Наталья СорокоумоваТакие, как все«Обидно, как это все-таки обидно», - думала Светланка, шагая по широкой сельской улице. Тяжелая желтая пыль покрывала дорогу. Если пыль тревожили шагом, она не взметалась вверх, а вилась вокруг ног, ласкалась, как теплая вода. Бабушка Светланки говорила, что в городах такой тяжелой пыли нет – там она легкая, летучая, вездесущая, забивает нос и глаза, въедается в кожу. А деревенская дорожная пыль мудрая – ей незачем веять в воздухе, суетиться, метаться - она спокойна и величава. Светланка остановилась возле колодца – напиться. Стояла июльская жара. В деревне тишина – взрослое население в полях, дети – на речке и выпасах с коровами и лошадьми. Светланка посмотрела на свое отражение в холодном зеркале колодезной воды и вздохнула. Обидно… Всего час назад ей, отличнице и комсомолке, устроили на собрании такой разнос, что стыдно было на товарищей смотреть. И за что разносили? За то, что её давняя врагиня – Мила, одноклассница, - застукала вчера поздним вечером за собиранием листьев папоротника в лесу. Не только застукала, но и собственными ушами слышала, как Светланка потом пела хвалебную песню Ладушке, пока плела венок-требу. Да и ладно бы – услышала, да и услышала… Нет же, чертовка, понеслась к председателю – нажаловалась. А председатель – что ж? И он бы покачал головой да промолчал – хорошее дело, требу плела! Но на Светланкину беду в это время был в гостях у председателя гость из города – секретарь городской партийной ячейки. Прослышав про Светланкино безобразие, сразу же по деревенскому ретранслятору назначил комсомольское собрание на утро следующего дня. Ох, и устроили же Светланке парилку! Она стояла возле стола председателя, красная как рак, лицом к собранию, низко опустив голову. Не видя лиц своих односельчан и нервно наматывая на палец кончик русой косы, она держалась изо всех сил – не зареветь бы. Позор ведь! Да и как Милка бы порадовалась! А гость из города гневно отчитывал: - Вы, комсомольцы, должны активно бороться с предрассудками и религией. Что за дела такие? Комсомолка – и вдруг какие-то темные делишки в лесу устраивает… Траву собирает, песни опасные заводит… Нельзя так, товарищи, не подобает комсомолке опускаться до средневековых штучек… Социализм шагает по стране… Коммунизм на пороге стоит… Пятилетку - досрочно… Двадцать первый век на дворе. Солнечные батареи в каждой хате, спутниковые антенны… И вдруг – колдовство, ведовство, заговоры, шарлатанство и шептания… Комсомол – верный помощник государства, а вы тут предателей выращиваете втихомолку… Гость их города так был расстроен и разгорячен, что постоянно пил воду. Председатель только и успевал наливать её из диспенсера в граненый стакан. Пока гость пил, собрание молчало и благоговейно смотрело на него. - Нет, товарищи! – сказал гость, заканчивая речь. – Так не годится. Что скажут о вас старшие товарищи, партийцы? Как я и вы после этого смотреть им в глаза будете? Стыдно, товарищи. У вас вот человек погибает, опускается до ворожбы, а вы не видите ничего, помочь не можете. Он сел на свое место, наконец. Милка сидела ошарашенная. Она-то, дурная, думала – доброе дело сделала, разоблачила. А тут ведь – погибает человек, оказывается… Ужас. За Светланку пробовали заступиться друзья, но как-то вяло, скомкано. Да и что говорить, когда не знаешь – как городской гость отреагирует. Вроде в плохом уличили комсомолку, а вроде – чего плохого-то? Непонятно было молодежи. Что-то мямлили, рассказывали о том, что Светланка и в учебе первая, и в работе, и в спорте. И поёт замечательно, и даже на гитаре играет… При словах «на гитаре играет» у городского гостя лицо вытянулось, словно он головастика проглотил. Наверное, гитара у него ассоциировалась с чем-то особенно зловредным. Светланке тоже дали слово. Но она только покачала головой и сказала еле слышно: - Простите, товарищи… Не повторится… Кожей чувствовала – жалели её. Жалели, но перед важным гостем ребята робели. Не будь его – и не было бы гадкого собрания. А тут – выкручивайся, оправдывай зачем-то свою односельчанку, слова какие-то пустые говори… А что говорить – на лицах все написано: Милка ябеда и злыдня, а Светланка – жертва обстоятельств. Обошлось малым – взяли с комсомолки слово впредь дурным делом не заниматься, а Милке велели взять над Светланкой шефство. Милка охнула: отчитываться же придется за шефство, а отчитываться – вещь неприятная. На том и разошлись. Ребята – в поле, Светланка - под домашний арест до утра: подумать над своим поведением. На прощание важный гость ей сказал: - Поймите, девушка, вся ваша странная вера – только заблуждение. Вы немного растеряны, вы пошли не по той дорожке, но мы своих товарищей в беде не бросаем. Выручим, из средневекового болота вытащим. И пожал ей руку. Ладошка у него липкая, влажная и холодная… Бр-р-р… Одно слово – городской. Наверное, и желудок больной – вон какие зубы мерзкие, и нервы слабые, и сердечко пошаливает… Светланка по привычке поставила диагнозы: гастрит и язва, признаки начинающейся аритмии (через пару лет проявится активно – уже и врачи увидят и начнут лечить), в почках – песочку полно, и половая инфекция присутствует… Ему бы, бедному, к бабушке – чтобы подлечила… Но взглянув в тусклые глаза гостя, Светланка коротко вздохнула - не пойдет, ещё опять обвинит в колдовстве… Поэтому она просто пошептала ему в спину – на легкую дорогу и аппетит к здоровой пище. Человек ведь, жалко и его… И пошла Светланка по мягкой пыли домой. Босиком идти по дороге приятно – пыль горячая, камешков острых нет под ней, цикады оглушительно свиристят в зарослях цикория… Небо высокое-высокое, чистое-чистое, прозрачное-прозрачное… Облачка далеко-далеко на горизонте – быть завтра-послезавтра грозе… И хорошо – пшеницу уберут, а овощам самое дело – дождь теплый… За крышами деревянных срубов – верхушки леса торчат. С северной стороны обступили деревню сосны – защищают зимой от ледяных ветров, а летом оттуда прохладой душистой веет… А грибов и ягод в лесу сколь! Кадушками солят и маринуют. Богатый край, дивный край, родной край… Бабушка говорит – нет сильнее земли во всем мире… Расстройство Светланкино растворилось в радостных мыслях о земле. Но только к дому подошла, увидала яркий бабушкин халат в беседке (старушка обед собирает – из полей работнички прискачут), и опять приуныла. Стыдно. Зашла в беседку. Рыжий лохматый охранник, громадный радостный пес Кузьма выпрыгнул из густых кустов смородины (отдыхал в прохладе) и бешено завилял толстым хвостом. Поприветствовал хозяйку и снова исчез под кустами – бабушка смородину с утра полила, земля под ней мокрая и холодная, самое место отоспаться перед ночным бдением. Бабушка увидала грустное лицо Светланки и осторожно поинтересовалась: - Случилось что? - Отчитали на собрании, бабушка, - пожаловалась внучка. – Что венок плела для Ладушки и песню ей пела. - Милка доложила? – догадалась бабушка. – Вот я ей молчуна на неделю-то как подселю… - Обидно, бабуль… - Светланка встала – тарелки достать из тумбы, ложки. – За благое дело – на всеобщее посмешище… - А ты, Светолика, не злись и не осуждай – Милу бог-то обидел немного. Вот она и злиться. А ты не боись – позлится, подуется, да и на поклон придет, - бабушка погладила внучку по плечу. – А ты – как все. И радуйся. Почти за честь – может, богиня наша Ладушка твой огонь испытывает – потушишь в обиде или нет?... Только впредь – аккуратно. Оглянись перед делом – нет ли глаз плохих рядом… И не выставляйся – ни к чему это. Люди ведь разные бывают… Давай-ка поторопимся – вот уже и родители рядом… И точно – раздался топот многих копыт на дороге, пыль заколыхалась… Отец с матерью верхом прискакали с поля – первая смена обедать приехала… Пыльные, раскрасневшиеся, загорелые – метнулись вдвоем к колодцу и давай друг дружку из ведра поливать… Мать смеется, визжит, отец басом хохочет… Дети, чисто как дети… Быстро-быстро накрыли – окрошка с ледника, грибочки из кадушки, ароматный ещё горячий ржаной хлеб, перчики с рисом и сливками, ледяной квас – колючий, мятный… И – посреди стола, - огромная тарелка с травами: петрушка, укропчик, лучок, базилик, кинза и стрелки дикого чесночка… Запа-а-ах…! Дух захватывает... И всё – не просто так: петрушка для сердца (чтоб на жаре не застучало сильно), укроп для желудка (чтобы работал слаженно), базилик для охлаждения (чтобы июльское солнышко не припекло)… А квас – и подавно полезен для всего организма: и жажду утолит, и мышцы расслабит, и сил придаст, и радости добавит… Лошадей Светолика в тенек увела – чтоб не перегрелись, кинула им подсушенной травы. Родители сели к столу – веселые, бодрые. Мамина коса была мокрой – вода текла с неё. Светолика сбегала в дом, принесла полотенце и щетку. Пока мать обедала, косу расплела, прочесала и высушила. Потом села за стол. - Чего грустная, светлая моя? – спросила мама, набивая рот хлебом. - Взгрели на собрании, - ответила за внучку бабушка. – За колдовство. - Ох, как неприлично, - покачала головой мама и хитро улыбнулась. – Колдовство? Зачем? Не надо, дочь, не опускайся до этого… - Не буду, - сказала Светланка и повеселела. Родители пообедали, передохнули, окатились снова колодезной водой. Переоделись – и на поле. Светланка вышла в сад, легла на траву и посмотрела в небо. Хорошо-то как!... И задремала. Бабушка на цыпочках прокралась в сад и наклонила ветку вишни пониже – чтоб солнышко не слепило, дремать внучке не мешало… Хорошо… Всё хорошо… Сел солнце. Полевые работники рано спать легли – вставать до рассвета, торопиться надо с уборкой, пока гроза не грянула… А она уж близко, крадется… Стало прохладно на улице. Светолика сидела на лавочке возле калитки, смотрела на звезды. У ног растянулся Кузьма – поглядывал на улицу одним глазом. Подошла Мила. Остановилась возле Светланки. Поприветствовала, как полагается по обычаю – левой ладонью коснулась груди в области сердца, и отвела тут же. Виновато села рядом. Кричали сверчки, ночные птахи заливались в саду, возле реки играла едва слышно гармонь – молодежь и в страду найдет время для песен. Девушки молчали. Светланке было спокойно: не потому что Мила пришла-таки поклониться, а потому что всё на земле на своих местах… - Светолика, я пришла извиниться, - сказал Мила. – Я была очень сильно не права. - Я не сержусь, - ответила Светланка. - У меня щенок заболел, - сказала Мила. – Пищит и не ест ничего. Может, животик болит? Она вынула из кармана платья крохотного щеночка. Светолика взяла его в ладони и поднесла к губам. Щенок попискивал, но был почти холодный. Светланка пошептала над щенком. Погладила кончиком пальцев тугой животик. Щенок уснул. - Ты, Мила, его закутай потеплей и до утра только водичку из соски давай. Не корми. А утром принесешь ещё раз. Ничего страшного с ним не будет. Выздоровеет через пару дней. Мила сняла с головы венок – красивый, из ромашек и лилий. - Это ей, - сказала она и покраснела, даже в темноте было видно. - Я передам, - улыбнулась Светланка. – А ты иди домой. От бабушки вышел старичок-сосед: он лечил суставы. На сегодня он был последний пациент. Бабушка вымыла руки и вышла к внучке. - Гроза завтра будет, - сказала бабушка. - К вечеру только, - успокоила всеведущая внучка. – Успеем убрать. В доме председателя важный гость из города, Степан Иваныч, лежал в кровати и скрипел зубами – пошел песок из почек. - Степушка, вы бы отварчику выпили, - жалобно просила хозяйка Ведана. – Ну, хоть глоточек – сразу и полегчает. - Врача бы, - простонал Степан Иваныч. - Ох-хо-хо… Ведана оттащила мужа за руку в сенцы. - Славушка, ну ты хоть скажи ему… Не ровен час – поплохеет совсем… - А что я? Колдовать, что ли?- отпихнулся председатель. - Да что ты! – ужаснулась жена. – Совсем сдурел! Колдовать… Дурень… Грех ведь… Да и партийный ты. - Что ж делать? - Да ты ему в глаза сыпани – и будет с него… Старый Славушка с осуждением покачал головой. Но не стал спорить. Подошел к больному и потер над его закрытыми глазами ладошками, будто крошил что-то. Гость из города тотчас заснул. Ведана взяла кувшинчик с отваром, приспособила к нему специальную трубочку, через которую лежачих больных поят. Славушка подложил под голову больного ещё одну подушку. Ведана маленькими капельками залила отвар больному в рот, чтоб не захлебнулся. - Ну вот, - довольно сказала хозяйка, заботливо накрывая теплым одеялом спящего гостя. – Поспит, пропотеет, в утром здоровенек будет… А то - колдовать… Колдуют пускай колдуны всякие… А у нас - ведовство. Председатель вышел на улицу – подышать свежим воздухом перед сном. У калитки стояла Светолика. - Вечер добрый, - сказала она. – Как гость? Спит? - Да спит. Отвар пить, правда, сам не хотел, сон в глаза сыпать пришлось. - Да и ладно, да и хорошо, - ответила девушка. – Все к лучшему. - Ты на Милку не сердись, - сказал председатель. – Глупая ещё. Воспитываю, учу – да нет таланта в ней. Злоба одна. Не быть ей ведуньей. - А я сама её поучу, - сказала Светланка. – Травы искать, бородавки заговаривать. Будет, как все, а злобу прогоним… Но неудобно получилось перед гостем – гадости ведь всякие про нас теперь думать будет. - Да не подумает. Поспит и забудет. Ну, спокойной ночи… Светолика пошла за околицу. В темноте маялись огоньки светлячков – голубые, зеленые. Взлетали из травы и медленно опускались. Светланка подошла к границе леса: здесь росли три березки – молодые, свежие, веселые, как девчонки сельские. Венок Милы Светланка повесила на березовый сучок. - Прими, матушка Лада, в дар, - сказала она, сотворила малую и большую Перуницу (двумя пальчиками коснулась поочередно лба, глаз и рта, а потом плеч и живота), поклонилась до земли… Ветерок налетел из леса, откинул Светланкину челку… …Милу будто кто-то толкнул под бок – она проснулась и села в кровати. Тишина… Только сверчки и цикады поют… Девушка прислушалась – где-то в саду ночная птаха засвиристела. Потом далеко-далеко песня послушалась… Девичий голос нежно и торжественно пел гимн великой Ладе… Степан Иванович топал к станции вдоль убранных полей. На горизонте виднелась темно-фиолетовая полоса – гроза… Было душно, жарко, а тут ещё этот костюм рубашка, неудобный пиджак и невентилируемые брюки… То ли дело местные – на них всегда дышащий лен и хлопок, даже в полдень не жарко. Степан Иваныч помнил, что вроде бы себя плохо чувствовал вчера вечером. Но утром от болезненных ощущений остался легкий след в сознании, и больше нечего. Странные люди в этой деревне… Врача нет – сами травки собирают и пьют, а не помогает – каждый что-нибудь лечить умеет, зубную боль руками снимут, головную боль зашепчут. И врачуют друг друга много лет подряд – поцелуют больное место, ладошкой накроют, скажут «да не болит ведь» - и точно, не болит. Местный ветеринар – дед старый, - такой же чудной… Маститную корову ладонью постучал по крупу, за ушком почесал – и нет мастита. А молодежь… Чуть не застонал Степан Иванович от досады. Попробуй, расскажи такое в городе товарищам – засмеют. Скажут – наслушался Степанка сказок в деревне, и поверил дедовским россказням… И смолчать нельзя – виданое ли дело, комсомолки и комсомольцы солнцу кланяются, песни поют каким-то чудным именам, венки по рекам запускают… Говорят, от этого и земля родит лучше, и люди веселее… У дороги стояла Светланка, подол белого сарафана развивался, как флаг. Степан Иванович остановился. - Здравствуйте, товарищ, - сказал он строго. - Здравствуйте, - ответила по-доброму Светланка. – Домой идёте? - В гостях хорошо. А дома-то лучше… - Дома всегда лучше. Но вы к нам почаще заглядывайте… - Светланка улыбнулась и протянула маленький букетик сиреневых цветов. Пахли они сильно и приятно. - У нас хорошо. У нас люди добрые. Таких больше негде нет. Степан Иванович потер поясницу – не она ли ныла вчера? Взял букетик. - Благодарствую, - сказал он вместо обычного «спасибо». – Загляну. Только вы со своим средневековьем завязали бы… - Непременно, - серьезно сказала Светланка. – У нас колдунов не любят. Мы ведуны, нам колдовать никак… До свидания. - Ну да, ну да… - пробормотал гость из города и машинально понюхал букетик. Поднял голову – Светланка уже шагала к деревне по желтой дороге. Впереди, метров в ста, ярко белел знак – д. Колово. Степан Иванович смотрел вслед легко идущей Светланке. Защипало глаза и грудь от чего-то. Посмотрел в небо и зажмурился – хорошо как! Воздух какой! А дома… Дома – кабинет, собрания, совещания, какие-то протоколы заседаний, голосование, а потом – безвкусный обед в столовке, вечером – оптимистичные новости по телевизору и пустой чай на ужин… За окном однокомнатной пыльной квартиры – такой же пыльный сквер, грязный фонтанчик и визги ребятишек на аллеях… Он стоял и смотрел на лилово-черную тучу, наползающую на горизонт… Поднялся ветер… Зашумел темно-зеленый лес, зашуршало острой остью скошенное поле … Степан Иванович сказал громко: - Э-эх… Обхватил чемоданишко обеими руками и припустил за Светланкой… Ладно, думал он, прихрамывая на бегу, я не надолго… Недельку больничного… Полечусь и загорю… А потом… потом… может быть… буду, как все… На душе стало легко-легко… В полях хлынул теплый могучий дождь. В деревню же он ворвался только тогда, когда Светланка и Степан Иванович добежали до дома.
«Обидно, как это все-таки обидно», - думала Светланка, шагая по широкой сельской улице. Тяжелая желтая пыль покрывала дорогу. Если пыль тревожили шагом, она не взметалась вверх, а вилась вокруг ног, ласкалась, как теплая вода. Бабушка Светланки говорила, что в городах такой тяжелой пыли нет – там она легкая, летучая, вездесущая, забивает нос и глаза, въедается в кожу. А деревенская дорожная пыль мудрая – ей незачем веять в воздухе, суетиться, метаться - она спокойна и величава.
Светланка остановилась возле колодца – напиться. Стояла июльская жара. В деревне тишина – взрослое население в полях, дети – на речке и выпасах с коровами и лошадьми. Светланка посмотрела на свое отражение в холодном зеркале колодезной воды и вздохнула. Обидно…
Всего час назад ей, отличнице и комсомолке, устроили на собрании такой разнос, что стыдно было на товарищей смотреть. И за что разносили? За то, что её давняя врагиня – Мила, одноклассница, - застукала вчера поздним вечером за собиранием листьев папоротника в лесу. Не только застукала, но и собственными ушами слышала, как Светланка потом пела хвалебную песню Ладушке, пока плела венок-требу. Да и ладно бы – услышала, да и услышала… Нет же, чертовка, понеслась к председателю – нажаловалась.
А председатель – что ж? И он бы покачал головой да промолчал – хорошее дело, требу плела! Но на Светланкину беду в это время был в гостях у председателя гость из города – секретарь городской партийной ячейки. Прослышав про Светланкино безобразие, сразу же по деревенскому ретранслятору назначил комсомольское собрание на утро следующего дня.
Ох, и устроили же Светланке парилку! Она стояла возле стола председателя, красная как рак, лицом к собранию, низко опустив голову. Не видя лиц своих односельчан и нервно наматывая на палец кончик русой косы, она держалась изо всех сил – не зареветь бы. Позор ведь! Да и как Милка бы порадовалась!
А гость из города гневно отчитывал:
- Вы, комсомольцы, должны активно бороться с предрассудками и религией. Что за дела такие? Комсомолка – и вдруг какие-то темные делишки в лесу устраивает… Траву собирает, песни опасные заводит… Нельзя так, товарищи, не подобает комсомолке опускаться до средневековых штучек… Социализм шагает по стране… Коммунизм на пороге стоит… Пятилетку - досрочно… Двадцать первый век на дворе. Солнечные батареи в каждой хате, спутниковые антенны… И вдруг – колдовство, ведовство, заговоры, шарлатанство и шептания… Комсомол – верный помощник государства, а вы тут предателей выращиваете втихомолку…
Гость их города так был расстроен и разгорячен, что постоянно пил воду. Председатель только и успевал наливать её из диспенсера в граненый стакан. Пока гость пил, собрание молчало и благоговейно смотрело на него.
- Нет, товарищи! – сказал гость, заканчивая речь. – Так не годится. Что скажут о вас старшие товарищи, партийцы? Как я и вы после этого смотреть им в глаза будете? Стыдно, товарищи. У вас вот человек погибает, опускается до ворожбы, а вы не видите ничего, помочь не можете.
Он сел на свое место, наконец. Милка сидела ошарашенная. Она-то, дурная, думала – доброе дело сделала, разоблачила. А тут ведь – погибает человек, оказывается… Ужас.
За Светланку пробовали заступиться друзья, но как-то вяло, скомкано. Да и что говорить, когда не знаешь – как городской гость отреагирует. Вроде в плохом уличили комсомолку, а вроде – чего плохого-то? Непонятно было молодежи. Что-то мямлили, рассказывали о том, что Светланка и в учебе первая, и в работе, и в спорте. И поёт замечательно, и даже на гитаре играет… При словах «на гитаре играет» у городского гостя лицо вытянулось, словно он головастика проглотил. Наверное, гитара у него ассоциировалась с чем-то особенно зловредным.
Светланке тоже дали слово. Но она только покачала головой и сказала еле слышно:
- Простите, товарищи… Не повторится…
Кожей чувствовала – жалели её. Жалели, но перед важным гостем ребята робели. Не будь его – и не было бы гадкого собрания. А тут – выкручивайся, оправдывай зачем-то свою односельчанку, слова какие-то пустые говори… А что говорить – на лицах все написано: Милка ябеда и злыдня, а Светланка – жертва обстоятельств.
Обошлось малым – взяли с комсомолки слово впредь дурным делом не заниматься, а Милке велели взять над Светланкой шефство. Милка охнула: отчитываться же придется за шефство, а отчитываться – вещь неприятная.
На том и разошлись. Ребята – в поле, Светланка - под домашний арест до утра: подумать над своим поведением.
На прощание важный гость ей сказал:
- Поймите, девушка, вся ваша странная вера – только заблуждение. Вы немного растеряны, вы пошли не по той дорожке, но мы своих товарищей в беде не бросаем. Выручим, из средневекового болота вытащим.
И пожал ей руку. Ладошка у него липкая, влажная и холодная… Бр-р-р… Одно слово – городской. Наверное, и желудок больной – вон какие зубы мерзкие, и нервы слабые, и сердечко пошаливает… Светланка по привычке поставила диагнозы: гастрит и язва, признаки начинающейся аритмии (через пару лет проявится активно – уже и врачи увидят и начнут лечить), в почках – песочку полно, и половая инфекция присутствует… Ему бы, бедному, к бабушке – чтобы подлечила… Но взглянув в тусклые глаза гостя, Светланка коротко вздохнула - не пойдет, ещё опять обвинит в колдовстве… Поэтому она просто пошептала ему в спину – на легкую дорогу и аппетит к здоровой пище. Человек ведь, жалко и его…
И пошла Светланка по мягкой пыли домой. Босиком идти по дороге приятно – пыль горячая, камешков острых нет под ней, цикады оглушительно свиристят в зарослях цикория… Небо высокое-высокое, чистое-чистое, прозрачное-прозрачное… Облачка далеко-далеко на горизонте – быть завтра-послезавтра грозе… И хорошо – пшеницу уберут, а овощам самое дело – дождь теплый…
За крышами деревянных срубов – верхушки леса торчат. С северной стороны обступили деревню сосны – защищают зимой от ледяных ветров, а летом оттуда прохладой душистой веет… А грибов и ягод в лесу сколь! Кадушками солят и маринуют. Богатый край, дивный край, родной край… Бабушка говорит – нет сильнее земли во всем мире…
Расстройство Светланкино растворилось в радостных мыслях о земле. Но только к дому подошла, увидала яркий бабушкин халат в беседке (старушка обед собирает – из полей работнички прискачут), и опять приуныла. Стыдно.
Зашла в беседку. Рыжий лохматый охранник, громадный радостный пес Кузьма выпрыгнул из густых кустов смородины (отдыхал в прохладе) и бешено завилял толстым хвостом. Поприветствовал хозяйку и снова исчез под кустами – бабушка смородину с утра полила, земля под ней мокрая и холодная, самое место отоспаться перед ночным бдением.
Бабушка увидала грустное лицо Светланки и осторожно поинтересовалась:
- Случилось что?
- Отчитали на собрании, бабушка, - пожаловалась внучка. – Что венок плела для Ладушки и песню ей пела.
- Милка доложила? – догадалась бабушка. – Вот я ей молчуна на неделю-то как подселю…
- Обидно, бабуль… - Светланка встала – тарелки достать из тумбы, ложки. – За благое дело – на всеобщее посмешище…
- А ты, Светолика, не злись и не осуждай – Милу бог-то обидел немного. Вот она и злиться. А ты не боись – позлится, подуется, да и на поклон придет, - бабушка погладила внучку по плечу. – А ты – как все. И радуйся. Почти за честь – может, богиня наша Ладушка твой огонь испытывает – потушишь в обиде или нет?... Только впредь – аккуратно. Оглянись перед делом – нет ли глаз плохих рядом… И не выставляйся – ни к чему это. Люди ведь разные бывают… Давай-ка поторопимся – вот уже и родители рядом…
И точно – раздался топот многих копыт на дороге, пыль заколыхалась… Отец с матерью верхом прискакали с поля – первая смена обедать приехала… Пыльные, раскрасневшиеся, загорелые – метнулись вдвоем к колодцу и давай друг дружку из ведра поливать… Мать смеется, визжит, отец басом хохочет… Дети, чисто как дети…
Быстро-быстро накрыли – окрошка с ледника, грибочки из кадушки, ароматный ещё горячий ржаной хлеб, перчики с рисом и сливками, ледяной квас – колючий, мятный… И – посреди стола, - огромная тарелка с травами: петрушка, укропчик, лучок, базилик, кинза и стрелки дикого чесночка… Запа-а-ах…! Дух захватывает... И всё – не просто так: петрушка для сердца (чтоб на жаре не застучало сильно), укроп для желудка (чтобы работал слаженно), базилик для охлаждения (чтобы июльское солнышко не припекло)… А квас – и подавно полезен для всего организма: и жажду утолит, и мышцы расслабит, и сил придаст, и радости добавит…
Лошадей Светолика в тенек увела – чтоб не перегрелись, кинула им подсушенной травы.
Родители сели к столу – веселые, бодрые. Мамина коса была мокрой – вода текла с неё. Светолика сбегала в дом, принесла полотенце и щетку. Пока мать обедала, косу расплела, прочесала и высушила. Потом села за стол.
- Чего грустная, светлая моя? – спросила мама, набивая рот хлебом.
- Взгрели на собрании, - ответила за внучку бабушка. – За колдовство.
- Ох, как неприлично, - покачала головой мама и хитро улыбнулась. – Колдовство? Зачем? Не надо, дочь, не опускайся до этого…
- Не буду, - сказала Светланка и повеселела.
Родители пообедали, передохнули, окатились снова колодезной водой. Переоделись – и на поле.
Светланка вышла в сад, легла на траву и посмотрела в небо. Хорошо-то как!... И задремала. Бабушка на цыпочках прокралась в сад и наклонила ветку вишни пониже – чтоб солнышко не слепило, дремать внучке не мешало… Хорошо… Всё хорошо…
Сел солнце. Полевые работники рано спать легли – вставать до рассвета, торопиться надо с уборкой, пока гроза не грянула… А она уж близко, крадется… Стало прохладно на улице. Светолика сидела на лавочке возле калитки, смотрела на звезды. У ног растянулся Кузьма – поглядывал на улицу одним глазом.
Подошла Мила. Остановилась возле Светланки. Поприветствовала, как полагается по обычаю – левой ладонью коснулась груди в области сердца, и отвела тут же. Виновато села рядом. Кричали сверчки, ночные птахи заливались в саду, возле реки играла едва слышно гармонь – молодежь и в страду найдет время для песен.
Девушки молчали. Светланке было спокойно: не потому что Мила пришла-таки поклониться, а потому что всё на земле на своих местах…
- Светолика, я пришла извиниться, - сказал Мила. – Я была очень сильно не права.
- Я не сержусь, - ответила Светланка.
- У меня щенок заболел, - сказала Мила. – Пищит и не ест ничего. Может, животик болит?
Она вынула из кармана платья крохотного щеночка. Светолика взяла его в ладони и поднесла к губам. Щенок попискивал, но был почти холодный.
Светланка пошептала над щенком. Погладила кончиком пальцев тугой животик. Щенок уснул.
- Ты, Мила, его закутай потеплей и до утра только водичку из соски давай. Не корми. А утром принесешь ещё раз. Ничего страшного с ним не будет. Выздоровеет через пару дней.
Мила сняла с головы венок – красивый, из ромашек и лилий.
- Это ей, - сказала она и покраснела, даже в темноте было видно.
- Я передам, - улыбнулась Светланка. – А ты иди домой.
От бабушки вышел старичок-сосед: он лечил суставы. На сегодня он был последний пациент. Бабушка вымыла руки и вышла к внучке.
- Гроза завтра будет, - сказала бабушка.
- К вечеру только, - успокоила всеведущая внучка. – Успеем убрать.
В доме председателя важный гость из города, Степан Иваныч, лежал в кровати и скрипел зубами – пошел песок из почек.
- Степушка, вы бы отварчику выпили, - жалобно просила хозяйка Ведана. – Ну, хоть глоточек – сразу и полегчает.
- Врача бы, - простонал Степан Иваныч. - Ох-хо-хо…
Ведана оттащила мужа за руку в сенцы.
- Славушка, ну ты хоть скажи ему… Не ровен час – поплохеет совсем…
- А что я? Колдовать, что ли?- отпихнулся председатель.
- Да что ты! – ужаснулась жена. – Совсем сдурел! Колдовать… Дурень… Грех ведь… Да и партийный ты.
- Что ж делать?
- Да ты ему в глаза сыпани – и будет с него…
Старый Славушка с осуждением покачал головой. Но не стал спорить. Подошел к больному и потер над его закрытыми глазами ладошками, будто крошил что-то. Гость из города тотчас заснул.
Ведана взяла кувшинчик с отваром, приспособила к нему специальную трубочку, через которую лежачих больных поят. Славушка подложил под голову больного ещё одну подушку.
Ведана маленькими капельками залила отвар больному в рот, чтоб не захлебнулся.
- Ну вот, - довольно сказала хозяйка, заботливо накрывая теплым одеялом спящего гостя. – Поспит, пропотеет, в утром здоровенек будет… А то - колдовать… Колдуют пускай колдуны всякие… А у нас - ведовство.
Председатель вышел на улицу – подышать свежим воздухом перед сном. У калитки стояла Светолика.
- Вечер добрый, - сказала она. – Как гость? Спит?
- Да спит. Отвар пить, правда, сам не хотел, сон в глаза сыпать пришлось.
- Да и ладно, да и хорошо, - ответила девушка. – Все к лучшему.
- Ты на Милку не сердись, - сказал председатель. – Глупая ещё. Воспитываю, учу – да нет таланта в ней. Злоба одна. Не быть ей ведуньей.
- А я сама её поучу, - сказала Светланка. – Травы искать, бородавки заговаривать. Будет, как все, а злобу прогоним… Но неудобно получилось перед гостем – гадости ведь всякие про нас теперь думать будет.
- Да не подумает. Поспит и забудет. Ну, спокойной ночи…
Светолика пошла за околицу. В темноте маялись огоньки светлячков – голубые, зеленые. Взлетали из травы и медленно опускались. Светланка подошла к границе леса: здесь росли три березки – молодые, свежие, веселые, как девчонки сельские. Венок Милы Светланка повесила на березовый сучок.
- Прими, матушка Лада, в дар, - сказала она, сотворила малую и большую Перуницу (двумя пальчиками коснулась поочередно лба, глаз и рта, а потом плеч и живота), поклонилась до земли…
Ветерок налетел из леса, откинул Светланкину челку…
…Милу будто кто-то толкнул под бок – она проснулась и села в кровати. Тишина… Только сверчки и цикады поют… Девушка прислушалась – где-то в саду ночная птаха засвиристела. Потом далеко-далеко песня послушалась…
Девичий голос нежно и торжественно пел гимн великой Ладе…
Степан Иванович топал к станции вдоль убранных полей. На горизонте виднелась темно-фиолетовая полоса – гроза… Было душно, жарко, а тут ещё этот костюм рубашка, неудобный пиджак и невентилируемые брюки… То ли дело местные – на них всегда дышащий лен и хлопок, даже в полдень не жарко.
Степан Иваныч помнил, что вроде бы себя плохо чувствовал вчера вечером. Но утром от болезненных ощущений остался легкий след в сознании, и больше нечего.
Странные люди в этой деревне… Врача нет – сами травки собирают и пьют, а не помогает – каждый что-нибудь лечить умеет, зубную боль руками снимут, головную боль зашепчут. И врачуют друг друга много лет подряд – поцелуют больное место, ладошкой накроют, скажут «да не болит ведь» - и точно, не болит. Местный ветеринар – дед старый, - такой же чудной… Маститную корову ладонью постучал по крупу, за ушком почесал – и нет мастита. А молодежь…
Чуть не застонал Степан Иванович от досады. Попробуй, расскажи такое в городе товарищам – засмеют. Скажут – наслушался Степанка сказок в деревне, и поверил дедовским россказням… И смолчать нельзя – виданое ли дело, комсомолки и комсомольцы солнцу кланяются, песни поют каким-то чудным именам, венки по рекам запускают… Говорят, от этого и земля родит лучше, и люди веселее…
У дороги стояла Светланка, подол белого сарафана развивался, как флаг. Степан Иванович остановился.
- Здравствуйте, товарищ, - сказал он строго.
- Здравствуйте, - ответила по-доброму Светланка. – Домой идёте?
- В гостях хорошо. А дома-то лучше…
- Дома всегда лучше. Но вы к нам почаще заглядывайте… - Светланка улыбнулась и протянула маленький букетик сиреневых цветов. Пахли они сильно и приятно. - У нас хорошо. У нас люди добрые. Таких больше негде нет.
Степан Иванович потер поясницу – не она ли ныла вчера? Взял букетик.
- Благодарствую, - сказал он вместо обычного «спасибо». – Загляну. Только вы со своим средневековьем завязали бы…
- Непременно, - серьезно сказала Светланка. – У нас колдунов не любят. Мы ведуны, нам колдовать никак… До свидания.
- Ну да, ну да… - пробормотал гость из города и машинально понюхал букетик. Поднял голову – Светланка уже шагала к деревне по желтой дороге.
Впереди, метров в ста, ярко белел знак – д. Колово.
Степан Иванович смотрел вслед легко идущей Светланке. Защипало глаза и грудь от чего-то. Посмотрел в небо и зажмурился – хорошо как! Воздух какой!
А дома… Дома – кабинет, собрания, совещания, какие-то протоколы заседаний, голосование, а потом – безвкусный обед в столовке, вечером – оптимистичные новости по телевизору и пустой чай на ужин… За окном однокомнатной пыльной квартиры – такой же пыльный сквер, грязный фонтанчик и визги ребятишек на аллеях…
Он стоял и смотрел на лилово-черную тучу, наползающую на горизонт… Поднялся ветер… Зашумел темно-зеленый лес, зашуршало острой остью скошенное поле …
Степан Иванович сказал громко:
- Э-эх…
Обхватил чемоданишко обеими руками и припустил за Светланкой…
Ладно, думал он, прихрамывая на бегу, я не надолго… Недельку больничного… Полечусь и загорю… А потом… потом… может быть… буду, как все…
На душе стало легко-легко… В полях хлынул теплый могучий дождь. В деревню же он ворвался только тогда, когда Светланка и Степан Иванович добежали до дома.
