Кратко о длинном,

или шортом по лонгу.

Наверное, автору немаленького рассказа обидно, когда о его произведении откликаются парой слов, хорошо если позитивных. Однако таков жанр обзора.

И еще одно замечание: я всегда был сторонником резонансного восприятия литературных произведений: одно и то же творение может у одного читателя вызвать чувство восторга, а у другого – возмущения. Каждому - свое. Посему не стоит обижаться на критика, но стоит задуматься: а почему не срезонировало? Критик глух или автор не сумел донести?

И по поводу оценок. Они очень условны и весьма грубо иллюстрируют отношение критика к рассказам. Особенно, в области высоких оценок от 7 до 10. В этом случае часто рационально невозможно объяснить, почему одному рассказу поставлено больше, чем другому. Больший или меньший внутренний резонанс…

Но - к рассказам.

1. Светлана Тулина. Королева – 10.

Вы обращали внимание, сколь совершенна снежинка, удостоившая прикосновения к вашему рукаву или варежке за несколько мгновений до того, как растаять? А когда они падают крупными комьями, слепленными из многих совершенств? Когда мы забирались по подснежным лазам в подснежные же комнаты, вырытые нами в громадных камчатских сугробах, я четко ощущал, что нахожусь в другом мире, чужом, хоть и при моем участии сотворенном. Возможно, именно тогда в сердце мое вошел шип шипоцвета?

Читая «Королеву», я испытывал те же чувства: мне позволили заглянуть в мир, почти самодостаточный и совершенный в себе, где льдЫнки – неведомые ледяные цветы, а льдИнки – обычные льдинки. Однако от этого «почти» загадочно щемит сердце, которое возможно помнит, что когда-то мир создавался по его законам. Мир неполон и недостаточен без «каев» и без девчонок, самозабвенно их спасающих, потому что каи и девчонки – такая же мировая константа этого мира, как в нашем – постоянная Планка или скорость света, которую все мечтают преодолеть, как сказки Андерсена.

Мне всегда было жалко Снежную Королеву. И хотелось остаться с ней вместо Кая. Наверное, шип прорастал в душе моей.

А десять баллов рассказ получил за литературное совершенство. Как говорится, ни прибавить, ни отнять.

2. Елена Луганская. Hurricane. – 5.

Что лучше – соль или сахар, перец или ванилин? Ответ очевиден: все прекрасно на своем месте: соль – в сале, а сахар – в пирожном. Так же и в литературе: не стоит сопоставлять произведения сентиментализма и хоррора, рождественскую сказку и крутой боевик. У каждого жанра – свой читатель и свои жанровые черты. И в этих координатах их стоит оценивать.

Hurricane – типичная романтическая сентиментальная история. Временами чрезмерно сентиментальная и слишком романтическая, но кто-то кладет в чашку чая пару ложек сахара, а кто-то, вроде меня, четыре-пять. Мне временами вспоминался Александр Грин, но так – в тумане и на горизонте.

Главное достоинство рассказа – его интересно читать, если принять жанр.

Главный недостаток – безграмотность. Такое впечатление, что автор придерживается принципа: «чем больше запятых, тем грамотней выглядит текст». Просто россыпь лишних знаков препинания. Впрочем, этот принцип характерен для многих рассказов конкурса. К сожалению. И, увы, насколько помнится, синтаксисом проблемы не ограничиваются.

Утешает, что из этого текста при профессиональной работе можно сделать вполне нормальный рассказ. Шедевром ему не стать, но он, мне кажется, и не претендует.

3. Хасуха Магомадов Айболит 2.0 – 5.

Жанр – юмореска. Да вот беда: юмор излишне серьезен, без блеска. Да, все правильно – миллионы пациентов занимаются самолечением через интернет, да, врачи нередко все свои таланты направляют в платную медицину, ничуть не повышая квалификации. По сути возражений нет, а вот по стилю… Ровно, серо, как в районной поликлинике. Но прочитывается без напряжения и с некоторым интересом – что же автор придумает к финалу? К сожалению, ничего оригинального – финал просматривался задолго до…

4. Джон Маверик Я и мои злые гномики – 7.

Этот автор уверенно работает в жанре мистической притчи. Хотя «мистика» здесь в большей степени выполняет роль метафоры, тем самым переходя в новое качество. Превращение добрых гномиков в злых монстров осуществляется нами в наших душевных и духовных внутренних процессах. И это уже не «мистический реализм», как модно ныне стыдливо именовать фантастику, использующую мистику, а самый настоящий реализм, хоть и фантастический.

Сильный рассказ, но далек от совершенства, хотя мог бы. И лишних слов много – конкретно трудно указать, но общее впечатление, что надо бы энергичней и лаконичней. И с грамотностью проблемы - в отличие от некоторых других здесь не излишество запятых, а их явный недостаток. Ну, и такие (навскидку) «находки» как «непрИменно» и «в изголовьИ» текст не украшают. Кстати, Ворд помечает эти слова красным – почему бы не обратить внимание?

Этот рассказ тоже относится к группе тех, из коих можно и нужно делать вещь…

5. Евгения Горац. Молочница из вчерашнего дня – 2.

Вот совершенно не срезонировало! Стало быть, совершенно не мое - очень уж скучно читать о драматургии основных инстинктов на грани пошлости. И непонятно, зачем написано? Хотя понятно – дабы сказать, что жизнь - она такая…Чем-то напомнило образ, кажется, Добролюбова, уподоблявшего критический реализм зеркалу, лежащему на обочине грязной дороги (подразумевается, дороги жизни) и отражающему все, что на ней происходит. Но ведь у жизни, кроме двумерного измерения дороги, есть еще масса иных измерений. Сейчас насчитывают до одиннадцати. Мне интересны миры с этими незримыми измерениями. Я допускаю, что у рассказа есть свой читатель, поклонник критического реализма, но мне кажется почему-то, что автор не подразумевал ничего «критического» - ему нравится отражать то, что попадает в зеркало. Вольному воля…

6. Георгий Власов. ХУГО де РАНА – 4.

Попытка антиутопии. Поначалу даже завораживающая, обещающая что-то новенькое в этом жанре. Хотя ассоциации с «451 по Фаренгейту» возникают сразу, ибо о книгах речь. Впрочем, и с советской историей перекличка прослушивается – диссидентство начинается с книг. А уж Замятин с Оруэллом в этом рассказе, как у себя дома. Тем не менее, некоторое время ожидание или, может быть, надежда на оригинальность антиутопической мысли теплится, но Оруэлл с Замятиным побеждают. Еще бы – классики жанра. И уж совсем разочаровывает финал – совершенно никакой, беспомощный и будто написано не тем автором, который начинал рассказ. Невольно вспомнился древний анекдот про «героическую симфонию» Бетховена с музыкальной фразой: «Пам-пам-пам-пам! Бздынь…».

Хотя, если это утешит автора, проблема финала характерна для многих представленных рассказов. Как и, наверное, для всей литературы.

Но и других недостатков немало. Например, сумбурность повествования, создается впечатление, что автор сам с трудом представляет мир, о котором повествует, а в антиутопии интеллектуальная, даже конструктивистская составляющая очень важна. Это не лирика, где можно обойтись намеками и полунамеками. Аморфная структура рассказа – последовательность эпизодов не обладает внутренней логикой. Возможно, поэтому и финал полностью растекается плевком на асфальте?

Из плюсов отметил бы некоторую «живость» языка, но и она не спасает, а некоторых читателей может и отвратить. Хотя авторское право выбирать «художественные» средства.

7. Тарас Гупало Quo nomine vis vocari? – 5.

Начало и здесь дарит надежды. Инкрустация латынью, на мой взгляд, удачна, хотя она же и обязывает к определенному литературному уровню. Рассказ неплохо структурирован провалом в прошлое, однако в этом прошлом слишком затуманена подковерная папская возня, которая толчется в ступе и оттого скучна, ибо нормальному человеку чужда. В принципе, идея наказания кардиналов за грех забвения духовности и человеческих забот интересна, хотя тоже очень смутно суть греха проявляется. Можно подумать, что лишь за то наказаны, что «прозаседались» - ибо это внешнее и очевидное.

Финал ожидаем, но, пожалуй, другого быть и не должно.

С грамотностью тоже проблемы. Например, «не могу обходится без детской радости» и «кому то» - удручают.

Автору еще стоит поработать над текстом и в плане стиля, и в плане ясности. И ошибки исправить не грех.

8. Ксения Харченко. Место под солнцем – 8.

Вполне профессионально написанный рассказ-антиутопия о крайней степени кастового расслоения общества по уровню интеллекта и, как следствие, профессиональной ориентации. Образом этого расслоения являются: подземный город (мир?) и наземный. Образ, кстати, далеко не новый и совсем не оригинальный. Несколько рассказов сразу вспоминается. Для меня крайней степенью неоригинальности служит использование образа-идеи Голливудом. Названия не помню, но относительно недавно смотрел такой фильм, где юные герои пробираются из подземного города на поверхность Земли, которая, по легендам, непригодна для жизни. Типичный постапокалипсис. И на поверхности, по законам Голливуда, их ждал рай земной. Радует, что в рассказе «место под солнцем» оказывается вовсе не райским, вопреки ожиданиям ГГ, а вполне проблемной средой обитания человека, из которой «условно райские жители» стремятся под землю. Ноша ответственности интеллектуала оказывается для многих непосильной. Это в рассказе хорошо и почти оригинально, хотя мне знакомы рассказы других авторов с той же идеей – «не все рай, что раем представляется». Но поскольку хорошо написано, то и читается нормально, как еще один рассказ из ряда подобных.

9. Элла Ворсина. Мама – 3

Это не рассказ, а долгожданная инструкция для офисного планктона и начинающего бизнесмена (бизнес-вумен) на тему: «Как стать настоящим человеком капиталистического настоящего». Очень полезная вещь, но к литературе не имеет ни малейшего отношения. Да и к правде жизни – тоже. Никогда не поверю, чтобы учительница русского языка и, надо полагать, литературы сможет произнести фразу: «Милок, подай на хлебушек, пожалуйста». Это стилистика совсем другой оперы. И совсем неуместна в инструкции. А за отчаянную попытку воспитать невоспитуемых – 3 балла…

10. Татьяна Стрельченко. Упаковщица тайн – 8.

Еще один профессиональный рассказ! И - спасибо автору – со свежей оригинальной фантастической идеей, но, главное, с очень живыми героями. По крайней мере, главной героиней. Очень порадовала поэтичность стиля с почти неуловимой иронической улыбкой, чуть подрагивающей в уголках авторских губ. Так мать или старшая сестра смотрит на первые лирические попытки младшенькой. Возможно, с точки зрения мужского рационализма слишком мелко дарить какой-то Рогожкиной «тайну тайн», сотворенную из «пропахшего травами ливня, солёной морской пены и утренней росы, собранной в бутонах бледно-розовых лотосов, из весенней бессонницы и строк забытой всеми печальной баллады, из зёрнышка барбариса, толченого янтаря октябрьской луны, зыбких отражений облаков в горной реке, из золотой пыльцы невысказанных вслух признаний…» И прочих неординарных ингредиентов. Но, во-первых, героиня – пока только ученица, ей рано браться за глобальные задачи. Во-вторых, не складывается ли счастье мира из счастья всех «Рогожкиных» и иначе возникнуть не может? И, в-третьих, никакая тайна тайн невозможна без главного «последнего, секретного ингредиента, без которого невозможно приготовить ни один секрет в мире». И этот ингредиент принадлежит именно Рогожкиной, ибо он есть ее «новорожденная тайна», которую юной упаковщице тайн с трудом удалось сохранить. Когда в человеке нет тайны, никакие волшебные зелья не смогут дать ему тайну тайн.

11. Ольга Трушкина. Сны Феликса – 10.

Вообще, люблю произведения про животных – в них всегда есть тайна, которой человеку никогда до конца не познать. Поэтому попытки такого познания интригуют. А когда они еще и хорошо написаны, то наступает полное эстетическое удовольствие. И ошибка-опечатка всего одна. При этом жанр – неизбежно фантастика, ибо инструмент познания – фантазия, интуиция, телепатия… Не знаю, как между людьми, но между человеком и его звериным любимцем иного канала общения, кроме телепатии, нет. И каждый, кто имел собаку или кошку, или другую животинку, неоднократно вступал в телепатический контакт. Оказалось, что Феликс, кроме телепатии, обладает и даром телекинеза, который, собственно, и позволяет ему работать спасателем падающих самолетов. Сострадание, собачья самоотверженность – это реализм. И непосильная нагрузка на сердце, от которой невозможно отказаться, тоже реализм. А спасенные самолеты? Что мы можем знать об этом?.. Остается только верить автору, которому открылась тайна.

12. Евгений Кузьмин Золотая рыбка – 4.

Весьма опасную тему выбрал автор. Уже столько «фанфиков» о золотой рыбке было, что сказать новое практически невероятно. Например, «Игоряша – золотая рыбка» - очень сильная вещь. Да и «золотой шар», исполняющий желания из «Пикника на обочине» - та же «золотая рыбка», только сухопутная. Сильная конкуренция, что и говорить…

Однако, к сожалению, конкуренции не получилось. Автор довольно коряво излагает идею рассказа об ожиревшей и потерявшей волшебные способности рыбке, что, кстати, оригинально (хотя и ожидалось), и слишком долго выбиравшем желание рыбаке. Но дальше декларации идеи дело не пошло. Стилистически написано плохо, рыхло и неубедительно. Например, «грустный период внутреннего спокойствия, и умиротворения» меня своей психологической неубедительностью удручил. Возможно, я устарел с убеждением, что «в мире счастья нет, но есть покой и воля»? Очень скучно было читать.

13. Олег Китов. Больны – 3.

Наверное, для того, чтобы писать про психиатров, надо самому быть таковым. С другой стороны, не одним мной замечено, что психиатры и психологи чем-то похожи на своих пациентов. Вероятно, писатели, пишущие о тех и других, заимствуют нечто от своих героев. Во всяком случае, понять, о чем речь и что в этом представляет интерес для нормального человека, не склонного к психиатрическим изыскам, очень сложно. Прежде всего, из-за сумбурности и некоторой даже неадекватности повествования. Понятно, конечно, что речь идет о тайнах сновидений и о пересечении миров – условно реального и условно сновидческого. Очень сильно об этих эффектах и пересечениях было у Филиппа Дика, по-моему. И у многих других авторов. Опять очень сильная конкуренция, которой автор не выдерживает. И такие «перлы», как «телИпающийся язык», «все наладиться», «пол часа» и совершенно случайным образом расставленные знаки препинания, только усугубляют печальную картину. В других рассказах-идеях хотя бы идеи относительно четко сформулированы или продемонстрированы, а тут даже идея в тумане. Возможно, критик бестолковый?

14. Тимур Алиев. Оклахома – 5.

Я не читал ни одного книжного произведения из С.Т.О.Ч.К.Е.Р.А., то бишь С.Т.А.Л.К.Е.Р.А., доводилось лишь на другом конкурсе читать рассказ из этой серии. Там он мне понравился. Для «реалистов» специально отмечу, что произведения этого направления конвейерного литературного производства ничего общего с «Пикником на обочине» АБС не имеют. Слегка перекликаются с фильмом «Сталкер», но очень слегка. Это вербализация компьютерной игры. В этом рассказе интересно то, что автор и не скрывает, что рассказ – игра, и даже усугубляет ситуацию, наложив на фанфик еще один фанфик - на «Волшебника Изумрудного города» или на «Страну ОЗ» - трудно разобрать. Это мне откровенно нравится – люблю литературные игры. Но есть серьезное «но» - они должны быть филигранно сделаны, дабы доставлять подлинное удовольствие игроку или болельщику. Представленному рассказу не хватает именно этой филигранности, блеска, хотя читается увлекательно, вполне динамичный «экшен», изобретательное переплетение слоев двухслойного фанфика.

Однако не хватает автору чувства структуры повествования. Например, не стоит в первых абзацах писать: «Ибо, несмотря на свои успехи, Оклахома больше всего на свете хотела выбраться из Зоны». Надо бы оставить для читателя ощущение загадки, остановившись на утверждении: «А мечта у нее имелась». И только у Монолита можно огласить сию мечту. Мне кажется.

Я не ботаник (без кавычек, ибо в кавычках вполне даже «ботаник», наверное), но у меня вызывает большое сомнение фраза: «колосилось целое поле бурьяна». Оное множество сорных трав, в которое входит и перекати-поле и чертополох, никак не относятся к «колосковым», а значит, колоситься не могут. Может быть, и ну его в ведьмин студень, но это одно из свидетельств того, что автор не обременяет себя точностью деталей и образов. Можно было бы с таким же успехом написать: «над колосящимся полем арбузов порхал асфальтовый каток». Очень характерно для стилистики рассказа словосочетание «следом последовали».

Вывод: из рассказа можно сделать изящную литературную игрушку для любителей таковых, но для этого надо серьезно поработать.

15. Михаил Пологовский. Городской сумасшедший – 1.

Это совсем маленькая миниатюрка о том, что полицейские обладают сознанием, сдвинутым относительно сознания остального населения. Оригинальная точка зрения, но уверен, что полицейские примерно такого же мнения об остальном человечестве. И каждый останется при своем. В жанре миниатюры вполне ничего вещица, но в конкурсе рассказов ей не место. Совсем другой жанр.

16. Фёдор Береснев. Побег из детсада – 10

Очень приятно, что мой Лонг-лист закончился таким профессиональным рассказом. Начало листа задало уровень планки, конец – этот уровень поддержал.

Что интересно в рассказе и что его выделяет из прочих – это множество эпизодических героев, каждый из которых вполне живой и убедительный. В целом рассказ драматургичен и даже кинематографичен. Читаешь – и будто фильм смотришь, настолько все зримо и смачно. Одновременно и фантастично и реалистично – это высший пилотаж в фантастике. Когда не надо оправдывать картонность повествования жанром. Этакая космическая атаманша типа «Пеппи-длинный чулок» легко выстраивает всех подряд в разных мирах и разных временах. И при этом остается человеком, что весьма фантастично для нашего мира и времени: ежели кто-то кого-то у нас выстраивает, так это наверняка альфа-самец или альфа-самка с минимумом человеческого.

Еще один явный плюс: здоровое и естественное чувство юмора. Спасибо автору!