте, я возьму книгу на ночь?
   – Да, конечно, выбирайте! – поспешил согласиться Герье. – Может, вы придете завтра вечером побеседовать? Я был бы очень рад, сейчас редко встретишь настолько внимательного собеседника…
   – Если у меня будет время – с удовольствием, – отозвался Леруа.
   Старик-библиотекарь укатил столик в свой закуток.
   Леруа будто бы стер легкую улыбку с лица. Герье, бесспорно, хороший человек, и приятно было бы иметь такого в соседях, но, как и всякий обыватель, он слишком легко принимал за истину полуправдивые сплетни из третьих рук, ничего на самом деле о происходящем не зная. Разве что четыре вместо тринадцати…
   Леруа внимательно посмотрел на книжные полки. Герье пытался поддерживать порядок, но ему, очевидно, не хватало сил, а слугам – желания соваться в его пыльное царство. Только на одной полке в нижнем ряду, резко выделяясь среди прочих, золотились совсем новые переплеты… Леруа осторожно, щадя колени, присел рядом с полкой, пробежался кончиками пальцев по названиям… Так и есть: «Жюстина», «120 дней содома», «История сношения человека с дьяволом», «Диалог священника с умирающим», даже почему-то немецкий «Молот ведьм» в новейшем издании. Помедлив, Леруа вытянул с полки «Жюстину».
   – Выбрали что-нибудь? – раздалось сзади вежливое покашливание. Библиотекарь смотрел на Леруа, сложив руки на груди и склонив голову набок, как остроносая птица; выпуклые линзы очков мешали понять выражение его лица.
   – Еще нет, – Леруа медленно распрямился, пытаясь скрыть смущение. Он понимал, что Герье мог расценить его поступок только как проявление самого низменного любопытства, того самого, с которым толпа глазеет на казни, а буржуа листает воскресный выпуск в поисках убийств, грабежей и насилия и, разумеется, жаждет подробностей.
   Наугад Леруа взял с ближайшей полки томик поэзии и попрощался.
   – Доброй ночи, мсье Кристоф.
   – Доброй ночи, мсье Леруа. Рад был с вами побеседовать! Может, зайдете завтра? Или послезавтра? Я постоянно здесь…
   – Как только появится свободное время – обязательно, – пообещал Леруа и наконец удалился.
   Недоумение, ничем не выдаваемое внешне, царило в его душе, когда он возвращался в свою комнату. Леруа и сам когда-то, довольно давно, прочитал одну из книг де Сада, кажется, «Жюльетту», соблазнившись отзывами, по которым эта книга «ниспровергала устои» и, окажись она в свободном доступе, как ее героиня, могла бы «разрушить всякие моральные нормы». Прочитав, Леруа нашел книгу скучнейшей порнографией; описание оргий напомнили ему вялотекущий химический процесс, в ходе которого все меняется, но из одного непонятного вещества появляется другое, такое же непонятное. И Бенаж, весельчак и щеголь Бенаж, нашел в этом какой-то источник вдохновения, свою Иппокрену злодейства? Не он ли когда-то заявлял студенту Ноябрю, что «мне скорее изменит рассудок, чем хороший вкус!» Судя по его любимым книгам, ему одновременно изменил и тот, и другой.

   * * *

   Невнятным серым утром, когда Николь пришла открыть шторы и принести кофе, Леруа уже давно не спал. Сидя за письменным столом, он сосредоточенно изучал предоставленные ему документы. Он не тратил времени на то, чтобы записывать производимые им математические действия; как шахматный автомат Кемпелена, он сразу выдавал результат.

Далее читайте в журнале...

ВЕРНУТЬСЯ