Мое детство и юность прошли в славном городе Ленинграде, в коммунальной квартире в доме номер 24, что на Синопской набережной, между мостом имени Александра Невского и Охтинским. Надо сказать, что квартира у нас была сравнительно небольшая – всего три комнаты. В одной из них жили мы: мама, папа, бабушка, дедушка и я. За стенкой жил Николашка – пьяница, дебошир и антисемит. Когда он был трезвый, с ним еще можно было разговаривать, но нажравшись русского народного напитка превращался в злобное животное, которое стучало стулом в тонкую перегородку, разделявшую наши комнаты, и кричало из-за стены: «жидовня!» Причем происходило это, как правило, ночью, когда все спали. Мои бабушка, дедушка, папа и мама знали, что власть в СССР принадлежит народу (русскому народу), а значит, не нам, поэтому терпели все выходки соседа и молчали.
В комнате, расположенной напротив нашей, жила старушка, одинокая еврейка Рахель Исаковна. В годы войны она работала главным врачом-эпидемиологом Фрунзенского района. На ее паек жила вся ее семья – отец, мать, братья и сестры. Разумеется, они тоже работали, как могли, но их пайки, по сравнению с ее, были мизерными. Рахель Исаковна так и не вышла замуж, всю жизнь прожила одна и единственной радостью для нее были книги. Их семья была большой и занимала все три комнаты нашей квартиры, и только когда племянник Рахели Исаковны женился, они решили разъехаться. Одну комнату они поменяли с моими дедушкой и бабушкой (родителями отца), а другую – с Николашкой. Так на Синопской появились Добрушины и Раздолбалов. Потом мой папа женился, а еще через год родился я. Внучатая племянница Рахели Исаковны – Лидочка, жившая до них в этой комнате, подружилась с моими родителями, а с моей мамой даже потом работала в одной школе – мама преподавала там физику, а Лидочка химию и биологию. Лидочка и ее брат Александр часто приходили к нам в гости. Дом, в котором мы жили, был очень старый. Построен он был купцом Калашниковым еще в 19 веке. Поговаривали, что убегая от большевиков, купец спрятал где-то в доме клад. И в самом деле, под нами, на втором этаже, во время ремонта нашли сейф, встроенный в стену. Но он оказался пустой. Лидочка рассказывала, что когда она была ребенком, тоже пыталась отыскать спрятанные сокровища Калашникова – обстукивала все стены квартиры и даже знала, где были «пустоты». Скорее всего, в этих пустотах и было пусто. Но, кто знает?..
Когда мне исполнилось три годика, дедушка и бабушка, наконец, съехали от нас – они построили двухкомнатный кооператив и теперь жили далеко – в Купчинском районе, на улице Софийская. Так как у нас в квартире не было ни душа, ни ванной, мы ходили мыться в баню. Но теперь мы иногда ездили к бабушке и дедушке на метро и на автобусе, и я там мог принять ванну. Это был настоящий праздник – поплюхаться в теплой воде с мыльницами-корабликами и пробками-солдатиками.
Между тем, жизнь шла своим чередом.
Я подрастал, родители работали, Николашка пил и буянил.
Чтобы я не очень мешал, мама меня отводила к Рахели Исаковне. Старушка меня очень полюбила и с удовольствием проводила со мной время, читая мне сказки и рассказывая разные занимательные истории. После, когда я стал старше, эти сказки ей рассказывал уже я: переработав полученную информацию, я сам начал сочинять. Это была бесконечная история про Женьку (меня), Бимку (мою вымышленную собаку) и Дюймовочку, а также злобных «апиратов» (пиратов) с которыми Женька, Бимка и Дюймовочка сражались.
Мое повествование длилось часами. Мы сидели на диване в комнате соседки, я увлеченно рассказывал свою эпопею, а старушка под звук моего голоса медленно засыпала. Когда она начинала «клевать носом», я толкал ее в бок локтем и кричал:
- Исаковна, не спи!
Она просыпалась, и «пытка» Дюймовочкой продолжалась...
Кода терпение старушки иссякало, она шла на кухню, где моя мама готовила обед, и говорила жалобным голосом:
- Евочка, дорогая! Я очень люблю вашего Женечку! Он очень хороший мальчик! Но, ради Бога, уложите его спать!
Тогда моя мама приходила за мной и говорила:
- На сегодня все! Пора спать!
Я прекращал повествование (на самом интересном месте!) и безропотно шел в постель. Я был послушным ребенком.
У Рахели Исаковны в комнате был старинный белый камин, а на нем – не менее старинные каминные часы, доставшиеся ей по наследству от отца. В двадцатые годы, сразу после Октябрьской революции, ее отец работал главным инженером Путиловского завода. Он был высокообразованным человеком, прекрасным инженером, настоящим специалистом, которые ценились тогда на вес золота. Так как в двадцатые годы в России была гиперинфляция, то деньги ничего не стоили. Поэтому зарплату на заводе выдавали вещами. Вот отец Рахели, Исак Абрамович Розенберг за отличную работу на благо Советской Власти и народа получил подарок от завода – эти часы. Часы, видимо, были конфискованы большевиками у кого-то из «буржуев» и теперь нашли себе нового хозяина в лице советского еврея-интеллигента. Часы были большие, тяжелые. Сделанные из литой бронзы, они изображали скульптуру богини истории Клио, которая возлежала на кушетке, опершись о большую тумбу, и читала книгу. На тумбе стояла еще стопка бронзовых книг, а внутри тумбы, как раз и были сами часы – эмалированный белый циферблат с синими римскими цифрами и резными бронзовыми стрелками – часовой и минутной. Разумеется, часы были механическими, с пружинами, шестеренками и маятником, но весь механизм был спрятан внутри. Чтобы для маятника было место, часы устанавливались на подставку из горного малахита. Во время войны они тоже стояли на каминной полке. Однажды, во время налета фашистской авиации, в соседний дом попала авиабомба. Наш дом тряхнуло, и часы с полки упали на пол. Малахитовая подставка разбилась на куски, а часы сломались. После войны, сестра Рахели Исаковны отдала ювелиру обломки малахита, и он из них сделал для нее украшения – ожерелье, сережки и кольца. Часы не работали.
Когда на Синопскую въехали Добрушины, Рахель Исаковна рассказала им о часах. Так как дед Арон был «мастер-золотые-руки», он взялся починить ее часы. И починил их! Причем, не взял за свою работу ни копейки. Он сделал деревянную подставку, вместо малахитовой, выкрасил ее в черный цвет и покрыл лаком. Так старинные часы обрели новую жизнь. Раз в неделю Исаковна заводила их латунным ключом, и они шли, каждые полчаса отмечая серебряным звоном своих колокольчиков. Звон был такой тихий и нежный, как будто эти часы сюда попали прямо из сказки…
Я много времени проводил в гостях у старушки. Фактически, она была мне третьей бабушкой, а я для нее единственным внуком, хоть и не родным, но от этого не менее любимым.
Когда мне исполнилось семь лет, родители отправили меня на Украину, к моим бабушке и дедушке со стороны матери. Второй класс я закончил в Черновцах. Когда я вернулся домой в Ленинград, я узнал, что Рахель Исаковна умерла. Она умерла как праведница, во сне, с улыбкой на устах, в возрасте 87-и лет.
Конечно, я очень переживал по поводу ее кончины, но все проходит…
После смерти старушки, ее комнату отдали мне. Но самое удивительное, что в завещании Рахели Исаковны были упомянуты и мои родители! Им она завещала… свои каминные часы!
Мы были очень этим удивлены, так как раньше никаких разговоров на эту тему не велось. У нас с Исаковной были прекрасные отношения, мы ей помогали, как могли, но никакой благодарности в ответ не ждали…
Впрочем, завещание никто не оспаривал, и часы остались на том же месте, где и стояли последние годы.
Между тем, пришел 1985 год, и началась перестройка. А с ней и борьба с пьянством. Пьяный «гегемон» стал потихоньку получать по мозгам. Получил по мозгам и наш Николашка.
Однажды он пришел домой, как всегда, нажратый до усрачки, и пошел на кухню качать права. Выяснение отношений закончилось тем, что он ударил мою маму. Она тут же пошла и рассказала все отцу. Это было то «ведро, что переполнило цистерну». Отец выбежал из комнаты и сходу врезал подонку ногой в живот. Пролетев весь коридор (а это метров 10), Николашка приземлился в углу, под электрическим счетчиком. Отец подскочил к нему и начал просто таки метелить руками и ногами. Я услышал шум драки и пришел на подмогу отцу.
- Ногами его мочи! Ногами! – кричал я.
- Женя, уйди! Не лезь! Я сам! – ответил отец и… перестал избивать соседа.
Видимо, мой крик его отрезвил, а то бы он забил Николашку до смерти.
Тем не менее, сосед попал в больницу, а по выходу из нее подал на нас в суд. Причем, в заявлении было написано, что избил его я, хотя я его и пальцем не тронул! Этот идиот, по пьяни, даже не понял, кто его бьет! Самое интересное, что Раздолбалов отнюдь не был слабаком или хлюпиком. Наоборот! Это был крепкий русский мужик, слесарь хренового разряда, к тому же владел боксом. Но и мой отец владел боксом… И карате тоже… Немножко…
В общем, отца могли посадить.
Поэтому мы тоже подали в суд на соседа – все-таки драку начал он, ведь он первый ударил мою мать!
Короче, дело до суда не дошло, в милиции нас уговорили забрать свои заявления, а Раздолбалова от нас отселили. Говорят, он потом даже бросил пить, но мы его уже больше не видели.
Самое интересное, что его комната осталась пустой. Мы на нее не претендовали, а вселить туда никого не могли – там была прописана фиктивная жена Николашки, ее теперешний муж и их ребенок. Они там никогда не жили, все знали, что прописаны они там были за деньги (вернее, за водку), и никаких прав на эту комнату не имели. Мы им сказали так: скоро дом пойдет на расселение, и мы все получим новые квартиры. Так что если они хотят получить квартиру «без шуму и пыли», пожалуйста! Можете «застолбить» эту комнату – привезти сюда свои вещи, повесить свой замок, но не жить здесь. Второй «Николашка» нам был не нужен. Иначе мы идем в ЖЭК и все там рассказываем. Причем, наши слова подтвердят все жители нашего дома – у нас со всеми были прекрасные отношения (хотя мы были единственной еврейской семьей на всей Синопской), и все знали про Николая Раздолбалова и его дела. А за фиктивный брак и ленинградскую прописку можно было огрести будь здоров как! Короче, они не стали с нами спорить и через четыре года благополучно получили новую квартиру. Получили новую квартиру и мы. Но прожили там всего полгода.
Начались упорные разговоры о погромах. В то время я работал на заводе контролером ОТК. Хотя со всеми работягами у меня были нормальные отношения, мне прозрачно намекнули, что когда «сверху придет отмашка» и разрешат бить евреев, я буду первой жертвой. Ожидалось, что погром будет 1 мая. Об этом стали говорить сразу после Нового Года. Мы решили не ждать. К тому времени родители моей мамы уже уехали в Израиль и выслали нам вызов. За два месяца мы оформили документы и 22 апреля 1990 года, в день 120-летия вождя мирового пролетариата Владимира Ильича Ленина, с Финляндского вокзала отправились в долгий путь на историческую родину. Мы так спешили, что не успели отправить даже дальний багаж – только несколько посылок с книгами и пластинками. Остальное продали. Продали мебель, старинное пианино «Макс Лепчинский», которое мой дед сам реставрировал и настраивал. Продали и каминные часы. За 2.5 тысячи рублей. Когда мамина подруга, собирающая антиквариат, узнала, что мама хочет продать наши часы за такую сумму, она тут же примчалась с деньгами. По тем временам, это была фантастическая сумма – моя зарплата за два года работы на заводе. Так наши часы обрели новых хозяев – Сидоровых, советских дипломатов. Рубли, вырученные от продажи имущества, мы обменяли на доллары. По курсу: 6 рублей за один доллар. Причем, нам дали обменять всего на 570 долларов на всю семью. После этого у нас еще осталось 3 тысячи рублей. Эти деньги папа подарил Петру Федорову, своему школьному другу. Как настоящий русский интеллигент, Петр не взял эти деньги себе, а положил их в сберкассу на имя моего отца. Мол, если нам в Израиле не понравится, и мы вернемся, нам будет на что жить первое время. Но мы не вернулись.
Мои родители прекрасно устроились в Израиле. Стали работать по той же профессии, что и в Ленинграде – учителями физики. Выучили иврит и работали, отец – с первого года пребывания в стране, мать – со второго. Зарплата отца иногда доходила до 4 тысяч долларов в месяц чистыми, мамы – до трех тысяч. Через три года мы купили нашу первую квартиру, трехкомнатную, еще через семь лет закончили выплачивать ссуду, а еще через три года, в 2003-ем родители купили вторую свою квартиру, на этот раз четырехкомнатную, причем, без всякой ссуды.
К слову сказать, ту новую квартиру в Рыбацком мы отдали государству. Бесплатно. Это еще было до приватизации, поэтому мы уезжали из России, практически, «с голой задницей» – и это после 20 лет тяжелейшего труда моих родителей в советских школах! Ни старинное пианино, ни папину немецкую скрипку, ни, тем более, антикварные каминные часы мы вывезти не могли – советская власть не позволила бы.
Вот вроде бы и вся история.
Так причем же здесь клад, спросите вы?
А вот, при чем.
Когда мои родители приехали в гости к Федоровым в 1994 году, эти деньги, что они им оставили, превратились в 10 долларов. Папа торжественно снял их со счета в сберкассе и купил на них коробку шоколадных конфет. Конечно, если бы мы не продали свои часы с бронзовой богиней, мы бы не смогли купить эти конфеты – ведь тогда бы Петр, папин друг, не положил бы эти деньги на депозит…
Но я не о том.
Через пару лет, мои родители начали по-настоящему путешествовать. Они побывали и в Турции, и в странах Европы, и в Америке. В Нью-Йорке они зашли на экскурсию в Музей Современного Искусства. Какого же было их удивление, когда в одном из выставочных залов они увидели… наши часы!
Нет. Конечно, это были не наши часы, а их копия. Точно такие же старинные каминные часы с богиней истории Клио и эмалированным циферблатом в бронзовой тумбе, с таким же серебряным звоном, но только вместо нашей деревянной подставки, сделанной моим дедушкой, там были бронзовые ножки в виде лап льва.
- Что это за часы? - спросил отец на английском служащего музея (отец свободно говорит не только на русском и на иврите, но и на английском).
- Это старинные часы, - сказал служащий. – Их цена около миллиона долларов. Таких часов было изготовлено всего два экземпляра. Один – этот, а другой где - неизвестно…
- А другой был у нас! – сказал отец.
- Возможно, - служащий музея улыбнулся. Разумеется, он папе не поверил. – Если так, то вы легко могли бы стать миллионерами, продав этот второй экземпляр нашему музею…
Вот ведь смешно получается! Мы всю жизнь мечтали о кладе, а он стоял у меня на каминной полке! И превратился, в конечном итоге, в коробку шоколадных конфет…
14.11.2012.
