ЛитГраф: произведение
    Миссия  Поиск  Журнал  Кино  Книжный магазин  О магазине  Сообщества  Наука  Спасибо!      Главная  Авторизация  Регистрация   




Друзья:

     

Андрей Буторин

В одну реку трижды...

 Разглядеть, что истинно, что ложно,
Может только беспристрастный суд:
Осторожно с прошлым, осторожно –
Не разбейте глиняный сосуд!

В. С. Высоцкий
 

1.

 

Сначала она показалось мне почти старухой, а ведь, по сути, была старше меня всего лет на десять. Быть может, в свои двадцать пять, я просто не умел еще сразу видеть и понимать красоту женщин «бальзаковского возраста». А может, меня сбила с толку седина в ее волосах, которую незнакомка и не пыталась скрывать. И лишь заглянув ей в глаза, я понял, как сильно ошибся. Такие глаза не могли принадлежать старухе! В них отражались река и небо, и в тот момент я сделал для себя открытие, что иногда копия может быть прекрасней оригинала. Теперь, увидев эти глаза, я уже не мог понять, как пришло мне в голову назвать (пусть и мысленно) их обладательницу старой... Прядки темных волос, выбивающиеся из-под синей бейсболки, по-прежнему серебрились инеем, но обмануть меня они уже не могли.

Женщина стояла босиком у самой кромки воды. В одной руке она держала кукан из ивовой ветки, на котором висели, касаясь пятнистыми хвостами земли, две крупные щуки, в другой она сжимала некое подобие спиннинга, а точнее – полутораметровую палку с древней алюминиевой катушкой и загнутыми гвоздями вместо колец.

– Привет, – сказала она, и в небесно-речных глазах промелькнуло вдруг нечто, от чего сердце мое пропустило пару ударов, а потом бешеным галопом кинулось нагонять упущенное. – Сегодня я тебя обловила!

Я опустил глаза на свой садок, хотя и так прекрасно знал, что там лежит лишь одна щучка – почти щуренок, – и окушок в полторы ладони.

– По количеству – нет, – ляпнул я. – Только по весу...

– Еще скажи, что ты поймал два разных вида, что у окуня больше колючек и полосатее чешуя, – улыбнулась незнакомка.

Я растерялся, потому что вообще тушевался, когда ко мне обращались красивые женщины (а она была очень красивой, теперь я это увидел!), и тем более, когда они говорят со мной вот так, словно знают меня тысячу лет. Впрочем, так со мной незнакомые женщины еще никогда не разговаривали...

– Да почему? – нескладно промычал я, чувствуя, как краска заливает щеки и шею.

– Да потому, да потому-у, что так положено ему-у! – пропела вдруг женщина и заливисто расхохоталась.

Я совсем потерялся и не знал куда деть свой блестящий финский спиннинг с безынерционной катушкой. Незнакомка заметила мои дерганья и резко оборвала смех. Прекрасные глаза ее подернула вдруг пелена боли.

– Прости, Саша, – шепнула она и потянулась было ко мне, словно хотела поцеловать, но вздрогнула и замерла, опустив глаза.

– Откуда вы меня знаете? – опешил я. Удивляться было чему – я приехал в эту деревеньку всего лишь час назад, выбрав ее совершенно случайно – понравилось красивое место возле соснового бора и близость к реке. Я успел познакомиться лишь с хозяйкой избы, куда попросился на ночлег, – бабой Машей...

Женщина заметно смутилась, я бы даже сказал – испугалась чего-то.

– А ты... а вы... – сбивчиво заговорила она, не поднимая глаз, – разве не друг Ольги?

– Какой Ольги?

– Вы еще не знаете Ольгу? – виновато посмотрела на меня женщина.

– Что значит «еще»? – У меня возникло нехорошее подозрение насчет душевного здоровья незнакомки. – Я не знаю никакой Ольги...

– Простите, я обозналась... – Женщина резко отвернулась и быстро зашагала прочь от реки.

 

На следующее утро я снова встретил ее на том же самом месте. Когда я пришел, она уже вовсю рыбачила, быстро наматывая леску на скрипящую первобытную катушку и без задержки кидая блесну снова. Несмотря на грубый самопальный спиннинг, делала она это очень ловко и изящно, я даже засмотрелся.

Женщина почувствовала мой взгляд и обернулась.

– Привет, – сказала она легко и просто, словно и не было вчера между нами никаких «непоняток».

– Здравствуйте, – кивнул я.

– Лучше на «ты», – поморщилась она. – Если не возражаешь.

– Хорошо, – сказал я. – Давай тогда познакомимся. Я и правда Саша, ты угадала вчера. А тебя как зовут?..

– Ой, есть, кажется! – воскликнула женщина и закрутила быстрее катушку, приподняв кончик спиннинга. – Ах, сорвалось... – Она подмотала блесну, вынула ее из воды, посмотрела на меня и спросила: – А ты что не ловишь?

– Сейчас начну... – сказал я, так и не дождавшись от незнакомки имени. Переспрашивать я почему-то не стал.

– Соревноваться будем? – подмигнула женщина. – Давай так: расходимся в разные стороны, а через пару часиков снова здесь встретимся.

– На количество или на вес? – усмехнулся я. Мне все интересней становилась эта загадочная красавица, хотя насчет «тараканов» в ее голове я уже почти не сомневался.

– А как бы ты хотел?

– Рыбу считают по хвостам!..

– Ладно, – тряхнула женщина посеребренной челкой. – А как насчет приза победителю?

Я смутился. В невинном, казалось, вопросе мне послышался недвусмысленный намек. Но я снова ошибся. Она стала вдруг очень серьезной и сказала:

– Если я выиграю, ты мне кое-что пообещаешь...

– Так не честно, – попытался я свести все к шутке. – Мало ли что ты попросишь сделать!..

– Я попрошу, чтобы ты кое-чего не делал, – не приняла шутку седовласка. – Чтобы ты пообещал не делать этого! – Ее серо-голубые глаза и впрямь стали почти безумными, подернулись хмурыми тучами и заблестели.

– Хорошо, – согласился я, опасаясь нервировать душевнобольную. – А если выиграю я?

– Сначала выиграй! – дурашливо фыркнула женщина. Тучи в глазах моментально рассеялись.

– И все-таки? – Я широко улыбнулся, стараясь удержать бедняжку в хорошем настроении подольше. Но получилось наоборот, та снова нахмурилась.

– Тогда я предскажу тебе будущее, – тихо, но отчетливо сказала она, и по спине моей вдруг пробежались мурашки.

– Хорошо, – поспешно сказал я снова. – Тогда я пошел?

– Давай, – подмигнула заиндевелая красавица.

 

Выиграла она, вновь поймав двух щук. Мне даже показалось, что это те самые, вчерашние рыбины. Разумеется, это было не так – одна из них еще была жива и вяло разевала жабры.

Мне же удалось вытянуть лишь одного окуня – правда, весьма упитанного.

– Два-один, – подвела итог женщина. – Проиграл ты, Саша.

– Вижу, – притворно вздохнул я. На самом деле я был даже рад этому. Кто знает, как отнеслась бы к проигрышу сумасшедшая? Нет, напрасно я так говорю, сумасшедшей она, конечно, не была! И все же, все же, все же...

– Пришла пора расплачиваться. – Женщина заглянула мне прямо в глаза, и я чуть не утонул в зовущей непонятно куда сероватой голубизне.

– Я готов, – сказал я охрипшим вдруг голосом.

– Обещай мне, – торжественно и строго заговорила победительница, – что ты никогда больше в своей жизни не будешь ни с кем соревноваться в рыбной ловле!

– По хвостам или по весу? – усмехнулся я.

– Не надо шутить! – повысила голос женщина, и от его неожиданно зловещего тона мне стало и впрямь не до шуток. – Ты проиграл и должен пообещать это мне!

– Хорошо, я обещаю!.. – поторопился выпалить я. А что я еще мог сказать?

– Пойми, Саша, – жалобно, словно извиняясь за резкость, заговорила прекрасная рыбачка, – от твоего обещания очень многое зависит! Очень-очень многое… Прошу тебя, не забудь про него!..

– Я обещаю, – закивал я, сделав серьезное лицо. – Никогда и ни с кем я не буду больше рыбачить наперегонки!

– Посмотри на реку… – неожиданно сменила тему женщина. Взгляд ее стал мечтательно-чистым, в глазах прибыло небесной голубизны, вытеснив речную серость. – Посмотри, как неспешно, но уверенно несет она свои воды. Час за часом, год за годом, век за веком… Ей нет дела до нас, до наших страданий и радостей, ей наплевать, кого мы любим и ненавидим, о ком тоскуем и грустим. Она всегда одинаковая, эта текущая вода… Ты веришь, что в одну и ту же реку нельзя войти дважды?

– Конечно, – осторожно сказал я. – Это народная мудрость.

– А всегда ли народ мудр? Разве он состоит не из людей, которые вечно совершают ошибки?

– На ошибках люди учатся, делают из них выводы и оставляют потомкам в виде народной мудрости…

– Нельзя ничему научиться на чужих ошибках, – печально покачала головой незнакомка. – Это тоже народная мудрость. А свои – не всегда удается исправить… – Она вскинула голову, обдала меня небесным светом глаз и отрывисто, со всхлипом, сказала: – Прощай, Саша! Будь счастлив, живи долго!.. – И побежала, не оглядываясь, по мокрому песку, оставляя за собой, словно капельки слез на щеке, цепочку быстро наполняющихся водой следов.

 

До вечера я ходил словно пришибленный, образ странной женщины никак не шел из головы. Я, словно наяву, видел, как убегает она вдоль надменной свинцовой реки, унося мой покой на ивовом кукане…

За ужином – рассыпчатой, с румяной корочкой поверх чугунка, пшенной кашей – только что из русской печи; под парное молоко из глиняной кринки (я думал, что такие остались лишь в музеях), я не удержался и спросил бабу Машу о седой красавице.

Улыбчивая румяная старушка вздрогнула и даже побледнела.

– Ой! – поднесла она ко рту ладошку и тревожно закачала головой с забранными под гребешок белыми волосами. – Никак свезло тебе Рыбачку стренуть?..

– Ну да, она рыбу ловила, – не понял я реакцию бабульки.

– Спросила тебя про топляка? – перекрестилась баба Маша.

– Про какого топляка? – удивился я. – Нет, мы с ней рыбу ловили…

– Ты чо? Ты чо?! – замахала на меня руками старушка, словно увидела привидение.

– А что тут такого-то? – обалдел я совершенно. – Ну, не в себе малость женщина, но безобидная ведь!

– Чо и балакаешь-то? Безобидная!.. – зашипела на меня баба Маша и принялась истово креститься на икону в углу, будто гвозди в себя вколачивая. Отвесив иконе с десяток поклонов, она снова повернулась ко мне и горячо зашептала, оглядываясь зачем-то на окно: – Нельзя с ей балакать, утянет она в реку-то!..

– Да с чего вы взяли? – Я начал сердиться. – Зачем ей меня в реку тянуть? Может, она и больная слегка, но не до такой же степени!

– Не больная она! – махнула на меня снова бабуля и, шустро подпрыгнув, засвистела мне прямо в ухо: – Нежить она, русалица! – Бабка оставила мое ухо в покое, отскочила назад и затараторила: – Кажинный год она тута бывает, что ни лето – то один, то другой ее стренет у реки-то!.. Тока увидит мужика, бегит к ему, в глаза заглядает и ну пытать: а не тонул ли сейгод мужичина какой?

– Меня не спрашивала, – сказал я, чувствуя, как кожа покрывается пупырышками. – Ну, а если и спрашивает, что с того? Много она сама-то мужиков утопила?

– Утопила-утопила!.. – часто закрестилась баба Маша, но в голосе ее я не почувствовал убедительности.

– Кого? Когда? – попросил уточнить я. – Сколько безвинных жертв на ее счету?

– Не щитала я, – вновь отмахнулась от меня бабушка. В голосе ее скрипнула обида.

– Да вы не сердитесь на меня, баба Маша, – приобнял я старушку за худенькие плечи. – Только не верю я в эти сказки. Живая она, точно вам говорю, только нездоровая. Вот и задает такие странные вопросы.

– Вы теперича ни в чо не верите, – тяжело вздохнула бабуля. – Тока кабы была та Рыбачка живой бабой, то признал бы ее кто. У нас ить – не город! Три деревни на сорок верст… О-хо-хо, Фома ты неверующий, ешь давай кашу, простыла ужо.

 

 

2.

 

С Ольгой я познакомился этим же летом, когда вернулся после короткого отпуска домой. В тот день я засиделся на работе – сдавали подрядчику новую программу – и устал как черт. Возвращаясь домой, шел не спеша, наслаждался летним теплом, вечерним ласковым солнцем; поглядывал на девчонок, радуясь вместе с ними жизни, молодости и красоте.

Эту девушку я приметил издали – что-то в ее фигуре и походке показалось мне тревожно-знакомым. Она шла, опустив глаза, думая, наверное, о чем-то несбыточном и далеком. Поравнявшись со мной, она вскинула ресницы. Я увидел ее глаза и вздрогнул – на меня плеснуло серой речной волной с отраженным в ней небом. Не в силах отвести от этого чуда взгляда, я прошептал:

– У вас есть сестра?

– Что? – остановилась девушка.

– Сестра, старшая? – переспросил я. – Вы так похожи на одну женщину!..

– Нет, – виновато улыбнулась девушка. – У меня нет сестры. Даже младшей. Это ваш способ знакомиться?

– Мне не надо с вами знакомиться, – неожиданно вырвалось у меня. – Я и так знаю, что вы – Ольга…

– Вот как? – попыталась улыбнуться девушка, но робкая улыбка тут же исчезла с ее лица. Из глаз улетучилась небесная синь и осталась лишь речная серость. Темные брови нахмурились. – Это уже интересно. Наводите обо мне справки? Что вам еще удалось узнать?..

Она прищурилась, презрительно поджала губы и уголки их мелко запрыгали, словно девушка собралась заплакать.

Из моей головы разом вылетели все мысли, в ней завертелась одна лишь лаконичная фраза: «Ну ты и придурок!» А Ольга резко дернула головой, словно стряхивая непрошенные слезы, повернулась и стремительно зашагала дальше.

Я остался стоять, провожая девушку взглядом, и продолжал повторять: «Придурок! Придурок! Придурок!..» Видимо, я произнес это справедливое, хотя и чересчур мягкое по отношению к себе определение вслух, потому что два тощих парня-очкарика, как раз проходившие мимо, гоготнули, блеснули на меня очками и один из них бросил:

– Еще какой!..

А второй добавил со злорадством:

– Так и вьются вокруг Ольги!.. А она их отшивает, отшивает... – судя по тону, его самого Ольга тоже отшила.

– Строит из себя, – фыркнул первый очкарик, тоже вряд ли пользующийся Ольгиной благосклонностью. – Прынца ждет!.. Даже Серегу ...отина послала...

Парни отошли уже довольно далеко и фамилию неведомого Сереги я не расслышал – то ли Фотин, то ли Шотин, то ли Сотин... Да мне он в то мгновение был, откровенно говоря, до лампочки, этот Серега. В моей дурной башке уже трепыхалась новая мысль: «У Ольги никого нет! Она свободна!..»

А радовался-то я рано. Пока отвлекался на парней – Ольги и след простыл. От ближайшей остановки как раз отходил автобус, я машинально отметил номер – «восьмерка»... но что мне это могло дать? Да я и не был уверен, что Ольга села в этот автобус, она могла, например, свернуть в переулок...

Определение «придурок» снова вернулось в мою обескураженную голову, теперь усиленное неким отглаголенным непечатным прилагательным. Как же я смог так бездарно упустить свою судьбу?! То, что Ольга – именно моя судьба, я уже ничуть не сомневался. И, бросившись исправлять допущенную ошибку, тут же совершил очередную...

Я помчался в тот самый переулок, ибо бежать за автобусом было бы на порядок глупее. Но и этот мой поступок не стал венцом благоразумия. Добежав до перекрестка, я ринулся было по пустынному переулку, но через несколько шагов остановился. Переулок-то и впрямь оказался пустым, лишь по противоположной стороне неспешно ковыляла старушка с хозяйственной сумкой в руке. Если даже Ольга и свернула сюда, то успела уже зайти в любой из подъездов четырех ближайших домов. Или прошла переулок насквозь и вышла на соседний широкий и шумный проспект, где шансов найти девушку у меня уже попросту не было.

И вот тогда-то я понял, в чем заключалась моя вторая ошибка. Вместо того, чтобы бежать, сломя голову, неведомо куда, мне надо было попросту догнать и расспросить тех двух очкариков!.. Пусть бы они и посмеялись надо мной, и послали куда подальше – хотя, подозреваю, они вряд ли рискнули бы это сделать, – но я все равно бы их уговорил, выклянчил, вымолил бы информацию об Ольге!

А теперь? Что делать теперь?

Единственно разумное, что я догадался сделать, это пройти в ту сторону, откуда шли Ольга и те двое парней. Следуя логике, которая все же как-то еще действовала в моем волком воющем сознании, я решил, что поблизости должен быть какой-нибудь институт, или техникум, или что еще там – академия, колледж, где могли пересекаться эти двое неудачников с Ольгой. Но я прошел несколько кварталов, прочесал и соседние улицы, а из «учебно-воспитательных» заведений мне повстречался лишь детский сад «Веснушка», шахматный клуб «Белая ладья» и опорный пункт милиции номер восемнадцать... Правда, неподалеку была еще и библиотека – единственное место, где я мог бы представить Ольгу в обществе тех двух желчных хлюпиков, – но двери ее оказались закрытыми, хотя, судя по расписанию наклеенному изнутри на дверное стекло, она еще должна была вовсю работать.

Но все-таки, исключать вероятность того, что библиотека закрылась только что, я не стал, и завтра решил начать поиски прямо с нее. Ведь только она была теперь моей единственной зацепкой! Если не считать еще одну, совсем уж никуда не годную – Серегу с обрывком фамилии... Да будь она мне известна и полностью, где бы я стал его искать в почти полумиллионном городе?

А библиотека – да, шанс... Только надо прийти к самому открытию, к десяти, пока библиотекарь еще помнит последних читателей. Если помнит... И если согласится помочь...

Согласится, куда она денется! Я зашел в ближайший продовольственный магазин и купил большую коробку конфет. Там же на последние деньги благоразумно приобрел бутылку не самого дорогого коньяка. Конфеты предназначались библиотекарше, а коньяк – моему начальнику, ведь завтра придется отпрашиваться с работы, а заработанных отгулов у меня не было.

 

Как назло начальника с утра не было. Я почти сорок минут топтался в приемной, поглядывая на большие настенные часы, которые показывали уже половину десятого…

– Александр, – жеманно, чуть грассируя, выдала секретарша Зоя, – вы меня нервируете!.. Я работаю, а вы тут маячите…

– Зоечка! – взмолился я. – Ну, прости меня, пожалуйста… Мне Сергей Казимирович вот так нужен! – провел я ребром ладони по горлу.

Зоя перевела взгляд на кейс, который я держал в руке. Я зачем-то быстро спрятал его за спину. В кейсе булькнуло. Секретарша презрительно усмехнулась и, отвернувшись к монитору, шустро зашлепала по клавиатуре.

– Сергей Казимирович может и после обеда прийти, – буркнула Зоя, продолжая печатать. – Что ж вы, так и будете здесь… булькать три часа?

«Эх, надо было Зойке шоколадку купить!» – с запоздалым сожалением подумал я и хотел уже было выйти в коридор, как дверь распахнулась, едва не залепив мне по лбу, и в приемную влетел Сергей Казимирович Крякин, наш драгоценнейший шеф. Начальник как всегда был красным и потным, словно только что удирал от бандитов… Или, наоборот, от милиции. Теоретически, думаю, он мог бы с равной вероятностью оказаться в любой из этих двух ситуаций. На практике же, конечно, он ни от кого не убегал. Просто Сергей Казимирович был изрядным толстяком, поэтому краснел и потел от малейшей физической нагрузки, даже от неспешной ходьбы. Впрочем, неспешно ходить он не умел – передвигаясь исключительно вприпрыжку.

Крякин улыбнулся Зое, рассеянно кивнул мне и собрался уже скрыться в кабинете, но я успел бросить ему в спину:

– Сергей Казимирович, к вам можно?..

– Позже… Через час-полтора… – не оборачиваясь, пробормотал шеф и совсем уже было юркнул в приоткрытую дверь, но я буквально взмолился:

– Мне очень важно! И срочно!..

– Гляди-ка!.. – Сергей Казимирович остановился, обернулся и посмотрел на меня так, словно увидел впервые. – У кого-то, оказывается, есть более важные и срочные дела, чем у меня!..

Зоечка возмущенно фыркнула. Я пробормотал что-то нечленораздельное и развел руками. В кейсе при этом снова булькнуло. Этот звук явно заинтересовал Крякина, он распахнул дверь в кабинет полностью и сделал приглашающий жест ладонью:

– Ну, проходите. Вдруг и правда важное что-то…

Я вошел. И сразу, с порога, начал:

– Сергей Казимирович! Отпустите меня на три часа, пожалуйста!.. Очень надо! Ну, хоть на пару часиков…

– А что случилось? – поинтересовался шеф и опустился в кресло, не отрывая глаз от моего кейса.

– Родители приезжают!.. – Я взглянул на часы, было уже без двадцати десять. – Поезд через двадцать минут!

– Родители – дело и впрямь важное, – выпятил губы Крякин. – А каким они поездом едут – московским, питерским?.. – Тон начальника был подкупающе искренним, и я попался на удочку:

– Московским…

– Ах вот как? – деланно удивился шеф. – А я всегда считал, что московский вечером приходит, полвосьмого. Впрочем, питерский тоже не утром. Ты кого обмануть хочешь, Балыгин?

Я смущенно потупил взор и слегка качнул кейс. Тот вновь жизнерадостно булькнул.

– Ну-у… – протянул я, – надо мне, Сергей Казимирович, правда, надо!

– Свидание, что ли? – ухмыльнулся Крякин. – Так чего ты его утром-то… А-а, ладно, доставай, что там у тебя… Только не ври мне больше. Не люблю.

Пока я расстегивал кейс, шеф даже привстал и начал в предвкушении потирать руки. Но когда я достал коньяк, взгляд его несколько потух, а сам Крякин тяжело опустился в кресло. Он явно ожидал чего-то более дорогого и вкусного… Не фиг! За три часа отгула, да с моей зарплатой – и этого за глаза!

Бутылку шеф все же взял, быстро сунул в ящик стола и неохотно буркнул:

– На два часа убедил. Не больше. Время пошло!..

Я благодарно кивнул и покинул кабинет. Торговаться с начальником я не собирался.

 

 

3.

 

Библиотекарша показалась мне родной сестрой Крякина – она была такой же толстой, красной и потной. Измученная июльской жарой, она посмотрела на меня жалобным взглядом – толстухе явно не хотелось не только подниматься со стула, но и вообще шевелиться. Благо что в благословенный каникулярно-отпускной период читателей в зале было не густо. Если точнее, я заметил возле стеллажей лишь одного сутулого очкарика, лениво роющегося в книгах. Кстати, он показался мне очень похожим на одного из тех, вчерашних…

– Вы что-то хотели? – вяло поинтересовалась библиотекарша. – Вы у нас записаны? Если нет, нужен паспорт… – Судя по всему, женщина очень надеялась, что я еще не имею счастья числить себя в рядах славной когорты здешних читателей, а паспорт оставил дома. Я не стал разочаровывать бедняжку и ответил с наидобрейшей улыбкой:

– Нет, я не записан у вас. И паспорта с собой, увы, нет. Впрочем, я к вам по другому вопросу… – Тут я замялся, соображая, доставать ли конфеты сразу, или чуть повременить. Решил не спешить, вспомнив реакцию шефа на дешевый коньяк – конфеты тоже были не из самых дорогих. – Понимаете, я ищу одну девушку… – Я решил на сей раз не врать, ибо смысла в этом не видел совершенно, да и вновь спороть какую-нибудь глупость совершенно не хотелось. И вообще, когда говоришь правду – и сам не запутаешься, и убедительней все же выходит. У меня, во всяком случае. Поэтому я сказал все как есть: – Вчера перед самым вашим закрытием здесь была девушка. Темноволосая, симпатичная, ее Ольгой зовут…

– Не было ее вчера, – оборвала меня библиотекарь.

– Да как же не было? – испугался я. – Вы вспомните! В начале восьмого, как раз перед тем, как вы закрылись!..

– Мы до восьми работаем, – сказала толстуха и, тяжело отдуваясь, принялась обмахиваться ярким журналом.

– Вчера вы раньше закрылись, – попытался возразить я.

– Вчера я вообще не работала, – сказала женщина. – Я отгул брала, а напарница в отпуске. Читальный зал вообще летом не работает, смысла нет…

– Да вы что… – прошептал я севшим враз голосом. Внутри меня прокатился ледяной ком.

Но библиотекарша поняла мою реакцию по-своему:

– А что тут удивительного? В читальный зал в основном школьники да студенты ходят. А летом-то?..

– Да-да, конечно, – понуро побрел я к выходу, совершенно не понимая, что мне теперь делать. Не доходя до двери, я вспомнил про конфеты, достал из кейса коробку, вернулся к столу и протянул ее толстухе. Проделал я все это машинально, не сообразив даже, что благодарить женщину мне, собственно, не за что.

Но доброе слово (а тем более – дело), как известно, и кошке приятно. Толстуха буквально расцвела и растаяла (хотя, куда уж больше и того, и другого!), растроганно прошептав:

– Спаси-ибо!.. А может ваша девушка позавчера приходила? Напомните мне фамилию, я посмотрю формуляры…

– Да не знаю я фамилию, в том-то и дело! – почти простонал я. – И не позавчера она была, а вчера…

– Но я же вам говорю! – всплеснула руками женщина. – Закрыты мы вчера были…

– Ну, тогда извините, – снова повернулся я к выходу. – До свидания.

– Всего доброго! Вы заходите, когда фамилию девушки узнаете, я вам мигом ее формуляр найду!..

«Зачем мне тогда нужен будет ее формуляр?» – хотел спросить я, но сумел сообразить, что в этом случае мне бы тоже пригодилась помощь краснощекой библиотекарши – ведь в читательскую карточку записывали адрес и телефон. Впрочем, я понятия не имел, как смогу теперь узнать фамилию Ольги! Да и была ли она записана в этой библиотеке – тоже вопрос…

Я вышел на улицу, остановился в тени разлапистой липы и закурил. Возвращаться на работу не хотелось, в запасе оставалось еще целых полтора честно «проплаченных» часа. Мысли мои были такими же вялыми, как и тягучий, несмотря на утренний час, знойный июльский воздух.

Я отщелкнул окурок в урну, сделал пару шагов, и тут дверь библиотеки открылась, и из нее вышел сутулый очкарик с пакетом подмышкой. Я подпрыгнул – как можно было забыть о нем?! Вот ведь до чего расстроила меня потливая библиотекарша своим вчерашним отгулом!

Парень заметил мои судорожные телодвижения и устремленный на него пылающий взгляд. Не знаю уж, кем я ему привиделся в тот момент – грабителем, сумасшедшим или маньяком, только хилый очкарик оказался неожиданно шустрым и кинулся от меня с такой прытью, что я поначалу даже опешил. Но, вспомнив вчерашний глупый промах, я отчаянно взвыл и бросился вслед за парнем, не выпуская из вида его сутулую спину в желтой футболке. Очкарик оглянулся, убедился, что я преследую именно его и припустил еще быстрей.

Наверное, я так бы и не догнал его, но парень неожиданно замедлил бег, замахал руками, а потом и вовсе остановился. Сначала мне показалось, что он встретил знакомого, и я подумал, что теперь мне предстоит объясняться сразу с двумя… Но подбежав ближе, я увидел, что очкарик стоит и машет в мою сторону руками рядом… с милиционером!

Во мне сработала естественная реакция – я резко остановился и дернулся назад. Но тут же замер и пристыдил себя: почему я должен убегать, что я недозволенного делал?.. И вообще… Удирать от кого бы то ни было – чести мало, а от милиции – еще и чревато последствиями. Все равно что сразу признать себя виновным. Доказывай потом!..

Поэтому я принял самый независимый вид и уверенно, но неспешно подошел к сотруднику милиции, рядом с которым нервно топтался сутулый хлюпик. Спрятавшись за спину милиционера, он завопил:

– Вот он! Это он!.. Гнался за мной…

Блюститель порядка – по виду мой ровесник, если не младше – бросил руку к козырьку и угрюмо буркнул:

– Младший сержант Хотин… Ваши документы!

Постоянно таскать с собой документы я привычки не имел, поэтому лишь развел руками:

– Нету!.. А в чем, собственно, дело, сержант?

– Придется проследовать в отделение. Для выяснения… – нахмурился милиционер.

– Не понял… – изобразил я искреннее недоумение. – Что случилось-то, вы объясните!

– С какой целью вы преследовали гражданина… э-э…

– Полозова, – подсказал очкарик.

– …гражданина Полозова, – кивнул сержант.

– Поговорить хотел, – честно признался я. Как и в случае с начальником, я решил не врать.

– Вот и поговорим! – обрадовался страж порядка. – В отделении. Следуйте за мной! – Он повернулся к очкарику: – Вы тоже, кстати.

– А почему я? – испугался парень.

– Так за вами же гнались! Может, он убить вас хотел, или ограбить!..

– Нет, что вы, – побледнел хлюпик. – Я не хочу… не могу в отделение!.. У меня… это… бабушка больная, вот, лекарства несу… – Он потряс пакетом. – И чего меня грабить? У меня и денег – только мелочь осталась… А убивать… Так мы и незнакомы даже…

– Так чего вы мне голову морочите тогда? – Сержант дернул рукой, словно замахиваясь на очкарика – отчего тот даже присел, – но в итоге лишь сдвинул фуражку на затылок. – Быстро – ноги в руки и не мешайте работать!..

«Гражданин Полозов» подобострастно закивал, крутанулся на пятках и собрался было свинтить, но я заорал:

– Стой!..

Парень вздрогнул и замер – только что руки не поднял. Видать, решил, что это ему скомандовал младший сержант. А милиционер зашипел на меня:

– Это еще что такое?! Обнаглел вконец?..

– Товарищ сержант, – взмолился я, – мне спросить у него кое-что надо! Очень надо!.. Один вопрос – и готов с вами хоть на край света, не только в отделение!..

Мент от моего высказывания просто обалдел, и я, воспользовавшись моментом, быстро заговорил в сутулую спину очкарика, который так и стоял, отвернувшись, в мертвой стойке:

– Слушай, Полозов, ты Ольгу знаешь? Красивую такую, темноволосую?.. У нее еще глаза… такие…такие… – Я никак не мог подобрать нужного слова, а хлюпик наконец-то повернулся.

– Не знаю я никакой Ольги! – возмущенно выпалил он и заканючил, глядя на милиционера: – Я ведь могу идти, правда?

Сержант странно прищурился и бросил, не глядя на парня:

– Сказано же тебе: проваливай! – и когда очкарик все-таки ушел, испуганно оглядываясь через каждую пару шагов, смерил меня оценивающим взглядом: – А ну-ка подробней насчет Ольги!..

– Она к делу отношения не имеет! – вспыхнул я. – Ведите меня в свое отделение!..

– А ты не командуй тут!.. Делать мне нечего… – Мент неожиданно сменил тон и заговорил нормально: – Слушай, давай по-мужски… Я хоть и в форме, но для тебя я сейчас не мент… У тебя что с Ольгой?

– А вам-то чего? – Теперь я удивился действительно искренне.

– Брось, – поморщился сержант. – Говорю ж: я сейчас не мент…

– А кто ты сейчас? – усмехнулся я. Ситуация и впрямь меня «улыбнула». Но до меня так пока ничего еще и не доходило, пока «не мент» не ответил:

– Просто Серега… Серега Хотин. – Он протянул мне широкую ладонь.

Я машинально вложил в нее свою – и вот тут-то во мне наконец щелкнуло: «Хотин!.. А не Фотин-Шотин..».

– Так вы… так ты знаешь Ольгу?.. – пробормотал я севшим внезапно голосом.

– Знаю, – хмуро кивнул Серега, выпуская моя ладошку. – Ты, я смотрю, тоже…

– Я бы так не сказал… – начал я.

– А как бы ты сказал? – нехорошо прищурился младший сержант Хотин. – Шуры-муры, трали-вали?..

– Слушай, кончай детский сад этот! – скривился я. – Веди давай меня в свое отделение!..

– Да пошел ты со своим отделением!.. – сплюнул мент. – Говори, что у тебя с Ольгой!

– А чего ты на меня орешь? – взвился я, но сразу и остыл:  – Это у тебя с ней что-то, а не у меня…

– Да?.. – голос Сереги смягчился, в нем проскользнули нотки сочувствия: – Тоже в пролете?.. Вот и я… Послала…

– Что, прямо по адресу? – невольно усмехнулся я.

– Ты чего?.. Ольга – культурная. Она вежливо меня отшила… Да ты и сам, поди, знаешь, как она посылает!.. – Сержант улыбнулся, и, если бы не форма, стал бы даже вполне симпатичным. Если уж совсем откровенно, внешностью рядом с ним я определенно проигрывал.

– Да я с ней даже не знаком, – признался вдруг я. – Точнее, я только и знаю, как ее зовут…

– Серьезно?.. – обрадовался Серега. – А чего ж ты тогда… за тем чудаком гнался? Чего ты у него про Ольгу спрашивал?

– Да я обознался вроде как… – начал я, и тут меня осенило: – Слушай, а с чего ты взял, что мы про одну и ту же Ольгу говорим? Сколько девушек с таким именем в городе? Тысяча будет?..

– Ольга – она одна… – тихо, но твердо сказал Серега и насупил брови. – И ты не юли давай, я все-таки мент, у меня интуиция хорошо работает.

– Ты ж говорил, что со мной ты сейчас не мент, – подколол я.

– Ну, мастерство-то не пропьешь! – вновь открыто улыбнулся Серега, обнажив ровные белые зубы. «Красавчик, блин, голливудский!» – невольно подумал я с каким-то неприятным чувством… Или это я ревновал Ольгу?..

– И чего говорит твоя интуиция?

– Что мы с тобой товарищи по несчастью, вот что, – вздохнул сержант. Улыбка его сразу погасла.

– Слушай, – решился я. – Понимаю, это глупо звучит… Но, может, ты мне все-таки поможешь?

– Это в чем же? – Серегины брови взлетели к самому козырьку.

– Скажи мне фамилию Ольги. И адрес. Или где она работает-учится…

– Чего-о?.. – мент разинул рот и не закрывал его, наверное, с полминуты. – Так ты ее правда, что ли, не знаешь?

– Говорю ж тебе!.. Видел только раз, мельком…

– И ты хочешь, чтобы я вот так взял и подарил тебе любимую женщину? – Улыбка снова поползла по губам сержанта, но не голливудская уже, недобрая.

– Во-первых, она не твоя женщина, хоть, может быть, и любимая, – отрезал я. – А во-вторых… ты же по-мужски со мной хотел, а ведешь себя, как…

– Ладно, – положил вдруг Серега руку мне на плечо. – Забудь. Это я так… Обидно просто!.. Я же к ней так… Чинно ж все – с цветочками-шоколадками… А, ладно! – Он снова лихо сдвинул фуражку на затылок. – И чего я решил, что тебе повезет?.. Ну, скажу я тебе. Толку то?..

– Ну, скажи… – замер я.

– Заутина ее фамилия. Адреса я ее не знаю. Мог бы узнать, но… Учится вроде в политехе…

Я не выдержал:

– Ничего ж себе – исчерпывающие сведения! Где же мне ее искать?!

– Тут неподалеку шахматный клуб, – махнул рукой Серега. – «Белая ладья». Вторник-четверг-суббота. В восемнадцать тридцать.

– Что?.. – не понял я.

– Ходит она туда, – фыркнул младший сержант.

– Кто? Ольга?! Зачем?.. – вылупил я глаза на милиционера.

– Ты че? – покрутил у виска Серега. – Ну, не гопака же плясать! В шахматы играть, конечно.

– А ты-то откуда знаешь?.. – Я все еще не мог до конца въехать в слова мента.

– Я тоже туда хожу, – смутился сержант. – А чего? У меня третий разряд между прочим! У Ольги – второй…

Я помотал головой и взъерошил волосы. И, не попрощавшись с Серегой, побрел по мягкому уже асфальту – дело близилось у полудню.

Младший сержант бросил мне напоследок:

– Будь здоров!.. Удачи не желаю, сам понимаешь…

Я, не оборачиваясь, сделал дяде ручкой.

 

Итак, я кое-чего добился, кое-что узнал… Во всяком случае, я очень надеялся, что младший сержант Серега Хотин сказал мне правду. Были ли у меня на этот счет сомнения? Конечно, были. Ну, посудите сами, с чего бы это ему делиться с первым встречным, да еще с возможным соперником, такой информацией? Причем, такой странной информацией… Шахматный клуб. Это ж надо!.. Звучит, как насмешка. Может, так оно и есть?

Смущало меня и то, что милиционер не узнал адрес Ольги. Да быть такого не может! Слишком правильный? Постеснялся воспользоваться служебными источниками? Ерунда… Не мог я в такое поверить!.. Про вуз тоже сказал: «Вроде бы в политехе…» «Вроде бы»!.. Ха!.. Тоже не верится, что не выяснил точно. Наверняка ведь мне дезу подсунул, чтобы я побегал, подергался… А фамилия? Заутина… Поди проверь – живет ли в городе такая! То есть, проверить-то, конечно, можно, справочная служба имеется, вот только даст ли мне это что-то…

Разумней всего было бы начать проверку с института… Но ведь в июле каникулы уже начались, кто мне что скажет?

Рассуждая таким образом, я медленно брел в сторону родного офиса. Купленное за бутылку коньяка время кончалось. Шел я на полном «автомате», по сторонам не глядел, ни на что не отвлекался. Переваривал услышанное, делал выводы и строил планы. С последним получалось плохо. Я все больше убеждал себя, что мент меня попросту обманул. А значит, все нужно было начинать заново… Но что именно? Этого я не знал…

Проходя мимо белого двухэтажного здания с колоннами, я совершенно случайно поднял голову и машинально прочел вывески по обеим сторонам входной двери. На левой значилось: «Дом культуры работников связи». Правая сообщала: «Шахматный клуб «Белая ладья». Я усмехнулся, вспомнив слова Сереги Хотина. Это надо ж такое придумать, что Ольга шахматистка, да еще второго разряда!.. Почему уж тогда не первого?..

И все-таки… Действительно, а что я теряю? Вторник, четверг и суббота… Эти дни, вроде бы назвал милицейский сержант. Вчера был четверг. И вчера я повстречал Ольгу, которая шла из этого примерно района… А почему, собственно, нет? Играют же в шахматы дамы! И неплохо…

Я приободрился. Завтра – суббота. Если я приду сюда и не застану Ольгу – я ничего не потеряю. Вряд ли мент Серега припрется сюда специально, чтобы посмеяться надо мной. А если даже и припрется!.. Лишь бы он был не в форме… Тогда уж я показал бы ему, кто смеется последним!

Но ведь может оказаться и так, что сержант сказал мне правду. Ведь может же такое быть, хотя бы теоретически!.. Тогда… Тогда я, скорее всего, увижу Ольгу… И не просто увижу. Тогда уж я ее не отпущу!..

Я даже не стал додумывать, что именно я стану в таком случае делать, что буду говорить девушке… Если честно, я просто боялся об этом думать, боялся мечтать, ибо размечтавшись, взлетев под облака фантазии, можно очень больно оттуда грохнуться, когда окажется, что Серега надо мной зло подшутил.

Завтра. Все выяснится завтра!

Только сейчас я понял, что все это время так и стоял возле массивной двери под вывеской шахматного клуба. Подмигнув вывеске, я шепнул: «До завтра!» и решительно зашагал на работу. Настроение улучшилось. В конце концов, почему бы младшему сержанту Хотину не сказать мне правду? В альтруизм сотрудников милиции я, конечно, верил слабо, но Серега, зная любовь Ольги к «отшиванию» навязчивых поклонников, мог специально меня подвести к этой унизительной неизбежности, чтобы потом, опять же, от души посмеяться над очередным страдальцем.

«Ну, это мы еще посмотрим, товарищ младший сержант!» – подумал я и подмигнул идущей навстречу длинноногой девчонке. Та белозубо улыбнулась в ответ. Я посчитал это хорошим знаком.

 

 

4.

 

 В субботу я был возле «Белой ладьи» ровно в шесть вечера. Следующие двадцать минут показались мне целой вечностью. А потом в клуб потихоньку потянулись шахматисты, и я весь превратился во внимание.

Хлопок по плечу заставил меня подпрыгнуть. Я резко обернулся и увидел ехидную физиономию Хотина. Он был одет в штатское, если такое определение в принципе подходило к белым парусиновым штанам, длинной зеленой футболке навыпуск и пляжным шлепкам на босу ногу. На мента белобрысый мускулистый парень походил сейчас меньше всего. Невольно оценив Серегины бицепсы, я, тем не менее, все же порадовался, что стройный красавчик оказался без формы. По крайней мере, хоть один раз, но я успел бы ему заехать в скалящиеся зубы. Во всяко случае, я надеялся на это…

Впрочем, Серега скалиться перестал и протянул руку:

– Здорово! Пришел все-таки?

Я ответил на рукопожатие.

– Как видишь.

– Ну-ну, – подмигнул шахматист-атлет и повторил вчерашнюю фразу: – Удачи не желаю. А там уж сам смотри.

Он снова подмигнул и вошел в белое здание.

Часы показывали ровно половину седьмого, когда из-за угла дома у ближайшего перекрестка выскочила Ольга. Она быстро бежала, цокая по асфальту каблучками, и темные ее волосы развевались торжественным вымпелом позади голубенькой блузки.

Я бросился навстречу девушке. Она смерила меня недоуменным взглядом, в глубине ее серо-синих глаз на мгновение мелькнуло узнавание, но Ольга тут же поморщилась, лихо обогнула меня и скрылась за массивной дверью клуба.

Я на пару секунд замер, поднес руку к затылку с намерением хорошенько его поскрести, но тут же отбросил эту идею и поспешил в клуб следом за Ольгой.

 

Удивительное случилось сразу, едва я очутился в фойе. После яркого июльского солнца просторное помещение мне показалось сперва чуть ли не темницей. И я не заметил, как возле меня оказалась девушка… Сначала я даже не узнал ее. Скорее всего, не только из-за того, что зрение не успело перестроиться после улицы, но и потому, что никак этого не ожидал. Рядом со мной стояла… Ольга!.. Она смотрела на меня так, что у меня бешено заколотилось сердце – не знаю, виноват ли в том был пресловутый перепад освещения, или что еще, но мне показалось, что глаза девушки вспыхнули радостью, нежностью и… Нет, «и» никак не могло быть! Вот это уж мне точно показалось!..

– Привет, – спокойно и просто сказала Ольга. – Меня ищешь?

– А-а-а… – идиотски протянул я. – Да-а… Здравствуй… те…

Ольга прыснула и быстро зажала рот ладошкой.

– Прости, – улыбнулась она через пару мгновений. – Но ты такой смешной сейчас, Сашка!

– Вы… ты меня знаешь?.. – разинул я рот.

– Как видишь, – продолжала улыбаться Ольга. Но улыбка ее вдруг погасла, словно по щелчку выключателя, и девушка быстро заговорила: – Слушай внимательно и не перебивай. Пойдешь сейчас наверх, посмотришь матч. После него подойдешь ко мне. Говори, что хочешь, что собирался сказать… Только, чур, уговор: ты меня сейчас не видел, я тебе ничего не говорила!..

– Почему?.. – Сердце все еще по-сумасшедшему молотило, мешая собрать мысли «в кучку». Кроме ощущения дикого, какого-то щенячьего восторга, я ничего не воспринимал.

– Так надо, – нахмурилась Ольга. – Считай это игрой. Но правила ее требуется соблюдать всерьез… Поверь мне. Ведь ты… хочешь, чтобы я была с тобой?..

Я вспыхнул. И без того скакавшее галопом сердце едва не выпрыгнуло из груди. Говорить я не мог, а потому лишь кивнул.

– Тогда делай так, как я говорю. Сегодня у нас все будет нормально. Но не гони лошадей. И самое главное, запомни: через неделю, восемнадцатого, у меня день рождения. Я приглашу тебя. И если вдруг по каким-то причинам ты не сможешь прийти…

– Я приду! Обязательно!!! – наконец-то обрел я дар речи. – Пусть хоть все огнем горит!..

– Дослушай… Пожалуйста!.. – Голос Ольги прозвучал так печально, что мне стало вдруг страшно. – Случиться всякое может… Форс-мажор какой-нибудь… Так вот, если ты не сможешь прийти – сильно не переживай. Я, возможно, и пообижаюсь чуток, но не всерьез и ненадолго. Все мы, женщины, такие… – По губам Ольги снова проскользнула улыбка, но тут же и спряталась. – Ты мне, конечно же, эсэмэску тогда кинь, чтобы я не ждала и не переживала... Только вот… Запомни хорошенько: не звони мне! – Девушка отчеканила последние три слова, подчеркивая каждый слог кивком головы. – Ни в коем случае не звони! Как бы тебе ни хотелось! Обещаешь?

Я ничего не понимал. Откровенно говоря, мне стало немного не по себе. Ольга вела себя так… говорила такое… В общем, у меня мелькнула вдруг гадкая мыслишка, в своем ли она уме. Но я так разозлился на себя за это, что до крови прикусил губу.

Ольга увидела это и испуганно ахнула:

– Ты чего?!.. – Она достала из кармана джинсов платочек и осторожно промокнула мою кровоточащую губу. – Не надо так, Саша… Все у нас будет замечательно, поверь мне!.. Только пообещай мне то, о чем я тебя попросила!

– Обещаю, – буркнул я, продолжая злиться на себя.

– И помни: этого разговора не было! Да?.. – Ольга пристально посмотрела мне в глаза.

– Хорошо, – кивнул я. – Я тебя не видел, ничего не слышал…

– Правильно. Просто помни – и все. И не забудь про свое обещание! Иначе… Саша, иначе плохо все будет, поверь…

– Да я верю!.. – сказал я, хотя и грешил против истины. Зато добавил совершенно искренне: – Я выполню все, что ты попросила.

– Тогда закрой глаза и сосчитай до десяти. А потом поднимайся смотреть матч. Я обязательно выиграю, вот увидишь!

Я послушно закрыл глаза. Игра – так игра. Не очень понятная, правда, и какая-то непривычно-серьезная, но… Что угодно, лишь бы у меня была Ольга!.. Всегда была! И ведь, похоже, мои мечты начинали сбываться!..

На счете «десять» я открыл глаза. Ольги не было. Я улыбнулся и пошел к широкой лестнице, ведущей на второй этаж.

 

Скажу сразу, я не любитель шахмат. Как называются и ходят фигуры знаю, но не более того. В правилах проведения шахматных соревнований тоже не разбираюсь. Но когда поднялся на второй этаж и увидел, как пожилой толстенький дядечка задумчиво ходит вдоль десятка шахматных столиков и двигает на каждом фигуры, вспомнил, что это называется сеансом одновременной игры.

За столиками сидели сосредоточенные люди разного возраста – от школьников до пенсионеров, – но одного пола. Мужского. И только моя Олюшка выделялась среди этой братии, словно живая алая роза в букетике желтых опавших листьев.

В небольшом зале – скорее, просторной комнате – стояло лишь три ряда откидывающихся кресел, по восемь в ряду. Но зрителей не набралось и на один. Кроме меня за игрой наблюдали два худосочных подростка и старичок в белой панаме и с палочкой, за которую он даже сидя крепко держался.

За ходом поединка я не следил. Я любовался Ольгой. Просто не мог отвести от нее глаз!.. А Ольга смотрела на доску, да еще бросала взгляды на гроссмейстера, когда тот подходил к ее столику. Но вот шахматист в очередной раз подошел к Олиному столу, сделал ход и переместился к соседу. И тут девушка подняла голову и посмотрела на меня… Я глупо улыбнулся и помахал ей рукой. Ольга нахмурилась, дернула головой и склонилась над шахматной доской. Следующие минут пятнадцать-двадцать она ни разу не удостоила меня взглядом.

Но я не сильно переживал. Ведь Оля сама мне сказала сегодня, что все у нас с ней будет замечательно. А сейчас ей просто не до меня, успокаивал я себя. Вот закончится матч – и тогда…

Матч закончился. Причем, очень хорошо для Ольги – она единственная из десятерых выиграла у гроссмейстера. Еще двое – в том числе и Серега Хотин – свели игру к ничьей. Так что я подлетел к Ольге с улыбкой до ушей, намереваясь ее поздравить. Но не успел открыть рта, как девушка сердито прищурилась и с вызовом проговорила:

– Снова меня выслеживаете? Что вам от меня надо?!..

Серега Хотин, как раз проходивший мимо, скривил губы в ехидной улыбке и подмигнул мне. Но я на это не отреагировал. Я, честно говоря, находился в тот момент в некой прострации… Я не понимал, что случилось с Ольгой за полчаса шахматного матча…

– А почему мы опять на «вы»? – брякнул я, поскольку никаких дельных мыслей не приходило в голову.

– «Опять»? – удивленно свела брови Ольги. – А когда мы были на «ты»?

– Так ведь… – начал я, собираясь напомнить о нашем разговоре в фойе. Но вовремя вспомнил сам о данном Ольге обещании. Что оно значило, я понятия не имел, но слова девушки все еще звучали в ушах: «Иначе все будет плохо, поверь…» И на шутку они походили мало. Если это и было какой-то игрой, то игрой с нешуточной ставкой, уж это я чувствовал, и хоть всех ее правил не знал, но нарушать известные не собирался.

Ольга тоже, судя по всему правила этой странной игры помнила хорошо. Она еще сильнее нахмурилась и сказала:

– Мне это все очень не нравится. Или вы объяснитесь сейчас же, или оставьте меня в покое!

– Я готов объясниться! – поспешно выпалил я. – Но неужели не понятно?..

– Нет. – Ольга явно не спешила помогать мне.

– Ну-у… Ты… то есть, вы… мне очень нравитесь… – Я промямлил эту банальную фразу, внутренне содрогнулся от ее избитой пошлости и почти что выкрикнул: – Это правда, поверьте!..

Я подумал, что вот сейчас-то Ольга и пошлет меня далеко-далеко, но девушка неожиданно улыбнулась, в глазах ее вновь засинело небо, и она спросила:

– И давно я вам понравилась?

– Да! – радостно закивал я. – Позавчера!..

Ольга засмеялась. Легко и чисто, как смеются дети цветам и солнцу.

– И что дальше? – спросила она. Теперь в ее глазах горело искреннее любопытство. Словно я показал ей фокус, и она ждала от меня раскрытие его секрета.

– Дальше? – переспросил я, лихорадочно подыскивая правильный ответ. – Я бы с удовольствием проводил вас. Если вы не против…

– Я не против. Только, может быть, вы сначала представитесь?

Я в очередной раз удивился. Просьба Ольги прозвучала очень искренне. Но ведь полчаса назад она уже называла меня по имени… Игра продолжалась? Ладно, пусть. Я уже вошел в роль.

– Александр. Можно – и даже лучше – Саша. Еще лучше, если мы все же будем на «ты».

– Хорошо, Саша, – легко согласилась Ольга. – Пойдем?

Я огляделся. Мы остались в зале одни. Сделав приглашающий жест, я пропустил Олю вперед, вышел следом и закрыл дверь.

Мне очень хотелось, чтобы за той дверью остались и все те странности и «непонятки», что возникли между нами с Ольгой. И, как показалось мне в следующие несколько счастливейших дней, так оно и было. Мы провели с Олей вечер субботы и все воскресенье, все вечера с понедельника по четверг… Мы часами гуляли по городу, по парку и набережной, ужинали в ресторанчиках, катались на катере по реке.

Ольга ни разу не пригласила меня к себе, но я не торопил события. Каждый вечер – точнее, уже ночь, – я провожал ее до подъезда четырехэтажного дома «сталинской» постройки, мы целовались на прощанье и назначали время и место завтрашней встречи…

А в четверг, оторвав мягкие теплые губы от моих, Оля сказала:

– Саша, я завтра буду занята вечером…

Я собрался было запротестовать, но мое милое солнышко прижала прохладную ладошку к моему рту, улыбнулась и закончила:

– Зато в субботу я приглашаю тебя… к себе.

Стыдно признаться, но у меня задрожали колени. От волнения, счастья, любви, предвкушения того нового, что предстояло открыть нам с Олей в наших отношениях…

Оля, видимо, почувствовала мое состояние и поспешила добавить, словно оправдываясь:

– У меня будет день рождения!..

«Я знаю», – чуть не брякнул я, но снова вспомнил про данное обещание и кивнул:

– Спасибо!.. Я обязательно приду.

Мы снова поцеловались, и мне показалось, что я почувствовал в этом поцелуе нечто большее, чем было в сотне предыдущих. Словно мы и впрямь начинали с Ольгой новый этап отношений, тот виток чувств, что должен был поднять нас над облаками, к солнечным лучам неземной и вечной любви.

 

 

5.

 

А в пятницу… Лучше не вспоминать ту пятницу! Большего потрясения за свою двадцатипятилетнюю жизнь я, пожалуй, не испытывал…

С обеда я возвращался в самом радужном настроении. Немного огорчал предстоящий вечер без Ольги, но я предвкушал, как буду ходить по магазинам, выбирая самый необычный подарок моему солнышку.

А в дверях конторы я столкнулся с Крякиным.

– Где вы ходите, Балыгин?!

Когда шеф переходил на «вы» можно было с уверенностью сказать, что ничего хорошего от него услышать не придется.

– Я обедал! – придал я лицу выражение оскорбленного достоинства. По правде говоря, я и опоздал-то всего минуты на три.

– Быстро беги к Зое, – чуть поостыл и снова «затыкал» Сергей Казимирович, – возьмешь командировочное удостоверение, бегом в бухгалтерию и живо ко мне!

Я не успел открыть и рта, но Крякин уже втянул пузо в дверной проем и растворился в полумраке конторы, который после солнечного света и услышанного от начальника показался мне могильным мраком.

Не ожидая ничего хорошего, но в глубине души надеясь, что командировка кратковременная, в какой-нибудь областной город, и что до завтрашнего вечера успею с ней разделаться, я поплелся к секретарше Зоечке, которая, завидев меня, скривила губы:

– Везет же некоторым! В Питер за казенный счет… Меня так и в Мухосранск ни разу не посылали!..

Услышав про Питер, я чуть было не послал Зоечку куда как дальше легендарного Мухосранска, но сдержался и лишь скрипнул зубами. Выхватив из рук секретарши командировочное удостоверение, я побежал не в бухгалтерию, а ворвался прямиком в кабинет Крякина.

– Сергей Казимирович! – жалобно завопил я. – Я не могу сегодня ехать в Питер!.. Давайте в понедельник! Я в воскресенье утром выеду, в понедельник с утра там уже буду!.. Все равно ведь выходные на носу…

– Какой понедельник?! Вы что, Балыгин?! – покраснел от натужного крика шеф. – Меня чуть не порвали сегодня на селекторном!.. У подрядчика пуск в понедельник, а программа наша глючит!... Надо не ехать, а лететь! И не в воскресенье, а сейчас!!! Вас будут ждать завтра с самого утра!..

– Блин! – сказал я и хлопнул дверью.

– Ты что себе позволяешь, Балыгин?! – подражая крякинским интонациям, взвилась Зоя. Нет, в тот момент вместо «о» в ее имя явно просилось «ме»…

 

Командировку я оформил быстро. До питерского рейса оставалось два с половиной часа. До аэропорта ехать на такси около получаса. Регистрация начиналась за полтора часа до вылета. Оставались свободных полчаса. Домой я решил не заезжать, пару суток можно обойтись без свежей рубашки, а белье и зубную щетку купить в Питере. Впрочем, и рубашку тоже.

Вместо этого я поймал такси – размер суточных позволял слегка шикануть – и помчался к Олиному дому. Саму Ольгу я, конечно, не надеялся застать – она работала, причем где-то на другом конце города, но я мог хотя бы оставить ей записку… Ведь даже номера Олиного мобильника я не знал! Как-то так получилось, что нам это пока было ни к чему – мы и без того ежедневно виделись, а на работе и она, и я были загружены по уши – не до звонков.

К моему удивлению, дверь на звонок открылась. Я невольно вздрогнул – на пороге стояла та самая женщина, с которой мы ловили наперегонки рыбу в деревне!

Нет, не та… Очень похожая, но не та. У этой волосы были русые, а не темные с сединой. И глаза… Добрые, чуть усталые серые глаза без той волшебной небесной сини… Если бы не это, да не морщинки по углам глаз, она очень была бы похожа на ту женщину… Или на Ольгу… Точнее, это моя Олюшка походила на нее, поскольку я понял уже, что вижу перед собой Олину маму.

– Здравствуйте, – как можно приветливей сказал я. – Оля дома?

– Добрый день, – кивнула женщина. – Нет, Олечка на работе… А что случилось? Да вы проходите, пожалуйста.

Я зашел в широкую прихожую с высоким потолком. Неловко помялся, не решаясь идти в комнату, куда прошла Олина мама, в обуви. Потом все же нагнулся и развязал кроссовки.

– Зачем вы!.. – замахала руками женщина. – Я как раз уборку собралась делать! Завтра у Олечки день рождения…

– Я знаю, – сказал я, проходя в уютную светлую комнату. – Собственно, я как раз поэтому…

– Вы, наверное, Саша? – ахнула Олина мама.

– Да, я Саша. А вас, простите, как зовут?

– Валентина Ивановна. Олечка мне рассказывала о вас… Вообще-то она на этот счет не больно-то откровенная, но… вы ведь любите Олю?..

Я вспыхнул от такого неожиданного вопроса. Валентина Ивановна бросила на меня взгляд и улыбнулась одними уголками губ:

– Можете не отвечать, Саша, я все вижу… Олечке повезло.

– Почему? – вырвалось у меня, и я почувствовал, что краснею еще больше.

– Вижу – и все, – перестала улыбаться Олина мама. – Вы что-то хотели сказать мне, Саша?

– Да, – обрадовался я перемене темы. – Видите ли, беда какая – в командировку меня отправляют! Самолет через два часа… Не смогу я прийти к Оле завтра!..

– Ой, как жалко-то! – искренне огорчилась Валентина Ивановна. – И Олечка расстроится…

– В том-то и дело, – грустно выдохнул я. – Не смог я отбиться никак… Пуск у подрядчиков в понедельник, а там неполадки… Шеф рвет и мечет!..

– Ну, что же поделать, Сашенька, – развела руками Олина мама. – Раз надо – значит надо. Олечка, надеюсь, поймет…

– Я тоже на это очень надеюсь! – воскликнул я. – Валентина Ивановна, а вы мне рабочий телефон Оли скажите, я позвоню ей, все объясню…

Женщина посуровела.

– Извините, Саша, но Оля даже мне запрещает звонить ей на работу. Только в самых экстренных случаях! Олина начальница очень плохо относится к посторонним звонкам в рабочее время. Представляете, одну девушку у них даже уволили за это!..

– Ладно, – кивнул я. – Тогда скажите мне номер Олиного мобильника…

– А вы разве не знаете? – удивилась Валентина Ивановна.

Я покачал головой и развел руками. Олина мама посмотрела на меня с некоторым подозрением, брови ее сошлись у переносицы, на лбу собрались тонкие морщины.

– Странно… А вы точно Саша?

– Ну… – растерялся я. – Вы же сами сказали, что все видите!..

– Действительно, вижу, – морщинки на лбу Валентины Ивановны снова разгладились. – Но как же я могу вам дать номер Олиного мобильника? Ведь это же личный номер… Олечка только сама может им распоряжаться!..

– Ну тогда ваш домашний телефон назовите! – взмолился я. Таких щепетильных людей я, признаться, давно не встречал... – Я Олю хоть поздравлю завтра…

– Пожалуйста, – широко улыбнулась Валентина Ивановна и стала еще больше похожей на Ольгу. – Записывайте…

Я быстро начирикал шесть заветных цифр в записной книжке, а потом записал номер своего мобильника, вырвал листок и протянул Олиной маме:

– Возьмите, пожалуйста. Это мой сотовый. Передайте Оле, пусть она сама мне позвонит, когда придет… Нет, это дорого, наверное, я же в другой зоне буду… пусть эсэмэску пришлет, а я перезвоню. Домой…

Валентина Ивановна взяла бумажку и покачала головой:

– Олечка говорила, что поздно сегодня вернется. Я, может быть, лягу уже…

Я вспомнил, что Ольга и правда сегодня куда-то собиралась и закивал:

– Ну, тогда завтра передайте! Хорошо? Только не забудьте!..

– Не забуду, – вновь одарила меня теплой улыбкой Олина мама. – Удачно вам съездить.

 

 

6.

 

В Питере шел дождь. Мелкий и нудный. Под стать моему настроению.

Из «Пулково» я не стал брать такси – не столько даже из-за экономии денег, а потому, что спешить мне не хотелось, да собственно, было и некуда. Я доехал на маршрутке до станции метро «Московская», спустился в переход, прошелся вдоль ларьков с разной мишурой, остановился у газетного киоска, купил пару газет, возле соседнего полистал книжные новинки. Затем постоял у схемы метрополитена, соображая, как мне добираться до гостиницы, в которой Зоя забронировала номер. Оказалось, что ехать туда не очень и далеко – без пересадок.

Я вышел на станции «Технологический институт», увидел перед собой одноименный вуз, вспомнил Зоины подсказки и отправился искать гостиницу. Собственно, это был мини-отель, занимающий один этаж жилого дома, словно сошедшего со страниц романов Достоевского. Нет, со стороны, выходящей на Московский проспект, здание намекало, что на дворе начало двадцать первого века, аляповатыми вывесками и рекламой. Зато, пройдя под аркой, можно было попасть сразу на сто с лишним лет назад, очутившись в знаменитом питерском дворе-колодце. О новом тысячелетии тут не говорило ровным счетом ничего – ни тусклые серые окна, ни обшарпанная штукатурка грязно-желтого цвета…

И все-таки в гостинице оказалось уютно. Возможно из-за того, что в ней было всего с дюжину номеров, обслуживающий персонал напоминал больше радушных хозяев, к которым заглянул долгожданный гость, а не наемную рабочую силу, отбывающую трудовую повинность. Меня сразу же напоили чаем в маленьком зальчике на шесть столиков, за что я был особенно признателен, рассказали, где находятся ближайшие магазины, почта, аптека. И все это – с приятными улыбками на лицах. Точнее, на лице, потому что весь обслуживающий персонал представляла собой довольно милая особа по имени Катя. А ко множественному числу я обратился потому, что назавтра вместо Кати оказалась Лена, не менее улыбчивая и доброжелательная. Впрочем, улыбки эти я воспринимал, как и должно – в качестве дополнения к сервису. Поскольку перед глазами у меня сверкала совсем другая улыбка, а в ушах звенел совсем другой голос…

Заглянув в небольшой, но вполне уютный номер, я снова запер дверь, сдал ключ улыбчивой портье и отправился бродить по вечернему Питеру. Дошел до Исакия, прогулялся вдоль Невы до Эрмитажа, пересек Дворцовую площадь, вышел на Невский. Когда свернул на Садовую в сторону Сенной площади, уже стемнело, время белых ночей, к сожалению, кончилось.

Впрочем, наслаждаться красотами северной столицы у меня все равно не получалось – я думал только об Ольге и то и дело выдергивал из кармана мобильник, опасаясь, что в шуме питерских улиц прослушал его трель, извещающую о приходе эсэмэски… Но долгожданного конвертика на дисплее так и не было. Я понимал, что его и не должно быть сегодня – Ольга вернется поздно. И все же… А вдруг?

Меня еще подспудно терзали противные такие, гадкие мыслишки: а почему Оля вернется поздно, куда она собралась? Или… к кому?.. На память все время приходила почему-то ехидная улыбка младшего сержанта Хотина. Я тряс головой и злился на себя. Но дурные мысли все лезли и лезли дружной гурьбой…

 

Довольно рано завалившись в постель, я дал своей мнительности прекрасную возможность завладеть моим сознанием целиком. Перед глазами поплыли отвратительные сцены, одна другой краше!.. Я вслух выматерился, что делал исключительно редко и вполне чувствительно саданул кулаком в скулу. Стало чуточку легче. Сильно захотелось курить. Но единственным минусом этой уютной «домашней» гостиницы было то, что курение в номерах категорически запрещалось.

Пришлось встать, натянуть джинсы, футболку и выползти за дверь. Катя (или уже Лена, не помню) мирно посапывала за столом, уронив на скрещенные руки голову. Я кашлянул. Девушка сонно посмотрела на меня, но буквально спустя мгновение одарила дежурной фирменной улыбкой.

– Вы что-то хотели?

– Покурить. Где у вас можно это сделать?

Катя (или Лена) опечалилась:

– Извините, но, к сожалению, у нас не предусмотрено мест для курения… Можете выйти на лестницу, сейчас я открою.

Она нажала кнопку настенного пульта, и на входной двери щелкнул замок.

«Да уж, сервис», – не вполне справедливо посетовал я, выходя на унылую лестницу девятнадцатого века. Я выкурил одну за одной две сигареты, хотя обычно вообще курю мало, пачки мне хватает почти на три дня. Но сейчас и двух сигарет подряд показалось мало. Я прикурил было третью, но противная горечь во рту заставила меня сплюнуть и выбросить жирный окурок в заботливо поставленную кем-то на подоконник банку из-под кофе.

Катя-Лена снова спала. Я осторожно, стараясь не щелкнуть замком, запер дверь и на цыпочках прошел в номер. Глотнул воды из-под крана, запив сигаретную горечь, разделся и рухнул в мятую постель. На сей раз я заснул довольно быстро. И приснилась мне почему-то не Ольга, а давешняя Рыбачка с Олиными глазами.

– Не забудь, ты обещал! – напомнила она мне и посмотрела с такой тревогой, что даже во сне по коже побежали мурашки.

 

Проснулся я ровно в семь, по сигналу мобильника. Я подскочил с кровати, в надежде, что пришла долгожданная эсэмэска. Но телефон пиликал безостановочно, и я понял, что это трубит побудку выставленный вечером будильник. Я с досадой оборвал его жизнерадостную трель.

Первым моим желанием было немедленно позвонить Оле домой. Но, во-первых, было еще очень рано, а во-вторых… мне вспомнился сон… слова седовласой красавицы, так похожей на Ольгу… И я вспомнил не только данное ей обещание, но и то, что пообещал самой Оле – не звонить, если не смогу попасть на ее день рождения. Кожа, как недавно во сне, покрылась мурашками… Как же так? Откуда могла знать Оля неделю назад, что меня не будет с ней в этот день? Возможно, это всего лишь совпадение, но почему же она так настойчиво выбивала из меня эту клятву? Я же видел, что это было ей действительно важно, жизненно необходимо.

Позвонить захотелось еще сильней, пальцы уже потянулись к заветным клавишам… Но я отдернул руку и бросил мобильник на кровать. Нет! Я обещал. Надо держать слово. Эсэмэска от Ольги придет, должна прийти!.. Тогда и я смогу настучать ей ответ.

 

Сообщение пришло днем, когда я вовсю ломал голову над взбунтовавшей программой в фирме подрядчика. Всего четыре слова: «Здравствуй. Очень жаль. Оля».

Я быстро набрал ответ: «Олюшка, поздравляю! Прости, я не смог – работа дурацкая! Целую. Саша».

Я ждал. Очень ждал, что придет еще хотя бы одна эсэмэска от Оли. Что-нибудь типа: «Ничего, я все понимаю. Возвращайся скорей!» А еще я очень-очень ждал, что в сообщении будет еще одно слово… Или даже – всего одно слово. Это слово, которое мы так еще и не сказали друг другу… Люблю.

Но… эсэмэсок больше не было. Ни днем, ни вечером, когда я, измученный неподдающейся программой, добрел наконец до гостиничного номера…

Я снова взял в руки телефон. Теперь у меня был номер Олиного мобильника. Теперь я мог позвонить ей напрямую. Правда, ей придется оплачивать входящий звонок… Но я же быстро, всего несколько слов! Хотя бы одно слово – то самое слово!.. Лишь бы услышать в ответ любимый голос! Да что там голос – хотя бы всего лишь дыхание! Ее дыхание, родное, близкое, единственно необходимое…

Но что мне ответит Оля?.. Она скажет: «Ты же обещал!..» И я буду чувствовать себя подлецом, подонком!.. Я окажусь человеком, которому нельзя верить и доверять…

Я снова отшвырнул телефон. На сей раз я промахнулся мимо кровати, мобильник с треском врезался в стену. Подняв с пола аппарат, я увидел, что стекло на дисплее треснуло. Нажал кнопку вызова, телефон молчал. Меня это уже не могло огорчить. Мне было все равно. Даже мелькнула мысль: «Зато не будет соблазна».

 

Домой я вернулся только во вторник. Программу я все-таки победил, пуск проекта состоялся. Но это меня почти не радовало. На душе скребли кошки. Даже не кошки, а какие-то мерзкие, грязные и вонючие существа. Наверное, крысы.

После работы я сразу помчался к Ольге. Дверь распахнулась, словно за ней стояли и ждали звонка. На меня плеснуло речным блеском и небесной синью любимых глаз. Оля обвила мою шею руками и прижалась горячей щекой к груди.

– Люблю тебя, – сказал я.

– Люблю тебя, – эхом откликнулась Оля.

 

Мы так и не вернулись ни разу к теме несостоявшихся звонков и непосланных эсэмэсок. Это уже было неважным. Совсем неважным, пустым и глупым. Да и зачем обсуждать то, чего не было?

Ни разу не заикнулся я и о вечере накануне Олиного дня рождения, не спросил, где и с кем она провела его. Да и как бы я мог спросить у нее это? Оля, даже бесконечно мною любимая, все-таки не была моей собственностью, вещью, куклой, игрушкой. К тому же тогда мы еще не сказали друг другу то самое слово.

Да и какая, по большому счету, разница, где и с кем она была тогда? Ведь теперь она была со мной. Навсегда.

 

 

7.

 

Через полгода мы поженились. Еще через полгода поехали отдыхать в деревню к бабе Маше – прошлым летом, когда уезжал, я договорился с ней о такой возможности. Правда, я не думал, что приеду не один, но старушка этому обстоятельству даже обрадовалась.

– Хорошую девку нашел, – шепнула она, улучив момент. – Глаза так и пыхают! Любит тебя. Живите ладно.

– Мы ладно живем, – счастливо улыбнулся я.

– Вот и живите, – сказала баба Маша и украдкой, пока я поворачивался, перекрестила меня.

В тот же день я повел Олю на реку. Любимый спиннинг с новым набором блесен был снова со мной. Ольга же сказала, что рыбу ловить не умеет и не хочет – ей вообще рыбок жалко, – так что она собиралась лишь загорать и купаться. Но там, где я думал порыбачить, купаться было совсем неудобно, до песчаных плесов идти далеко, да и мне там со спиннингом делать было нечего, так что мы договорились сходить туда завтра, а сегодня Ольга согласилась ограничиться солнечными ваннами и наблюдением за моим рыболовным мастерством.

Видимо Оля приносила мне удачу во всем – с третьего же заброса леску дернуло, удилище выгнулось и я, бесшумно и быстро вращая ручку импортной катушки, повел упирающуюся добычу к берегу. Ольга, услышав мои возгласы, подбежала и захлопала в ладоши.

– Ой, смотри, смотри, Саша, там что-то брыкается! – восторженно заверещала она, увидев, как забила хвостом здоровенная щука, подтянутая мной почти к самому берегу.

– Только бы не сорвалась! – взмолился я. – Леска тонкая, не на такую коровищу!..

Не успел я это сказать, как Оля уже прыгнула в воду – как была, в кроссовках, и всем телом бросилась на пятнистую хищницу.

– Осторожней, там блесна! – завопил я. – И зубы у щуки – ой-ей-ей! – Но Ольга уже поднималась на ноги, крепко держа за жабры молотящую хвостом по ее животу рыбину.

– Ну, ты даешь! – выдохнул я. – А говорила, что рыбу ловить не умеешь! – И, не удержавшись, подколол: – Как же так? Тебе ведь рыбок жалко!

– Мне маленьких жалко, – отдуваясь, сказала гордая Ольга, отшвырнув добычу в траву. – А их это чудище ест. Дай-ка мне спиннинг!

– Это еще зачем?

– Щук буду ловить.

Делать нечего, стал я учить женушку, как пользоваться спиннингом. У Ольги стало уже получаться, но ей очень не нравилось, что удилище длинное – неудобно ей, видите ли!..

– Сделай мне что-нибудь покороче, – взмолилась Оля. – Ну, пожалуйста!

Сделать – не вопрос, было бы из чего! Палку-то и вырезать можно – лес кругом, а вот где катушку взять? Пришлось ехать в райцентр, за сорок километров. Райцентр – не город даже, по моим меркам, а тоже деревня, только большая. Специализированных рыболовных магазинов там сроду не было. Еле удалось отыскать в «центральном» универмаге отдельчик спорттоваров. В нем – на четвертинке прилавка – сиротливо ютились с десяток крючков, три блесны и (о, удача!) катушка для спиннинга. Но какая! Я думал, таких уже лет двадцать не выпускают... Большая, как консервная банка, алюминиевая бобина с тормозом-трещоткой! Делать нечего, пришлось купить такую.

Загубил я в лесу деревце, выстругал палку попрямей, наколотил в нее загнутых гвоздей вместо колец, примотал изолентой катушку... Решил сам сперва испытать – прямо у бабы Маши во дворе. Размахнулся, палец с катушки отпустил и... тут же сделал здоровенную «бороду». Отвык я от инерционных катушек! Еще мальчишкой в последний раз ими пользовался. Просидел я почти час, распутывая леску и матерясь под нос. А Ольга ухохатывалась просто, наблюдая за моими мучениями. Когда я закончил это «веселое» занятие, сунул ей спиннинг и сказал:

– На, тренируйся! Но «бороды» сама распутывать будешь. Договорились?

Оля кивнула, чудесные глаза ее вспыхнули безоблачной синевой. И, что поразительно, сразу у нее все получилось! Может, и не совсем мастерски, но ни одной «бороды» ей «расчесывать» не пришлось.

 

В тот же день, уже под вечер, мы пошли к реке. Ольга бежала впереди, размахивая самодельной снастью и радостно вопя, словно девчонка.

– Так ты всю рыбу распугаешь, – смеялся я.

– Наоборот, – улыбалась в ответ жена, – рыбам станет любопытно, кто это так орет, и они все сплывутся ко мне!

Еще до того, как сделать первый заброс, Оля обернулась и сказала, ехидно сощурившись:

– А давай устроим соревнование: кто больше рыбы поймает? Давай разойдемся в разные стороны, а через часик встретимся здесь и сравним уловы!

Что-то мне в этом предложении показалось знакомым, тревожно екнуло сердце, но, каюсь, прошлогодняя встреча со странной женщиной и данное ей обещание почти стерлись из моей памяти. Да я вообще за минувший год забыл, что существуют на свете еще какие-то женщины, кроме мой красавицы-жены, которую я безумно любил!

– Не думаю, что это будет честно, – улыбнулся я Ольге. – Все-таки у меня опыт, рыбацкий стаж...

– Скажи уж честно: не стаж, а мандраж! – засмеялась жена. – Струсил?

– Кто струсил? – шутливо набычился я. – Ладно... Я – налево, ты – направо. Встречаемся здесь через час. Время пошло!..

И ведь надо же – ну, как отрезало клев! К тому же, я еще блесну зацепил за корягу, минут пятнадцать убил, пока отцепить сумел – очень уж раздеваться и в воду лезть не хотелось.

К месту встречи я шел с пустыми руками, в надежде, что Ольге также нечем похвастаться. Но жена встретила меня торжествующими воплями, размахивая куканом из ивовой ветки с нанизанными сквозь жабры и рот рыбинами – полуметровой щучкой и небольшим окушком. Увидев, что я, кроме спиннинга, ничего не несу, Оля запрыгала, как сумасшедшая, и запела:

– Какая бо-о-оль! Какая бо-оль... Ольга – Сашка-дурашка: два-ноль!

С тех пор и понеслось: только проснемся – сразу на реку. Про купанья-загоранья Ольга напрочь забыла! Стала просто фанатом рыбалки. И соревнования между нами стали уже традицией. Случалось, что я их выигрывал, но, справедливости ради, должен признаться, что чаще побеждала все-таки Оля. Как у нее это получалось, не понимаю! Видимо, такой в моей женушке до поры до времени таился зарытый талант.

 

 

8.

 

С детьми у нас как-то не получалось – Бог, как говорится, не дал, и с тех пор каждое лето – семь подряд – мы, вольные птицы, ездили только к бабе Маше. Пару раз я предлагал жене смотаться куда-нибудь к морю, или даже махнуть за границу, но Оля лишь возмущенно фыркала на мои предложения. Ей, кроме той реки, ничего было не нужно.

А еще – я предложил ей как-то выбрать новый хороший спиннинг с фирменной катушкой, на что моя женушка также ответила фырканьем. Она настолько «срослась» с моим кустарным изделием, так ловко с ним обращалась, что я и сам порой сомневался, есть ли смысл менять эту палку. Не зря ведь в народе говорят: «Лучшее – враг хорошего». Сам же я все-таки обзавелся фирмячим спиннингом Sert Aquaman и голландской катушкой Ultimate.

 

То, восьмое, проклятое лето и началось плохо. Приехав в деревню, мы застали в бабы Машином доме пожилую угрюмую женщину, от которой узнали, что весной наша славная бабуля умерла. Женщина оказалась ее дочерью из райцентра. Она приехала, чтобы подготовить дом для продажи. Сначала мы с Ольгой дернулись было, пожелав купить ставшую нам родной избу, но женщина замахала руками и сказала, что покупатель уже есть и через неделю-другую приедет. Единственное, что она для нас сделала – разрешила пожить в доме до приезда нового хозяина, а там уж – как мы с ним сами договоримся. Причем, дочь бабы Маши оказалась куда практичнее матери – потребовала с нас денег. Конечно, мы платили и бабе Маше, но делать это приходилось «втихаря» – подкладывая деньги в жестяную коробку из-под чая, бабулину «копилку», или по-хитрому – старались больше покупать в сельмаге сахара, муки, всяких-разных круп, которые всегда оставались после нас в больших количествах. Предлагали деньги и в открытую, но баба Маша только махала на нас руками и ругалась, грозя «не пущать нас к себе боле».

 

В тот день, как обычно, мы стали соревноваться. Три дня подряд до этого выигрывала Ольга, и мне почему-то чертовски захотелось на сей раз обязательно ее обловить!

Повезло почти сразу – я вытащил неплохую, под три кило, щуку. Через пару забросов сорвалась еще одна. И – как отрезало!.. Что я только не делал – менял блесны, переходил с места на место, рисковал провести блесну поближе к зарослям и корягам, где могли затаиться зубастые хищницы... Дорисковался! Разумеется, зацепил...

Да хорошо так зацепил, прочно, качественно. И так, и эдак дергал, и в сторону отходил, и в воду по колено забредал – все без толку! Хотел уже было оборвать, но обидно вдруг стало – столько времени убил на этот зацеп! До конца «соревнования» минут десять уже оставалось, если не меньше, а у меня всего одна рыбина. Если блесну оборву, да если еще вместе с грузилом, пока привязываю новые – точно ничего поймать не успею. А так... есть еще шансик. В общем, я решился и начал стягивать рубаху и джинсы.

Как назло, коряга лежала далеко от берега, и было там не очень мелко – я едва доставал ногами дно. Пришлось нырять, а течение оказалось неожиданно сильным – меня сразу потащило в сторону от коряги. Вынырнув, я понял, что до дна мне уже не достать, пришлось усиленно грести назад. Встав наконец на корягу, я нащупал руками леску, сделал несколько глубоких вдохов и нырнул снова, не выпуская леску из левой руки. Но одной правой я не смог справиться с течением, меня снова потащило. Пришлось леску выпустить, но сделал я это так неудачно, что зацепился за нее ногами. Натяжение сразу ослабло – видимо, лежащий на берегу спиннинг «поехал». А леска совсем некстати скользнула между пальцами и застряла там. Я дернул ногой, пытаясь освободиться, но с первого раза это не получилось. Не получилось и со второго... Пришлось подключать вторую ногу. Лучше бы я этого не делал!.. Отдался бы течению, и леска все равно выскочила бы из пальцев. А так, дергая обеими ногами, я просто окончательно запутался в леске. Легкие уже настойчиво требовали новой порции воздуха. Я сделал отчаянный гребок руками, леска подалась было следом за мной и вдруг натянулась, не пуская меня на поверхность. Видимо, спиннинг за что-то зацепился на берегу, но в тот момент мне было некогда рассуждать. Я отчаянно забарахтался, сильно задергал ногами в надежде порвать проклятую леску. Не тут-то было!.. Леска впивалась в щиколотки и икры, но рваться не желала. Я попытался согнуться, чтобы помочь руками, но сильное течение не давало это сделать, да и я уже ослаб – больше, конечно, от страха. Да что там – меня охватила уже настоящая паника! Я понял, что долго мне не продержаться, что еще чуть-чуть – и я не выдержу, «вдохну» в горящие легкие воду.

Вот тут-то я и почувствовал, как кто-то хватается за мои ноги. Я раскрыл глаза, но в мутной речной воде увидел лишь расплывчатое пятно внизу. Почему-то сразу я не понял, что это Ольга – да что я вообще в тот момент понимал?! Лишь еще пару долгих мгновений спустя почувствовал, что ноги мои свободны и пробкой вылетел на поверхность. И не успел еще отдышаться, как в паре метров от меня вынырнула Ольга.

– Давай руку! – крикнул я и рванул к ней. Но жена плохо умела плавать, а течение неумолимо тащило ее за собой, поэтому ей приходилось выбирать – тянуть ко мне руку, или грести обеими. Она выбрала второе решение и была, конечно, права – дотянуться до меня она все равно уже не могла.

Я стал отчаянно грести, но то ли слишком выбился из сил, то ли Ольга попала в стремнину, только расстояние между нами все увеличивалось. Я рванул так, словно от этого рывка зависела моя жизнь! Да что там моя – от него зависела жизнь Оли, а это было для меня гораздо важнее…

Я почти успел. Почти догнал Ольгу; еще чуть-чуть, каких-нибудь полметра – и я бы смог дотянуться до нее!.. Но этой половины метра мне и не хватило. Рядом с женой закрутилась вдруг небольшая воронка. Я сначала не придал этому значения, но тут Оля вскрикнула – впервые за все это время, – ее развернуло, повело в сторону, и она исчезла под водой. Я завопил, глотая попутно воду, и нырнул следом, даже не набрав достаточно воздуха. Меня тут же подхватил водоворот и потянул вниз, чему я был даже рад. Наконец-то я разглядел совсем рядом под собой бьющую руками и ногами Ольгу. Теперь я до нее дотянулся – рука скользнула по голове. Я мгновенно сжал пальцы в кулак, прихватив Олины волосы, и стал толкать свое тело вбок, чтобы выйти из смертельной воронки. Несколько растянутых в вечность, обдавших ледяным ужасом смерти секунд ничего у меня не получалось – нас засасывало все глубже и глубже, а потом, словно и не было никакого водоворота, мне удалось это неожиданно легко, и я потянул жену вверх – к спасительной поверхности. Вынырнув и глотнув воздуха, я тут же погрузился снова и вытолкнул из воды Ольгу. Глаза ее были закрыты, лицо побелело.

– Дыши! Дыши! – заорал я, и, держа Олю одной рукой, другой попытался хлопнуть ее по щеке. И сразу с головой ушел под воду. Сил у меня не осталось совершенно. За мной следом медленно погружалось тело жены. И все же я смог еще раз поднять ее голову над водой, непонятно как выкарабкался сам и стал судорожно озираться, в дикой надежде, что берег где-то рядом. Но то, что я увидел, повергло меня в еще больший ужас, чем тот, что я пережил в глубинах водоворота. Нас несло по самой середине реки. Я отчетливо понял, что не смогу выплыть не только с бесчувственной Ольгой, но даже в одиночку. Впрочем, без нее я плыть никуда и не собирался.

И тут – то ли догнал нас прошлый водоворот (как долго они «живут» – кто их знает?), то ли река разродилась новым, только Олю вдруг вырвало из моих ослабевших рук, и большая воронка закружила ее в прощальном танце. Меня почему-то водоворот не тронул, словно я был вовсе не нужен ему, но я все же медленно, будто во сне, зашлепал по воде ногами-руками, направляя непослушное тело к воронке. Ольга была уже в самом ее центре. Я понял, что в следующее мгновение ее навсегда от меня скроет вода. И как раз в этот миг Оля открыла глаза. В них не осталось больше ни кусочка синевы – один лишь свинцовый блеск беспощадной воды. Я снова рванулся к жене, но той уже не было. Тогда я опустил руки. В самом буквальном смысле. Я больше не мог и, самое главное, не хотел бороться. Но река, видимо, рассудила иначе…

 

Очнулся я от голоса Ольги. (Это я тогда подумал, что очнулся. Сейчас же, в тысячный – стотысячный? миллионный? – раз прокручивая в голове те события, все больше убеждаюсь, что это было лишь бредом, игрой погибающего сознания.) Она стояла надо мной, заслоняя солнце, и я не мог разглядеть ее лица.

– Ты ведь обещал! – услышал я родной, любимый голос, полный страдания и укора. – Ведь ты проиграл – и обещал мне!.. Что ж, ты не сдержал слова – и проиграл окончательно… Прощай! Живи долго!.. – И Ольга пошла навстречу солнцу, а я так и не мог подняться с песка. Я не мог даже крикнуть, даже шепнуть ей что-либо вослед…

Любимая женщина уходила, не оборачиваясь, становясь постепенно прозрачной, словно таяла в солнечном свете. В одной руке она несла самодельный спиннинг с большой алюминиевой катушкой, а в другой – двух здоровенных щук на кукане из ивовой ветки.

 

 

9.

 

Я провалялся в больнице с тяжелым нервным истощением, как оказалось, почти целый месяц. Мой организм был здоров, но мне не хотелось жить – и я медленно умирал. Не хотелось ничего – ни есть, ни пить, ни дышать… Единственное, что оставалось у меня – это сны. В них ко мне приходила Оля.

Самым страшным было то, что тело моей жены так и не нашли… Хотя, это, наверное, в какой-то степени и поддерживало меня, не позволяло окончательно рухнуть в пучину небытия. Ведь я не видел Ольгу мертвой, а значит – она до сих пор была для меня живой. И только живой она и приходила теперь ко мне в видениях и снах…

 Она посещала меня и такой, какой была в момент нашего знакомства, и такой, какой она ушла навсегда. Только темные волосы Оли были почему-то покрыты инеем… И почему-то этот ее образ мне напомнил нечто давнее, позабытое, но не совсем, а словно отложенное в дальние уголки памяти. Я силился вспомнить, но никак не мог этого сделать. Иногда казалось, что я уже коснулся этого, осталось лишь сжать пальцы и потянуть за ниточку… Но ниточка каждый раз выскальзывала, и я то проваливался в тяжелое забытье сна, то наоборот просыпался, если догадка начинала маячить во сне.

Я чувствовал, я был уверен, что если бы мое сознание пришло хоть ненадолго в норму, то я бы обязательно все вспомнил. Но я умирал – и находился в каком-то пограничном состоянии между явью и сном, между существованием и небытием. И в этой расплывчатой полужизни-полусмерти (иногда я был почти уверен, что уже умер) не оставалось уже места логике и четким, действительным воспоминаниям. Зачастую бред и сны казались более правдоподобными, нежели явь и то, что нехотя возвращала память.

 

Но однажды, когда Ольга снова приснилась мне в седовласом облике, она заговорила со мной… То есть, она произнесла всего одну фразу и… я сразу все вспомнил. Она посмотрела на меня глазами, в которых не осталось ни проблеска небесной сини, – одна лишь свинцовая речная серость, полная боли и тоски, и сказала: «Саша, ведь ты же обещал мне!..»

Олины волосы с серебряными нитями проседи выбивались из-под синей бейсболки, и я вспомнил, где я видел ее такой, я вспомнил данное мною обещание, которое бездумно нарушил… Да, конечно же, Ольга и была той самой женщиной, что я встретил впервые у реки в то самое лето, когда познакомился с моей Олюшкой. Я ничуть теперь не сомневался в этом. Мало того, находясь в привычном уже состоянии полубреда, я нисколько этому не удивился…

И когда наконец проснулся… или очнулся – не знаю, что будет точнее и правильней, – вспомнил и кое-что еще… А именно – мой разговор с Олей в то же самое лето, но на месяц позднее, в фойе дома культуры. Тогда он показался мне частью непонятной игры. Теперь же… Теперь он стал еще одним звеном цепочки, обещающей мне разгадку некой удивительной тайны, связанной с моей любимой.

Я догадался, а вернее – я уже это знал, что Ольга приходила тогда ко мне специально, чтобы предупредить, чтобы отвести от меня беду… И приходила она, не знаю как, но из другого времени, а то и из другого мира, где эта беда со мной… с нами уже случилась. А раз так… А раз так, – значит, есть способ и у меня предупредить Ольгу, отвести страшную беду от нее! И пусть это кажется очередным бредом, пусть этого не может быть в принципе, но я понимал бы это, если бы был здоров. И если бы это не было моим единственным шансом! И если бы это не делала сама Оля!.. Целых два раза… Интересно, от чего она хотела уберечь меня в тот первый раз? Почему серебрились сединой ее волосы?

Догадка пришла внезапно и показалась мне очевидной на двести, триста, на весь миллион процентов!.. В той реке должен был утонуть я. Запутавшись в леске. Полезший отцеплять блесну ради дурацкого соревнования… И Оля решила дать мне еще один шанс. Но в одну реку нельзя войти дважды… Что ж, тогда мы войдем в нее трижды!

 

Я подскочил с больничной койки и, пошатываясь, вывалился в коридор. Дежурная сестра, немолодая рыжеволосая женщина, дремавшая за столом над книгой в яркой мягкой обложке, испуганно подняла голову и уставилась на меня так, будто увидела ожившего мертвеца. Впрочем, для всех я таким уже, наверное, и являлся «де факто». Ожидали только «де юре»… «Но теперь нет! Теперь не дождетесь!» – подумал я и сказал:

– Дайте мою одежду!..

На самом деле я, видимо, лишь беззвучно пошевелил губами, потому что сестра никак не отреагировала на мои слова. Она лишь продолжала стремительно бледнеть, и я подумал, что еще немного – и уже мне придется оказывать ей медицинскую помощь.

Впрочем, медсестра сумела все же очухаться и принялась лихорадочно тыкать в кнопки телефонного аппарата…

– Алло! – прохрипела она в трубку. – Тут этот… Балыгин!.. Нет, не умер… Наоборот… Он одежду просит!.. – Женщина бросила трубку на аппарат и замахала на меня руками: – Идите!.. Идите в палату! Ложитесь!.. Нельзя вам! Сейчас доктор придет…

– А сейчас день или ночь? – спросил я, озирая пустой коридор.

– Конечно, ночь! – воскликнула медсестра, но, вспомнив об этом, сразу зажала рот ладонью, продолжая энергично махать на меня свободной рукой.

Я улыбнулся – впервые с того времени… – и вернулся в палату. Но ложиться не стал, а просто сел на кровать, прислонившись спиной к стене.

Дежурный врач ворвался в палату и завертел головой, всматриваясь в разбавленную коридорным светом темноту. Наконец он остановил взгляд на мне и в два прыжка подлетел к моей кровати.

– Что? Что случилось?!.. – зашептал он, опасаясь потревожить сон моих соседей и в то же время едва не срываясь на крик.

– Да ничего не случилось, доктор, – тоже шепотом, но стараясь, чтобы голос звучал непринужденно и твердо, сказал я. – Просто я выздоровел. И мне срочно нужно домой. Верните одежду, пожалуйста.

– Ну, во-первых, не вам судить, здоровы вы или нет, – немного успокоившись, ответил врач. – А во-вторых, одежду вам сейчас никто не выдаст – кладовая закрыта, сестра-хозяйка придет только утром… И потом, ночью в любом случае никого не выписывают. Так что ложитесь-ка спать. Утром придет ваш лечащий врач и…

– Но мне надо сейчас! – забыв о соседях, воскликнул я.

– Да тише вы!.. – зашипел доктор. – Вы же тут не один…

– Простите… – я вновь перешел на шепот. – Но мне не дождаться утра!..

– Что значит «не дождаться»? Если вы, как утверждаете, поправились, то как раз ничего и не мешает вам его дождаться… Ну сами-то подумайте – ночь на дворе!.. Вы ж не ребенок, чтобы капризничать.

Собственно, я и так уже все понял. И мне было стыдно, что я поднял эту глупую панику. Дежурный врач все сказал правильно: никто меня сейчас не выпишет и одежду не отдаст… Придется терпеть.

И я повинился:

– Простите, доктор. Право слово, не подумал… У меня уже день и ночь перемешались. Только… я и правда здоров, вы не подумайте, что это бред какой!.. Жаль вот спать совершенно не хочется – отоспался за… Сколько я уже здесь, кстати?

– Вот что, любезный, – покрутил головой доктор и еще сильней понизил голос. – Так мы с вами всех сейчас перебудим. Раз вы спать не хотите, пойдемте ко мне, я вас посмотрю…

Я с радостью согласился.

 

При свете я понял, что дежурному врачу было не больше тридцатника. Но пышные усы и очки в массивной оправе прибавляли ему лет пять. Лицо доктора показалось мне незнакомым; впрочем, находясь почти все время в полузабытьи, я не особенно фиксировал мелькавшие возле себя лица. Я и соседей-то по палате узнал бы едва ли.

Врач пропустил меня в небольшой кабинет, предложил сесть на кушетку, сам же взял стул и сел напротив.

– Ну что, Балыгин? Александр… а по отчеству?

– Да бросьте, доктор, какое отчество? – поморщился я.

– Ну, ладно. Тогда и вы меня Николаем зовите. Побеседуем, так сказать, неформально.

– А о чем? – насторожился я. Все же, хоть и находился я не в психушке, – но в отделении неврологии, а невропатолог и психиатр, как для многих простых обывателей, были для меня почти что синонимами.

– Как о чем? – удивился Николай. – О вас. О вашем здоровье… Вот вы спросили, сколько вы здесь находитесь. Это что, по вашему, показатель отменного самочувствия?

– Я же не спорю, что был болен, – возразил я. – А сейчас вот выздоровел и интересуюсь.

– Ну, лежите вы у нас уже почти месяц… И, скажу откровенно, мы уже начинали опасаться…

– Что я не встану? – закончил я.

– В общем… да. Или не скоро. Или… переедете в несколько иное заведение…

– В психушку? – Я понимающе улыбнулся.

– В психиатрическую клинику, – поправил доктор. – Между прочим, одним из моих студенческих увлечений была именно психиатрия. Я даже собирался поменять специализацию…

– И что помешало? – поддержал я тему, продолжая улыбаться.

– Бытовые проблемы, – скривился Николай. – Женился, появился ребенок, а хорошей практики в нашем городе не найти… Перебираться в Питер или столицу – нет средств… В общем, ладно. Сейчас я уже успокоился. Но увлечение свое не забыл. Иногда почитываю кое-что для себя, интересуюсь. Мало ли…

Я удивился откровенности и словообильности Николая. Но, с другой стороны, ночь накладывает свой отпечаток. Сидеть тут одному – тоже не сладко. Парень, судя по всему, умница, не с медсестрой же ему заигрывать, детективы – или что она там читает – обсуждать. Да и ровесники мы с ним почти… А может… Может, как раз я ему в качестве объекта для любимого хобби и приглянулся? Ну и ладно. И пусть. Мне не жалко. Вердикт он все равно выносить права не имеет. Психиатр-любитель! Я улыбнулся в очередной раз. Николай это заметил.

– Вы думаете, Саша… – начал он.

– Да ничего я не думаю, – перебил я. – И давай уж на «ты», раз неформально общаемся… Или все-таки нет?..

– Неформально, – махнул рукой Николай. – Давай на «ты». Но если совсем откровенно, то мне и правда многое интересно в твоем случае. Вот, например, ты ведь… жить не хотел? Извини за цинизм, но я все-таки врач, это профессиональное. – Он дернул уголком рта, пытаясь изобразить улыбку. – Так вот, не хотел – это было видно даже неспециалисту. Все органы здоровы, все в полном порядке, а ты умирал. Сознательно, причем. Так ведь?

– Наверное, да, – пожал я плечами. – Мне незачем было жить.

– А сейчас вдруг стало «зачем»? – подобрался доктор, и я понял, что Николай загнал меня в угол, словно умелый следователь преступника-раззяву. Расскажи я ему про суть своей вспыхнувшей надежды – он вызовет коллег из дурдома и передаст им меня из рук в руки!

Николай словно подслушал мои мысли:

– Не бойся, Саш, – то, что ты мне расскажешь, останется строго между нами, обещаю. Ведь тебе же хочется рассказать, я вижу. Поверь, я сейчас не зарплату свою отрабатываю. Мне и правда это очень интересно, а заодно и помочь тебе хочется. Видишь, я с тобой откровенен: помочь мне тебе хочется все же не в первую очередь.

– Ну хорошо, – решился вдруг я. В конце-то концов, ну, действительно, не сошел же я с ума!.. А если сошел – не все ли уже равно? – Мне действительно вновь захотелось жить. Появилась надежда. Призрачная, я прекрасно это понимаю. Но она все-таки есть.

– Не совсем понял, – подался вперед Николай. – Надежда на что? Что твоя жена все же осталась жива? Ведь ее тело не нашли, насколько я знаю?.. – Он поморщился, снова выпрямился и виновато покачал головой. – Тьфу ты, прости!.. Я и правда стал беспардонным циником!..

– Да брось ты извиняться, – в свою очередь поморщился я. – Не маленький я, чай. И ты – врач, а не сиделка возле умирающего… Да и я не умирающий уже вроде.

– Согласен, – кивнул Николай, снял очки и протер их краем халата.

– Слушай, Коль, я курить хочу. Есть у тебя?..

– Есть-то есть, только нельзя тут как бы… – Николай посмотрел для чего-то на дверь, а потом махнул рукой: – А, ладно, все равно главврача нет! – Он встал и приоткрыл окно. В кабинет легко дунуло свежим, удивительно вкусным воздухом. Я втянул его полными легкими и слегка опьянел, словно и впрямь уже покурил после месяца никотинового голода.

Николай протянул мне пачку сигарет, сам тоже выудил одну. Вместо пепельницы достал гнутую, в виде большой фасолины, миску для медицинских инструментов – не знаю, как она называется…

Я жадно затянулся, и голова закружилась еще больше. «Хорошо, что я у него выпить не попросил! – мысленно усмехнулся я. – Наверняка бы и спиртику плеснул».

– Ну, что?.. – сказал я после пары очередных затяжек. – Спрашиваешь, на что я надеюсь? Нет, то, что Ольга жива, я не думаю. Была бы живой – разыскала бы меня.

– А если с ней… то же самое, – мотнул на меня подбородком Николай. – Или… даже хуже?..

– Да нет же, – нахмурился я. – С ней… еще хуже. Я знаю.

– Что же тогда за надежда? – непонимающе уставился на меня любитель психиатрии.

Я молча докурил сигарету до фильтра и отщелкнул окурок в окно.

– Я хочу вернуться и предупредить ее. Не дать ей броситься в реку.

Николай качнулся на стуле:

– Куда вернуться? – В его глазах вспыхнуло явное разочарование и жалость. Видимо, он все-таки понял, что для психушки я уже созрел… Но мне было все равно. Я, не спрашивая разрешения, взял со стола пачку и достал новую сигарету. Николай молча щелкнул зажигалкой. Язычок пламени вкусно облизал золотисто-коричневый срез ароматного цилиндрика. Мне тоже вторая сигарета показалась вкусней, голова уже не кружилась.

– Туда, на реку. До того, как Оля бросилась мне на помощь.

– Каким же, интересно, образом? – Николай, видя мое спокойствие, успокоился и сам. Или взял себя в руки, чтобы не «высветить» выражением лица моего предполагаемого диагноза.

– Пока не знаю, – признался я. – Но Ольга умела делать это. Значит, и я смогу.

Николай поднялся внезапно со стула и стала ходить взад-вперед по кабинету. Впрочем, «ходить» – слишком громко сказано. Два-три шага в одну сторону, столько же обратно. Все, что позволяли размеры комнаты.

– Не знаю, что и делать, – вздохнул вдруг он, останавливаясь возле стола, вынул из пачки сигарету и закурил. Я заметил, что руки его дрожали. Доктор отчего-то сильно разволновался. Сделал несколько быстрых затяжек, с отвращением швырнул окурок в окно и повторил, глядя мимо меня: – Не знаю… Меня самого после этого… в психушку сдавать можно… Но у нас же частный разговор? – Он посмотрел мне прямо в глаза. С сомнением, выжидающе.

– Ну, да… – ответил я, не понимая, к чему клонит врач.

– Ладно. – Николай махнул рукой и снова сел на стул. Только не знал, куда деть руки – то складывал их на груди, то сжимал ими колени. – В общем, прости меня за комедию… Но… – Все-таки он на что-то никак не мог решиться. Посмотрел на меня так, словно умолял меня помочь ему. И я выдавил:

– Да не тяни ты!.. Я и правда здоров. Ты что-то плохое мне хочешь сказать? Так не переживай, мне уже ничего не страшно.

– Ну, смотри… – Доктор снова встал и достал из стеклянного шкафчика какой-то пузырек и отщипнул от ватного кома кусочек. Пояснил: – Нашатырь. На всякий случай. – И снова сел.

– Нервы у меня крепкие… – начал было я, но вспомнив, с каким диагнозом оказался в больнице, осекся и замолчал.

Николай все понял.

– Вот-вот, – сказал он. – И все же… Промолчать я не могу. И никому другому рассказать это тоже не решаюсь. Не любят у нас чудеса. А когда начинает чудить человек, которому доверены жизни людей…

– Слушай, – не выдержал я, – если ты боишься, что я тебя заложу, то напрасно. Да и кто мне поверит?

– Не в этом дело! – замахал руками Николай. – Я боюсь, что ты мне не поверишь!.. Или подумаешь, что я издеваюсь над тобой, психиатрические эксперименты провожу…

– Нет, – сухо сказал я. – Не подумаю. Поверю. – И я не покривил душой. Я и правда чувствовал, непонятно как и чем, что Николай не шутит, не пытается обмануть меня, не затевает некую игру или психологический тест.

– Ладно! – хлопнул доктор ладонями по коленям. – Слушай. Но сначала ответь: вы с женой хорошо жили?

Я дернулся. Захотелось вспылить, ответить зло и грубо: «Какое твое дело?», но я тут же осадил себя. Ведь я сам же подтолкнул Николая на откровенность…

– Да, – ответил я и посмотрел в пол. – Очень хорошо. Мы… любили друг друга… – Я резко поднял голову и посмотрел прямо в глаза врачу: – Я и сейчас ее люблю.

– И ты утверждаешь, что твоя жена утонула, спасая тебя?

– Да, – скрипнул я зубами. – Но ее тело не нашли. Я не видел ее мертвой…

– Я видел ее живой, – тихо сказал Николай. Он пристально поглядел на меня, будто хотел убедиться, дошли ли его слова до меня. Меня это удивило, ведь ничего странного я в них не услышал. Мир, как говорится, тесен. Это избитое выражение я и повторил вслух.

– Ты не понял меня, – почти шепотом проговорил доктор. – Я видел ее, когда ты уже лежал здесь.

Я вскочил с кушетки.

– Оля нашлась?! Она жива?!..

Николай тоже вскочил, положил мне на плечи ладони и силком усадил назад. Потом помотал головой. На скулах его заходили желваки, щеки покрылись красными пятнами.

– Ты был вне себя, когда попал к нам. Рвался бежать, искать утонувшую жену. В тот день тоже дежурил я. Мне нужно было проверить… Ты сумел назвать свой адрес и телефон. Я позвонил. Никто не ответил. Потом ты сказал, что вы отдыхали здесь, в деревне неподалеку… Не знаю зачем, но я решил съездить туда…

Я снова дернулся, собираясь вскочить, но доктор остановил меня резким жестом.

– Я сразу пошел к реке… Тоже не знаю зачем. И у реки… я встретил женщину. Сразу понял, что она не местная…

– Она ловила рыбу на спиннинг?.. – спросил я севшим враз голосом.

– Не знаю. Она увидала меня издали и пошла мне навстречу. И первое, что спросила…

– Не утонул ли недавно какой-нибудь мужчина?..

– Нет… – приподнял брови Николай. – Она откуда-то знала, что я врач и спросила, правда ли, что к нам поступил мужчина, который едва не утонул. Я подтвердил. Женщина очень обрадовалась и спросила твое имя. Я назвал. Тогда она схватила меня за руки, начала кружить, а сама смеялась, смеялась!.. Признаюсь, во мне тотчас проснулся психиатр. Но женщина, заметив мое недоумение, пояснила, что она твоя жена. Тогда я предложил ей поехать со мной. Она кивнула, попросила подождать минутку и побежала к реке. Я прождал, наверное, целых полчаса. Пошел к реке. Женщины нигде не было… Я пошел в деревню, спросил у местных, где остановилась городская пара. Мне показали дом, но сказали, что женщина утонула, а ее муж тронулся умом и попал в больницу. Женщину искали, но тело так и не нашли…

Я закивал. Моя догадка полностью подтвердилась! Оля приходила, чтобы найти меня, предупредить!..

– Вот видишь! – воскликнул я. – Я был прав!..

– Тогда я вообще не знал, что и думать… Первой мыслью было, что рехнулся и ты, и твоя жена. Слова деревенских жителей я в расчет не брал – ты мог им попросту запудрить мозги. К тому же, мертвое тело твоей жены они не видели. Собственно, так я думал довольно долго. Пока к нам в больницу не позвонила одна женщина… Она разговаривала с главврачом, дословно я разговора не знаю, но суть в том, что это была мать твоей супруги. Она справлялась о твоем здоровье, хотела поговорить с тобой, но ей ответили, что твое состояние этого не позволяет. Главврач был в курсе непоняток с твоей женой и осторожно спросил про нее у матери. Та заплакала и сказала, что дочь утонула. Вот тогда-то я и пересмотрел взгляды насчет твоего сумасшествия… Мне очень хотелось съездить в ваш город, но это ж почти семьсот километров!.. В общем, я ограничился звонком…

– Олиной маме?

– Нет. Я снова позвонил на ваш номер… Мне ответили. Ответила… Ольга. По крайней мере, так она мне представилась. Мне показалось, что голос ее похож на голос той женщины, у реки, но я не был уверен, ведь разговаривал с ней очень мало. Я осторожно спросил, не жена ли она Александра Балыгина. Женщина заплакала и сказала, что да… А потом поправилась, сказав, что уже не жена, а вдова. И рассказала, что ты утонул… Я подумал, что меня кто-то непонятно зачем водит за нос, но все же сказал, что ты жив и лежишь у нас в больнице в тяжелом состоянии. И бросил трубку. Потом, правда, опомнился, позвонил снова, но трубку уже никто не брал. Ни в тот день, ни в последующие… Не знаю, помнишь ли ты, что я спрашивал у тебя рабочий телефон жены?

– Не помню, – честно признался я. – Только я вряд ли сказал… Оля очень не любит, когда ей звонят на работу.

– Да нет, как раз сказал… – Николай опустил глаза. – Ведь если жена утонула… на работе ее как бы…

– Ну да, конечно, – понял я, что сморозил глупость.

– Я позвонил ей на работу, – сказал доктор. – Мне ответили, что Ольга Балыгина погибла.

Николай замолчал.

– И?.. – не выдержал я.

– И все. Я не мог понять, кто все-таки сошел с ума – я сам, или все вы. Учитывая, что вероятность одновременной потери рассудка у несколько человек много меньше, чем у одного…

– Ты решил, что сошел с ума сам? – закончил я мысль Николая.

– Ну, да. Правда, во всем остальном, что не касалось тебя и твоей жены, я чувствовал себя вполне адекватным…

– А остальные что об этом думают?

– Я больше ни с кем не делился. Главврач после разговора с твоей тещей понял, что ты говоришь правду и психически больным тебя не считал. А я не очень-то хотел, чтобы он посчитал таковым меня. – Николай улыбнулся. – Вот, только тебе я все это и рассказал.

– Спасибо… – сказал я, думая уже совсем о другом. Но Николай разговор еще не закончил.

– Так что ты думаешь по этому поводу? – спросил он. – Что ты сказал мне о своей жене?.. Ну, что она возвращалась, чтобы тебя предупредить?

– Разве не ясно? Утонул-то на самом деле я, а не она. Но Ольга не смогла пережить этого и вернулась в прошлое, чтобы помешать этому. И ей это удалось – я встретился с ней много лет назад… То есть, почти удалось. Она предупредила меня, но осторожно, не сказав ничего прямо. Лишь взяла с меня одно обещание… Но до трагедии было очень далеко, и я забыл о данном ей слове… Вот если бы она попала в это лето!.. Видимо, она не смогла запросто оказаться в нужном времени. Делала попытки, промахивалась… Поэтому ее часто встречали у реки – вот и ты тоже, – и спрашивала, не тонул ли кто из приезжих мужчин. Если слышала утвердительный ответ, повторяла попытку… А если нет – ждала меня возле реки. Разгуливать по деревне, видимо, опасалась, чтобы не привлекать лишнего внимания. Ее и так чуть ли не ведьмой считали те, кто встречался с ней… Или… русалкой… Но вот почему и как ты застал Ольгу дома, после того как она… – Сказать слово «умерла» я так и не смог.

– Видишь ли, Саша… – Николай снова достал сигарету, протянул пачку мне, щелкнул зажигалкой, выдохнул облако дыма. – Путешествовать во времени, тем более – в прошлое, невозможно.

– Но как же… – начал я, однако доктор не дал мне договорить.

– Я много думал на эту тему. Читал. И не только фантастику. Между прочим, и увлечение психиатрией мне тоже помогло в создание одной теории… Вот сейчас ты точно сочтешь меня чокнутым!..

– Да нет же! – в сердцах крикнул я. – Ну сколько можно?!

– Ладно. Ты, конечно, смотрел фильм «Матрица»?

– Разумеется. Все три части.

– Так вот… Я думаю, что кое-что в нем правда. Наша жизнь, весь наш мир – это программа… Но не такая, как в том кино. И не машины ее создали. Впрочем, неважно кто – Бог, Высший Разум… Только эта программа намного сложней, чем в фильме. И других «нас» – спящих где-то с подключенными к центральному компьютеру мозгами, – не существует. Мы – это создание программы, ее часть, ее биты и байты, куски кода, подпрограммы, наравне со всем остальным – животными, растениями, вещами, планетами, звездами, галактиками… Мы – условность, и в то же время мы – есть, мы живем, умираем, воюем, любим, ненавидим и радуемся. Но еще… Время – это тоже условность. Это такая же мнимая, запрограммированная величина, как и все остальное. Зачем-то оно показалось нужным, или просто с ним было удобней, или просто интересно, что получится… А на самом деле никакого времени нет. Поэтому и оказаться в любой его «части кода» может любая «часть кода», именуемая «человек». Хотя нет, я неправильно сказал. Не любая, конечно. Иначе в мире царил бы хаос. А программа – это организованная структура и хаос ей противопоказан в принципе. Но это очень сложная структура – и ошибки в ней неминуемы. Такие ошибки иногда случаются. Например, рождается гений – человек с ошибкой в коде… С такой ошибкой, что позволяет ему менять программу. Он и сам не всегда может понимать, что именно делает. Только он начинает вдруг творить невозможные для других вещи. Моцарт в пять лет пишет симфонии, Эйнштейна выгоняют за неуспеваемость из школы, а он открывает теорию относительности… А все потому, что они – с ошибками в ДНК, или сами ошибки… Они правят программу, как хотят, для них нет невозможного, для них не существует времени, потому что оно такая же условная часть программы, как и все остальное. Зато другие люди, видя результаты вмешательства в программу, но не понимая, что это такое, не осознавая сути, – ведь их-то программный код не сбоит, – воспринимают гениев сумасшедшими, не от мира сего… Вот тут-то и пригодились мои знания психиатрии. Взять шизофрению – раздвоение личности… Да ничего подобного! Просто такой человек не обращает внимания на время. Оно для него условность – не более того… Он может быть одновременно в прошлом, настоящем и будущем и нормально себя чувствовать. Потому что нет на самом деле никакого времени. Оно есть для программы и для тех, кто живет по ее алгоритму. И для них-то, разумеется, подобный человек – сумасшедший, больной, ненормальный… Пусть даже он и гений. Ведь зачастую говорят, что гениальность – эта то же сумасшествие, отклонение от нормы…

– Постой… – Я почувствовал, что голова у меня начинает идти кругом. – То есть, ты хочешь сказать, что у Ольги тоже сбой в программном коде? Что она тоже гений? Но в чем?.. Она не пишет ни книг, ни музыки, она не гениальный физик или математик… Правда, неплохо играет в шахматы…

– Разве гениальным можно быть только в науке и в искусстве? Возможно, твоя Ольга – гений в любви. Она любит тебя, любит так, что любая программа для нее нипочем. Она кроит ее по своему разумению, отбросив такую условную составляющую, как время, куда подальше!.. Конечно, программа эта не на Бейсике каком-нибудь написана, да и писал ее не программист-самоучка, – тут Николай смущенно отвел глаза, и я заподозрил, что его хобби не только психиатрия, – так что совсем уж что хочет она сделать тоже не всегда может… Да и не вполне, наверное, ясно осознает, как у нее это получается… И все же… Мне кажется, это похоже на правду. Разумеется, это лишь моя гипотеза. Может быть, и даже скорее всего, все на самом деле совсем не так, а гораздо, во много-много раз сложней!.. Но если хотя бы основная идея моя права, то это все объясняет!.. Пусть не все, но многое. И ваш с Ольгой случай – тоже.

– Но тогда… – улыбнулся я. – Тогда я тоже смогу спасти Ольгу. Я сломаю эту чертову программу! Я тоже умею любить. Возможно, я и не гений, но то, что у меня не все дома, ты уже, думаю, убедился. – Я рассмеялся легко и свободно, почему-то окончательно уверившись, что для меня и впрямь теперь не существует такой абсолютно условной преграды, как время.

– Да уж!.. – подхватил мой смех Николай. А отсмеявшись, поднялся со стула и сказал:

– Ну а теперь спать! Светает уже…

Я посмотрел в окно. Краешек неба у линии горизонта, видимой между силуэтами ломов, и впрямь побледнел.

– Кстати, о сне, – сказал доктор, – в продолжении моей теории… Мне кажется, сон предусмотрен этой программой как раз для коррекции неизбежных ошибок. Чем дольше человек находится в сознании, тем большее их количество вступает в противоречие с его собственной подпрограммой. Недаром, если долго не спать, голова отказывается соображать здраво. Это вовсе не от усталости, точнее – не столько из-за нее, а как раз потому, что запрограммированное сознание вступает в противоречие с тем, что мир изменился не по предусмотренному сценарию… А во сне происходит слияние разума с той самой ноосферой, как ее называют, или с информационным полем, или даже, в иной трактовке, – с «Книгой судеб». А по сути это как раз и есть «исходный код» программы. Но подкорректировать, видимо, можно лишь незначительные отклонения, кое-что все-таки остается. Отсюда и появляются легенды о разных чудесах… И продолжают переписывать программу гении и «сумасшедшие»… А вот пророки – те, наверное, просто умеют читать этот программный код. Но и они порой ошибаются. Ведь в том коде эти гении не учтены. Кстати, о гениях. По-моему, это Марк Аврелий сказал… «Все будет так, как должно быть. Даже если будет иначе».

Николай подмигнул и протянул руку.

Я пожал ее, подмигнул в ответ и отправился в палату. Завернувшись в тонкое байковое одеяло, я сразу заснул. На сердце, впервые за последний месяц, было тепло и спокойно.

 

 

10.

 

Проснулся я почему-то сидя, прислонившись спиной к стене. Видимо, мне приснилось что-то такое, что заставило меня принять эту странную позу… Наверное, я хотел поскорее встать, вскочить, бежать, спасать Олю…

За окнами было уже совсем светло. Но мои соседи еще спали. Я встал и выглянул в коридор. Все та же рыжая медсестра раскладывала лекарства в ячеистый ящик.

– Доброе утро, – сказал я как можно дружелюбнее. – А Николай еще не сменился?

– Какой Николай? – насупилась в ответ медсестра.

– Ну, врач, что дежурил ночью.

– Ночью дежурила Маргарита Сергеевна, – буркнула медсестра. – А Николаев у нас вообще нет никаких.

Я вернулся в палату. Снова сел на кровать и облокотился о стену. Мне стало вдруг очень смешно. Но вовсе не потому, что я окончательно рехнулся, хотя, признаюсь, такая мысль и промелькнула сначала в мозгу. Но я сразу отбросил ее, как и предположение об очень связном и дословно запомнившемся сне. Нет. Я понял, что со мной сыграли в поддавки. Не знаю уж только зачем. Пожалели, или понравился я им? Но кому «им»? И зачем со мной во что-то играть? А может, это и не игра вовсе… Просто решили использовать меня в виде этакого программного дебаггера-отладчика? Или, например, бета-тестера… Да какая разница! Главное, мне дали понять, что я на верном пути.

– Ха! Николай, блин!.. – хохотнул я. – Юный программист-любитель!..

 

На удивление, меня выписали почти без разговоров. Только потребовали дать расписку, что я настоял на досрочной выписке сам. Выдали одежду, вернули документы и даже деньги. Я не помнил, конечно, сколько их у меня оставалось, но и того что было вполне хватало на билет домой.

Я подумал, не заехать ли в деревню за оставленными вещами, но терять времени так не хотелось! Да и какие там вещи… И остались ли они вообще… Немного жаль было только спиннинг, но рыбачить в ближайшее время я все равно не собирался. Тем более, если я вернусь на месяц назад и «перепишу» программу – все в таком случае изменится.

И я поехал сразу домой. А уже подходя к дому, внезапно почувствовал страх. Необъяснимый, но почти физически ощутимый. Говорят «душа ушла в пятки». У меня же, напротив, нечто холодное и липкое поднялось от пяток до самой макушки, буквально заставив на ней шевельнуться волосы. Чего я испугался? Того, что погибшая Ольга окажется дома? Или наоборот, что мертвая пустота квартиры, дарившей когда-то тепло и счастье нам двоим, сожмет ледяными тисками мое сердце и раздавит его?

Я не стал заниматься психологическим самокопанием, а просто развернулся и пошел к Валентине Ивановне.

 

Теща была дома. За этот месяц она очень постарела. Еще совсем недавно Валентина Ивановна гордилась тем, что ей не нужно подкрашивать волосы – седина почти не трогала их. Теперь же Олина мама была совершенно седой.

Она кинулась ко мне, прижалась к моей груди и тихо заплакала, вздрагивая худенькими плечами. Я не знал, что сказать, куда деть руки…

Впрочем, это продолжалось недолго. Валентина Ивановна отстранилась, заглянула мне в глаза, провела по небритой щеке ладонью.

– Похудел-то как, Сашенька!..

– Ничего, Валентина Ивановна, ничего… – забормотал я. – Как вы?

– А что со мной будет? – дернула плечами теща. А потом взмахнула руками и потянула меня к дивану: – Садись! Садись давай! Ведь ты же и не долечился, наверное? Сбежал? Признайся!

– Да нет, почему?.. – смутился я, усаживаясь на диван. – Я выздоровел, выписали вот…

Валентина Ивановна присела рядом, положила мне на плечо руку.

– Я ведь была у тебя. Не пустили… Совсем ты плох был, дружочек!..

– Да, мне говорили, что вы приходили. Спасибо, что навестили.

 

Так мы долго и говорили – ни о чем. Боясь подступиться к страшной для нас обоих теме и в то же время страстно желая этого.

Первой не выдержала теща:

– Сашенька… Ты ведь оттуда… Не слышно чего-нибудь об Оле?.. Не нашли ее?

– Нет, – сказал я, опуская глаза. А потом решительно дернул головой, посмотрел на Валентину Ивановну и выпалил: – Я ведь тоже у вас хочу об Ольге спросить. То, что она лучше всех на свете, я знаю. И вы тоже знаете. Но она ведь не просто лучше, потому что она наша с вами… что она родная… любимая… Она ведь – настоящее чудо, правда? Добрая волшебница!..

Я привел это сравнение совершенно случайно, не вкладывая в него никакого двойного смысла. Но Валентина Ивановна внезапно вздрогнула, вскочила с дивана и посмотрела на меня так, словно я и впрямь воскрес из мертвых.

– Т-ты знаешь?.. – прошептала она трясущимися губами.

– Что? – я тоже поднялся. – Что я должен знать?..

– Нет, ничего… – опомнилась теща и устало опустилась на диван. – Ничего… – Она снова подскочила и метнулась на кухню. – Ой, заговорила я тебя, а ты ведь голодный с дороги! Сейчас я, Сашенька, сейчас… Вот у меня и супчик сварен, и рыбки я нажарила. Как будто чувствовала, что ты приедешь!

– Валентина Ивановна, – вошел я следом за тещей на кухню. – Супчик и рыбка – это хорошо. Только вы мне все же ответьте: что я должен знать об Оле? Или не должен, но все равно не знаю… А вы знаете. Так ведь? Я тоже хочу знать это. Мне это нужно, поверьте!

Теща продолжала молча возиться у плиты, гремя посудой. Я терпеливо ждал. И дождался.

– Да что уж теперь… – вздохнула Валентина Ивановна. – Умела Олечка делать чудеса. Нечасто, правда… Всего я и не помню, да не всегда и понимала, что это дочкиных рук дело. Ну, не рук, конечно, а чего – я и догадываться боюсь… Но один случай мне запомнился хорошо. Оле тогда лет восемь было, не больше. Мне муж в последний свой год чашку подарил, большую, красивую, с солнышком нарисованным. Он чувствовал уже, что недолго ему осталось – подарил эту чашку и говорит: «Ну вот, Валюша, солнышко мое, будешь потом чаек пить и меня вспоминать…» – Теща тихонечко всхлипнула, приложила к глазам край фартука, и продолжила рассказ дальше: – Так вот, Оля эту чашку разбила. Я ей ее и трогать запрещала, но вот… А может и не брала она эту чашку, а задела только. Только пришла я с работы, собралась чаю попить, а чашки нет. Я все полки обыскала, хотя всегда ее в одно место ставила. И Оли дома нет, хотя поздно уже было… Вот тогда я и подумала, что дочка чашку разбила, испугалась и убежала. Я уже не столько из-за чашки переживала, сколько из-за дочери. Уже и дома не сиделось – вышла на улицу. Стемнело уже, фонари зажглись. И так вышло, что я под ноги глянула, а на земле осколок белеет, с кусочком нарисованного солнышка. Видать, пошла Ольга осколки выбрасывать, да один обронила. Подняла я его, в карман положила, а тут смотрю – и Оля идет. Я думала, она плакать станет, прощенья просить, собралась ее пожалеть – все-таки чашка хоть и дорога мне, а ребенок дороже. Только дочка плакать и не собиралась. Увидела меня, подбежала, улыбается. И стала мне что-то про подружек рассказывать, как они играли интересно, что и о времени забыли. А мне так обидно стало, что Ольга мне про чашку не признается – я возьми да спроси. Оля глаза большие сделала: «Какая чашка?..» Ну, тут я совсем из себя вышла, чуть руку на нее не подняла за вранье. А про осколок-то в кармане и забыла сгоряча. Ольга вырвалась от меня, в подъезд забежала и поскакала по лестнице вверх. Я поднялась за ней, в квартиру зашла, а дочка меня за руку тянет на кухню: «Эта, что ли, чашка?» Я гляжу – и глазам не верю: чашка моя, любимым мужем дареная, посреди стола стоит, и солнышко с ее бока мне улыбается!.. Если бы не осколок, что в кармане лежал, я бы на рассеянность свою подумала, конечно: мол, везде искала, а прямо под носом увидеть не могла. Но про осколок этот я как раз и вспомнила. Достала из кармана и молча Оле показываю. Та вспыхнула – ярче солнышка на чашке – и в комнату свою убежала. А я чашку в руки взяла и донышком вверх перевернула. Там пятнышко приметное было – голубенькая краска чуток подтекла… Ведь я-то что подумала: Оля пошла по магазинам бродить и нашла такую же чашку… Хотя прошло-то уже лет пять тогда, как Валера мне ее подарил, да и где бы Олечка денег взяла? Только пятнышко-то на месте оказалось. Та это чашка была! Та самая!..

– И что Ольга? Созналась? – выдохнул я.

– А я и не спрашивала. Страшно мне стало. И Оля ничего мне говорить сама не стала. Я даже в дневник ее заглянула, хоть и знаю, что нельзя это делать, некрасиво очень… Но не удержалась…

– Ольга вела дневник? – удивился я.

– Всегда вела. Как писать научилась. У меня все ее тетрадки собраны. Но я не читаю. Я… Олюшку жду… Все думаю – если начну их читать, значит, признаю Олину гибель…

– А мне дайте!.. – внезапно охрипнув, просипел я.

– И тебе не дам, – помотала головой теща. – Пока не дам… Подождем еще. Не сердись только, Саша.

– Ладно, – откашлялся я. – Но что вы тогда-то прочитали? Как Оля чашку вернула?

– Ничего она толком не написала. Только о том, что поступила очень плохо, расстроила маму, а потом еще и обманула. Но пишет: «Я очень-очень люблю мою мамочку, поэтому я смогла снова сделать это. Когда любишь – это не трудно».

– «Снова»? – переспросил я. – Она так и написала: «Снова?..»

– Да, так. Ну, может, «опять», а не «снова». Смысл-то один.

 

Валентина Ивановна после этого воспоминания замкнулась, ушла в себя. Больше я от нее в тот день ничего так и не услышал, кроме односложных ответов, и то не всегда по делу. Я быстро пообедал, попрощался и поспешил домой.

Недавний страх мой исчез бесследно. Наоборот, мне не терпелось скорей оказаться в своей квартире… То, что Ольга вела дневник, оказалось для меня открытием! И я не был столь щепетильным, как Валентина Ивановна. Я решил, что если обнаружу дома тетрадки жены с личными записями, обязательно их прочитаю!..

Нет, я не собирался искать в них какие-то личные тайны, признания в неведомых мне непристойных грехах… Я твердо знал, что жена была честна со мной, а что происходило в Олиной личной жизни до меня – касалось лишь ее одной. Такие записи я читать и не думал. Мне хотелось найти одно – подтверждение того, что Ольга могла исправлять линию жизни, или, как говорил «приснившийся» мне врач Николай, «изменять код программы». И я должен был понять: как она это делала!

 

 

11.

 

Дома я перерыл все ящики письменного стола, комода, книжные полки… Порылся даже в белье, аккуратно разложенным Олей на полках шкафа. Залез на антресоли, наглотавшись пыли… Никакого дневника я не нашел.

Уставший и раздосадованный, я открыл ноутбук. Надо было просмотреть почту, наверняка изрядно накопившуюся за полтора месяца… Не то чтобы очень надо, конечно. Просто хотелось себя чем-то занять.

Загрузка дошла до страницы приветствия и остановилась, ожидая мой выбор. На голубом фоне болтались две картинки: стартующий «Шаттл» с надписью «Оля» под ним и рыбка, возле которой значилось «Alex». Я подвел курсор к рыбке и вдруг… меня осенило!.. Ну конечно же! Зачем моя жена стала бы строчить что-то в тетради, когда у нас есть компьютер?!

Я щелкнул на «космическом» Олином значке. Ага!.. Вот уж не думал, что у Ольги могут быть от меня секреты… Система требовала пароль. Впрочем, почему обязательно секреты? У любого человека есть право на что-то личное, которое принадлежит лишь ему одному. Пусть это всего лишь невинные глупые стишки, которые рвутся порой из души, но не предназначены для чужих глаз и ушей. Или переписка… Не обязательно с любовником, пусть даже с подругами. Пусть и нет в этих письмах ничего такого… Разве посплетничают чуток, перемелют косточки паре-тройке знакомых – все равно ведь неприятно, когда предназначенные тебе письма читает кто-то еще.

Так что я Ольгу за пароль ничуть не осуждал. Только мне все-таки нужно было его как-то узнать… Сначала я попробовал ввести инициалы жены: «БОВ». Фиг вам!.. Повторил то же, но латинскими буквами. Аналогичный результат. Ввел «Оля», «Ольга», потом то же в разных вариантах транслитерации… Дату рождения, домашний адрес. Мимо.

Отчаявшись, я набрал свое имя. Сначала полное. Кириллицей, латиницей. Потом написал: «Саша». Затем – «Sasha»… На мониторе появились и завертелись песочные часики. Я взметнул ввысь кулаки. Но кроме радости от успеха, я почувствовал, как обдало теплом сердце… Олюшка использовала в качестве пароля мое имя!.. Словно даже здесь искала моей защиты. А я… Я не смог ее защитить! Не сумел спасти… Наоборот, это Оля кинулась спасать меня! И спасла. Но какой ценой!..

Ничего! Я стукнул кулаками по коленям. Теперь моя очередь!.. Я взломаю эту чертову программу! Я не дам тебе погибнуть, слышишь, Олюшка?!..

 

Найти дневник жены оказалось нетрудно. Файл назывался незатейливо – diary.doc. Он тоже оказался защищен паролем. Как выяснилось, тем же самым.

Я растянулся на диване, согнув колени, водрузил на живот ноутбук и занялся не самым красивым делом: стал совать нос в чужую жизнь… Хотя понятие «чужая» в данном случае меня откровенно коробило. Не было для меня ничего ближе и роднее того, что хоть как-то касалось моей Олюшки. Даже собственная жизнь отходила далеко на задний план. Та что… особых угрызений совести я не испытывал.

Я ожидал, что файл начнется с записей примерно полуторагодичной давности – с тех самых пор, как у нас появился ноутбук. Но оказалось, что жена перенесла в него и более ранние тексты – первое сообщение вообще было сделано почти десять лет назад, когда мы с Ольгой еще не были знакомы. Я вспомнил, что у Оли был когда-то старый слабенький компьютер, она купила его с рук, учась в институте, для написания курсовых, рефератов и прочих студенческих работ. Значит, расставаясь с этим раритетом, она не забыла перенести старые записи, что, впрочем, было вполне логично.

Первые страницы я прокручивал, почти не читая. Они касались, в основном, студенческой жизни Оли. Хотя, одна запись там меня все же заинтересовала:

«Получила пару по экономике. Справедливо, конечно. Надо было сначала хоть почитать конспект, а уж потом переться на эту дурацкую дискотеку! Дернул же черт… Что я хотела доказать этим? Что он мне не нужен? Что мне и без него весело, есть чем заняться? Дура…

А в итоге – двойка. Первая за пять лет учебы. Обидно и стыдно! Первой мыслью было, конечно, вернуться и все исправить. Сказать этому дураку, чтобы не пускал меня… Но не получилось ничего. Я ведь давно поняла: это получается у меня, лишь когда я люблю… Я очень люблю маму – и тогда, в детстве, вернулась и спрятала от себя самой чашку – знала, как мамочка станет расстраиваться, лишившись папиного подарка. Потом спасла Пушистика – выдернула котика из-под самых колес машины… Но мне до сих пор снится окровавленный блин его тела, который я видела перед этим! Пушистика я тоже очень любила.

А здесь… Ну, двойка. Ну, расстроилась я. Делов-то! Кого я должна была любить при этом? Себя? Вот уж вряд ли. Себя я, скорее, недолюбливаю все же. И потом – эта пара никому беды не принесла, я ее элементарно исправила через день обычным путем».

 

Кто такой «он» меня, на удивление, совсем не беспокоило. Чай, Ольга не в монастыре жила. А вот упоминания про чашку и кота… Это подтверждение слов Николая, что Оля может пренебрегать течением времени, когда делает это ради любви.

Я стал читать дальше. Вот и про шахматный клуб… Прокручиваем!.. Стоп! Знакомое имя. Сергей Хотин. Нет, это нельзя!.. Но глаза зацепили уже кусок текста: «…считает себя крутым и неотразимым. Такие всегда обалдевают, когда им отказывают женщины. Впрочем, у Сереги не клинический случай. Но все равно он не мой…» Я все же заставил глаза оторваться от строк и щелкнул по клавише «Page Down».

Снова институт. Подруги, диплом… Ага! Вот!.. Сердце мое пропустило пару ударов, когда я прочел:

«Сначала все показалось таким банальным… Он спросил: «У вас есть сестра?» Неоригинальный способ знакомства! Но в его глазах было что-то такое… Не праздный интерес примитивного ловеласа. Что-то особенное… Искреннее удивление, неподдельный интерес, а еще… радость!.. Да, такое у меня было первое впечатление. Но потом он сказал, что знает мое имя – и все испортил. Значит, приглянулась я ему где-то, и он стал вынюхивать-выспрашивать про меня у знакомых. Не люблю таких. От тех, кто не может спросить у человека прямо, а ищет обходные пути, попахивает не очень хорошо… Трусостью, мелочной пакостью, а то и вовсе подлостью».

 

Я почувствовал, как лицо заливает краска. Надо же, какое я произвел первое впечатление на Ольгу! Мелочный пакостник, трус, да еще и возможный подлец. Гм-м…

Зато дальше… Дальше началось такое!.. Собственно, только теперь-то все и прояснилось окончательно с тем случаем в шахматным клубом. И не только с ним… Не буду приводить здесь полностью Олины записи, выберу основное, что касалось сути тех событий:

«Он пришел в клуб, на сеанс одновременной игры с Анатолием Кудрявцевым. Его зовут Саша. Представить только, как я ошиблась при первой встрече! Саша совсем не такой, каким мне показался позавчера. Он милый, добрый, немножко застенчивый и слегка наивный. Договорились встретиться завтра. Боюсь признаться себе самой, но я… жду этой встречи. Неужели это он? Да нет, Олька, не дразни себя, не тешь напрасными надеждами раньше времени! А то вдруг опять… Неужели снова хочешь обжечься?

Кстати, партию у Кудрявцева я все-таки выиграла!!!

Завтра день рождения. Саша придет!!! Я познакомлю его с мамой… Фи, как пошло это звучит! Ну и пусть. Главное, что он придет. И больше я никого приглашать не буду. Больше мне никто и не нужен!.. Только бы не пришел Андрей… А ведь он припрется, как пить дать! И праздник будет испорчен. Даже если Саша не подаст виду… Конечно, не подаст. Но что будет твориться в его душе?.. А в моей? Нет, я все правильно решила. Назначила Андрею свидание. На сегодня. Последнее свидание. Самое-самое. Андрей ни в чем не виноват. Это я – дура. Дура и сволочь. Вспыхнула тогда, зажглась, побежала!.. Подарила человеку надежду, а сама… А сама быстро потухла; чувство, что казалось таким ярким, погасло, сошло на нет. Вот и всегда и у меня так… Нет, не всегда! Ведь теперь-то все совсем иначе, совсем по-другому!!! Я же чувствую это!.. Но, конечно, боюсь. Боюсь себя. Но как же я не хочу, чтобы на этот раз все оказалось пустышкой!!!

И очень не хочется встречаться сегодня с Андреем!.. Так гадко себя чувствую перед Сашей… Хотя я ничего ему не обещала. Мы даже не говорили с ним об… этом, не сказали друг-другу того самого слова… И все равно – противно и гадко. Но и с Андреем я поступаю не менее гадко. Знаю, я делаю ему очень больно. И надо расстаться по-человечески, не оказаться самой натуральной сволочью! Ведь я так презираю подлецов, а сама… Нет, такой я оказаться не хочу. А потому сегодня…

Он не пришел!!! Командировка!.. Дурацкая, чертовая, проклятая!!! Ну почему именно сейчас его туда отправили?! Он мне так нужен! Именно сейчас! Особенно после вчерашней встречи с Андреем… Ведь я так и не решилась сказать ему то, что было нужно сказать… Ему было так хорошо вчера со мной, я решилась уже, заглянула в его глаза, а в них светилось такое неподдельное, такое настоящее счастье!.. И я… я… я… Сволочь я, сволочь!!! Мне тяжело, мне плохо!!! Саша, ну где же ты?! Ты нужен мне здесь и сейчас!!! Я ведь люблю тебя, люблю, люблю, люблю!!! Знаю, что не заслуживаю твоей любви, не достойна ее, но я так хочу быть с тобой!.. Всегда. Всю жизнь. Какой бы длинной или короткой она ни была. Пусть всего лишь один день – но с тобой. По-настоящему с тобой – душа-в-душу, сердце-в-сердце!..

Вот и все… Не могу писать… И не писать тоже. Хочу выть, крушить мебель, бить посуду!.. Или, как пишут в форумах, «выпить йаду». Именно так, с «й» в начале. Ибо обычный яд для меня будет слишком сейчас банален и примитивен.

Тьфу, что я пишу! Ненавижу самоубийц! Трусы, слюнтяи, эгоисты!.. Впрочем, всерьез я об этом и не думаю.

Не хочу писать… Но все же… Держать в себе я тоже это не могу…

Вчерашний день рождения – самый мрачный, самый черный день всей моей жизни…

Мне было вчера плохо с самого утра, словно чувствовала, чем это кончится. Да и как мне могло быть, зная, что Саша не придет, помня последнюю встречу с Андреем…

Конечно, я была не права, отправив Саше ту SMS: «Здравствуй. Очень жаль. Оля». Что я хотела сказать этой подчеркнутой лаконичностью? Разве виноват был Саша, что его отправили в командировку?

А потом позвонил Андрей. Поздравил, сказал, что придет ко мне. И сообщил, что приготовил необычный подарок. Он сказал это таким тоном, что я все поняла… Нет! Этого я допустить не могла… Я сволочь и стерва, но не до такой же степени! И я поклялась себе, что теперь уже точно все скажу Андрею!.. Я попросила его не приезжать, соврав, что болеет мама, сказала, что приеду сама.

Я уже собиралась, когда пришла эсэмэска от Саши: «Оля, ты дома?» Я ответила: «Да. А что?» Скоро я поняла – что… Зазвонил городской телефон. Прерывисто и часто, как всегда при междугородней связи. Я рванулась к аппарату, но замерла, поднеся руку к трубке… Я поняла, что не смогу говорить с Сашей. Быть нежной и ласковой с ним, собираясь на свидание к другому… Пусть и на последнее свидание, какая разница? И я отдернула руку.

Телефон звонил долго, потом замолчал. И тут же запиликал мобильник. На дисплее значилось: «Саша», я ведь только вчера вбила туда его номер… Я смотрела на эту надпись, слушала пиликанье аппарата и не могла нажать клавишу ни с зеленым телефончиком, ни с красным… В конце концов прекратились и эти звонки. А потом мобильник тирлинькнул снова и на экранчике появился символ конверта, пришла эсэмэска. Саша спрашивал, почему я не отвечаю на звонки. Я набрала дрожащими пальцами: «Сейчас ответить не могу. Выдернуло начальство. Еду на работу». И, чтобы не наделать глупостей, не позвонить Сашей самой, ринулась поскорей из квартиры. Я даже не подумала тогда о том, как глупо выглядело мое объяснение. Ведь после моей эсэмэски, где я подтвердила, что нахожусь дома, до Сашиного звонка прошла отсилы минута… Как бы я успела за это время поговорить с начальством, дойти до остановки, сесть в автобус? Блин, уж не научилась врать – так и не начинала бы!..

Я была настолько зла на себя, что перед Андреем даже не стала притворяться. Я просто мысленно зажмурилась – на самом же деле смотрела прямо в глаза Андрею – и выложила сразу все. Может, это получилось чересчур уж прямо, в лоб, наверняка можно было сделать это как-то мягче, подыскать нужные слова… Я сделала Андрею очень больно, я видела это, но зато я очистила наконец свою совесть. Я понимала, что поступила на сей раз правильно. Я была в тот момент хирургом, удалившим пораженный злокачественной опухолью орган. Через боль я принесла человеку благо. Пройдет время – и он это поймет. Андрей оказался сильным. Я видела, что мысленно он кричит, глаза его пылали любовью вперемешку со страданием, но внешне он остался почти спокоен. «Поздравляю с днем рождения», – сказал он, подарил мне букет, чмокнул в щеку и быстро сунул что-то в карман пиджака, зажатое до того в кулаке. Я знала, что это такое, и кольнуло меня в тот момент в сердце нехило… Но… Я поставила точку в романе с Андреем, опустила занавес в затянувшейся пьесе. Однако не почувствовала ожидаемого облегчения… Ехала домой, а меня что-то точило, точило изнутри, в мозгу все жужжала и жужжала назойливая муха… Я что-то предчувствовала? Неужели я умею и это?

Дома меня встретила мама и сразу сказала, что мне звонил Саша, сразу, как только я ушла. «Именно сразу?» – спросила я, ничего не понимая. Ведь я же написала Саша, что уже еду… «Да, сразу, – подтвердила мама. – Минуты через две». И вот тогда… Что-то щелкнуло у меня в голове, – видимо, не выдержали нервы перегрузки последних дней. Я накричала на бедную маму, обругала ее за то, что она берет трубку, когда звонят не ей (я – полная дура, не подумала даже, что на домашнем телефоне нет определителя номера, и мама просто не могла знать, кто звонит!), а потом бросилась к себе в комнату, заперлась и принялась реветь. Я не могла поверить, что Саша мог так поступить! Ведь он просто-напросто проверял меня! Он НЕ ДОВЕРЯЛ мне!.. И пусть на самом деле он оказался прав, но это не имеет значения! Какое он имел право проверять меня?!

Я вскочила, выхватила из сумочки мобильник и отстучала послание Саше: «Если я сказала, что ушла, значит – я ушла. И проверять меня не позволяется никому». От Саши пришла сразу же эсэмэска, где он писал, что ничего подобного и не думал. Дескать, он не проверял меня, а надеялся, что я еще все-таки не ушла, уж очень хотелось ему со мной поговорить, соскучился. Но я не поверила. Не захотела поверить… И отбила в ответ целое послание, занявшее аж три эсэмэски: «Александр, это было скверно. Повторюсь, но если я пишу, что ушла, значит, я ушла. И звонить мне домой, зная, что меня там уже нет, не стоит. И даже если бы я все еще была дома (хотя, по-моему я написала достаточно ясно, что уже еду в автобусе), времени на разговор не было бы все равно. Возможно я и не права, но все это очень сильно смахивает именно на проверку. А мне это категорически не нравится. Подобное не позволяется никому. Прошу прощения за резкость тона».

Дура, даже здесь я написала про этот дурацкий автобус, еще очевидней подчеркивая свою ложь!..

Что ж, я дождалась… Ответ не заставил себя ждать. И тоже занял три эсэмэски: «Спасибо за «доверие». Ты, наверное, ждешь извинений, но мне извиняться не за что, если только за любовь и наивность. А «еду» я принял, как ближайшее будущее. И вообще – «послать» меня можно было проще. Честь имею! Александр.

P.S. Дословно было: «еду на работу», про автобус – ни слова. Я кто угодно, но не подонок. И повода тебе не давал. Желаю счастья. Прощай».

Саша действительно попрощался. Больше он не звонил, не присылал эсэмэсок… И, возвратившись из командировки, он так ко мне и не пришел...

И что это было? Я показала свою гордость? Блин, как жаль, что я не умею материться! Нормальных слов я для себя просто не нахожу… Не знаю, что мне сделать с собой! Мне  так плохо сейчас, как не было еще никогда в жизни! Я ненавижу себя! Неужели я могу лишь приносить боль тем людям, кто меня любит? Неужели я уже успела превратиться в настоящую стерву?!..

Так мне и надо. Я получила то, что заслужила. Но… как же я его люблю!..

Я сделала это! Сделала!!! Сделала!!!!!

Значит, я и правда люблю! Пусть я этого не заслужила, но я получила этот подарок Судьбы! Буду считать его авансом. Я прокляну себя навсегда, если еще раз выкину что-нибудь подобное – сволочисто-стервозное, если причиню еще хоть малую толику боли любимому!..

А сейчас я почти счастлива. У меня получилось… Я вернулась в тот день, когда Саша пришел в клуб. Очень хотелось вернуться в свой день рождения и разбить в кровь рожу этой сволочной дуре – себе самой. Увы, не знаю почему, но с собой мне встречаться нельзя. Просто вот знаю – и все. Непонятно откуда взялось это знание… Я уверена, что если бы и захотела, ничего бы у меня не получилось. Поэтому я встретилась с Сашей. Перед тем, как он увидел в клубе ту, тогдашнюю меня. Я не стала ничего объяснять, просто взяла с Саши слово, что он не будет звонить мне в день рождения. И он не позвонил! Мы снова вместе!!! Теперь уже, знаю, уверена точно – НАВСЕГДА! До самой смерти!!!»

 

Мне многое стало ясно. Но мне было и невообразимо стыдно, словно я подглядел в замочную скважину. И за кем – за собственной женой!.. Оправдывало меня лишь то, что я искал способ, как ее спасти. Теперь я был уверен на все сто процентов, что Ольга действительно умела возвращаться в прошлое. Но я до сих пор не знал, как она это делала!

Я снова принялся за чтение. Все записи за годы нашей совместной жизни я с чистой совестью пропустил. Мне не хотелось наткнуться на Олины мысли обо мне. Это были ее личные мысли и чувства. В моем деле они помочь все равно не могли.

Тем более, меня все время подспудно коробило то, что подумала Ольга, когда я позвонил ей из Питера… То есть, на моей памяти этого звонка не было, но я понимал, что он случился в той, исправленной позже Олей линии, и он обязательно запомнился бы мне, не окажись Олина любовь сильнее времени, могущественней силы неведомых Творцов-«программистов»… Так вот, тогда Ольга приняла мой звонок за подленькую проверку, за гнусный поступок… Я знаю, уверен, что ни за что не поступил бы так, как она подумала. Ведь и прочитав впервые в дневнике «еду на работу», я тоже подумал, что это значит «скоро поеду». Ведь когда я говорю, например, «еду в Питер», это же не обязательно означает, что я уже трясусь в поезде. Скорее, я сообщаю собеседнику, что вскоре мне предстоит такая поездка…

И все равно, теперь мне не хотелось даже самому себе дать повод засомневаться в своей чистоплотности. Да, я читал принадлежащий не мне дневник. Но читал его по необходимости! И читал лишь то, что касалось дела… Правда, чтобы понять, «дело» это или нет, приходилось пробегать и не относящиеся к нему строки. Но я сразу отводил взгляд, как только видел, что речь идет о чем-то другом.

Так я пролистал почти до конца файла. Предпоследней записью было: «Завтра едем в деревню! Ух, порыбачим! То-то я Сашку-дурашку обловлю!!!»

 

А вот последнюю запись я привожу полностью:

«Все кончилось. Счастье было полным, настоящим, но недолгим. Знаю, это воздалось мне за все мои прегрешения. Но почему расплачиваться пришлось Саше? И чем – собственной жизнью!.. Ведь должна была утонуть я, а не он!..

Пробовала вернуться, удержать его. Ничего не получается. Я попадаю или слишком поздно, или чересчур рано… Смешно, но появляюсь я всегда у реки, а в руках у меня каждый раз спиннинг – тот самый, самодельный…

Деревенские меня уже принимают за нежить – ведьму или русалку. А я и есть нежить. Я умерла вместе с Сашей. Но надо бы – вместо него!

И ведь виновата снова я, я, я, я одна!!! Ведь это в мою голову пришла та дурацкая идея насчет соревнования – кто кого обловит!.. Саша завелся, поспешил – и вот результат…

Как мне быть? Как спасти любимого?! Ведь я так люблю его! Люблю, люблю, люблю!!! Я не смогу жить без него! Уверена, что уже и сейчас бы не жила, если бы не мой долг – спасти его!.. Я стала седой. Надо же… Даже мама до сих пор не седая – лишь несколько случайных волосков, а у меня целые прядки…

Боже мой, о какой ерунде я думаю! Мне надо придумать, как спасти Сашу!

А что если не стараться попасть в тот самый день, когда случилась беда? Пусть я приду раньше, гораздо раньше… Так будет даже лучше – Саша не узнает меня такой. А я возьму с него слово никогда и ни с кем не соревноваться в рыбной ловле. Глупое обещание, нелепое, нелогичное, но, может, именно такое он лучше запомнит?..

 

На этом дневник обрывался. Милая Олюшка!.. Наивная моя, любимая женушка… Ничего я не запомнил. Не сдержал я данного тебе обещания. И ты действительно покинула этот мир вместо меня. Почему, кстати? Ведь ничего же не изменилось после «первой попытки». Или изменилось? В первый раз я не встретил на берегу «Рыбачку», не разговаривал с ней, не соревновался… Неужели этой встречи хватило, чтобы в корне изменить будущее, отстоящее на много лет от того июньского утра? А почему бы и нет? В рассказе Брэдбери гибель единственной бабочки привела к смене политического строя огромной страны! Но то рассказ, фантастика, а это жизнь… И что? Жизнь фантастичнее любых рассказов. И потом, в народе не зря говорят, что в нельзя войти в одну реку дважды…

Я закрыл ноутбук; опустив руку, положил его на пол. Закрыл глаза и задумался. Как мне поступить лучше: поехать в деревню и пойти к реке, или я смогу переместиться отсюда не только во времени, но и в пространстве? Если существует и впрямь где-то психиатр-программист Николай, если его «гипотеза» насчет программы несет в себе хоть толику действительности, то «переписать» можно не только время, но и место. Какая разница? Впрочем, Ольге в последний раз не удалось попасть в то время, куда ей хотелось… Не значит ли это, что программа не так уж и открыта для людей, пусть даже и «избранных»? А психиатр-самоучка не так прост, как хотел показаться. Но он же не зря встретился тогда со мной, не напрасно подтолкнул меня на этот путь… У меня все должно получиться! Ведь я же люблю! По-настоящему люблю мою славную Олюшку!..

Я крепко зажмурился, представил Олю, увидел ее речного цвета глаза с отраженным в них небом, услышал плеск мелкой речной волны, почувствовал дуновение свежего ветерка на щеке. Открыл глаза и…

 

 

12.

 

…увидел Олины, речного цвета глаза с отраженным в них небом!.. Где-то рядом плескалась река и дул ветер, но мне было сейчас не до них. Я обнял жену и закружил ее, вопя от совершенно безумного восторга.

– Ты чего? – захохотала Оля, задрав к небу голову. Теперь в ее глазах была лишь одна небесная синь. – Поставь меня на место сейчас же! Так не честно! Соревнование уже началось, а ты сейчас закружишь мне голову, и я проиграю…

Эти слова разом отрезвили меня. Я остановился и осторожно разжал объятия. Оля опустилась на ноги, но осталась стоять, вплотную прижавшись ко мне.

Видимо, она что-то почувствовала, потому что вновь вскинула голову и заглянула мне прямо в глаза:

– Что? Что случилось?..

– Оля… Ты любишь меня?

– Ты же знаешь.

– Пожалуйста, ответь.

– Да, я люблю тебя, – очень серьезно сказала Ольга.

– Тогда пообещай мне… Только не спрашивай, почему и зачем…

– Хорошо, но…

– Не надо никаких «но»! – воскликнул я так, что Оля вздрогнула и прошептала:

– Я слушаю, любимый…

– Пообещай мне, что ты никогда больше не станешь соревноваться со мной в рыбной ловле!

Ольга снова заглянула мне в глаза. Я чувствовал, как ей хочется сейчас о чем-то спросить меня. Но вот она чуть заметно вздрогнула, в глазах ее мелькнула дикая догадка, Оля заметно побледнела и выдохнула:

– Обещаю… Может, лучше вообще вернуться домой?

– Пожалуй, да, – ответил я, пораженный догадливостью жены. – Иди, ищи его, выбрось куда подальше его фирменный спиннинг и отправляйтесь домой. Устройте какое-нибудь другое соревнование. – Я подмигнул.

– Спасибо, – прошептала Ольга. – Значит… Ты тоже любишь меня?

– А разве ты сомневалась? – сделал я обиженное лицо, но тут же стал очень серьезным. – Конечно. Еще как!.. Я люблю тебя. Больше жизни. Иди! – Я слегка подтолкнул жену. – Может быть поздно…

– Теперь не будет, – сказала Оля. Приподнялась на цыпочки, поцеловала меня и побежала по берегу, отбросив в сторону любимый спиннинг, словно ненужную палку.

 

А мне так вдруг захотелось искупаться! Я быстро скинул рубаху, стянул джинсы и, увязая ступнями в мокром песке, зашагал к воде.

Что ж, поглядим, можно ли войти в одну реку трижды…


     



 

 

Рекомендуем:

Скачать фильмы

     Яндекс.Метрика  
Copyright © 2011,